Может, дело и обстояло бы иначе, имей они на это ресурсы, — большие, чем они сейчас располагали? И они попробовали бы на зуб кучку полудурков, шастающих по их «вотчине»? И рискнули бы посмотреть на наши потроха, упрятанные в более приемлемую для нынешних времён внешнюю упаковку? Что и произошло однажды, буквально в самые первые наши появления здесь. Впрочем, мы были практически готовы к любому раскладу при таких «прогулках».

Именно поэтому четверо отчаявшихся аборигенов, вылетевших с торжествующим рёвом на нас из-за угла, оказались нашпигованными свинцом куда ранее, чем они успели даже толком прицелиться. Визг пуль взрезал примолкшие навеки окрестности похлеще ударов кнута-арапника.

Излив на нападавших крохотный, экономный водопад хлёстких выстрелов, прозвучавших, как гром среди ясного неба в этой тишине, мы одновременно бросились врассыпную, присматривая попутно мало-мальски подходящие для обороны укрытия, и ожидая прибытия остальной враждебно настроенной массы в виде подкрепления атакующим.

Заняв более-менее приемлемые позиции, мы перезарядились и напряжённо замерли, зорко всматриваясь в темнеющие контуры почти неузнаваемых мною ныне переулков. Лишь единственный раз мне удалось приметить ещё одну, ошалелым зайцем скакнувшую за изгородь сутулую фигуру. И в то же время прозвучало краткое «буфф». Фигура споткнулась, будто с размаху налетев на невидимую преграду, на мгновение замерла, выгнувшись назад и слабо раскинув в стороны длинные руки, а затем пропала в каком-то палисаднике, куда канула, как в прорубь. Мой добрый друг Упырь был, как всегда, точен.

В результате ещё два десятка секунд ожидания, и пришедшее вслед за тем понимание, что «беседовать» более оказалось не с кем. Как и выяснить цель столь бездарного и поспешного нападения не представилось, в связи с этим, возможным.

Мы поднялись почти разочарованными. Ещё бы! Столько шуму, а поговорить теперь как следует не с кем. И чего, спрашивается, от нас было нужно?

А впрочем, и так всё было яснее ясного, чего уж там. Какие вам ещё нужны поводы для подобного безумства?

Вряд ли кто-либо в подобных условиях вываливается вам навстречу с оружием наперевес, радостно осклабясь и имея дружеской целью пригласить вас с семейством на пикник. Разве что желая приобрести у вас, пошарив жадными руками в карманах, какую-нибудь крайне полезную игрушку-безделушку, предварительно превратив вас в качественное решето или рваные картечью лохмотья. Весь вопрос при этом состоит лишь в разнице калибра, точности и скорости стрельбы. У кого они выше, тот и становится несравненно «богаче». Или живее. Это в зависимости от ваших навыков, совести и пристрастий. Или степени глада, терзающего ваше слабое, бренное существо…

Мы по-быстренькому осмотрели бесхозные теперь «трофеи» в виде видавших куда лучшие времена дробовиков и странного на вид сооружения, отдалённо напоминающего «Узи» грубой поделки. Наверняка «самопал». Под патрон «Калаша», но на пару магазинов, не больше. После чего «аппарат» попросту развалится или у него треснет ствол. И здесь народ проявлял чудеса выдумки и сноровки, изготавливая такие вот «шедевры» для обороны живота своего. Ну, или для другого применения. Того же грабежа.

Что поделать, — такова жизнь. Когда хлеб насущный перестают продавать за бумажки денежные и медь монетную, в ход идут свинцовые средства взаиморасчёта…

…Закинув никчёмные ружья в развалины, Упырь разломал печальный прототип «автомата» голыми руками на куски, после чего ещё старательно сплющил и без того изуродованную конструкцию ногами. Кто знает, — может, в борьбе за существование охотничье оружие обретёт нового, более здравого и более мирного владельца. А вот оставлять местным пусть и несовершенную, но опасную для нас «игрушку», неразумно. Так что уж пусть нас простят и скажут спасибо хотя бы за то, что мы не стали в этот раз злиться и устраивать здесь основательную «чистку»…

Идя в подобные места, знающий боец должен оценивать всё окружающее прежде всего с точки зрения поиска места возможной засады, из которой можно подвергнуться риску нападения. Грубо говоря, искать глазами и безошибочно определять тот угол, откуда можно получить кованным сапожищем под зад. И уж только потом — по содержимому и «жирности» общих «стратегических запасов» местности.

Лишь убедившись пусть в относительной, но безопасности собственной шкуры, можно позволить одному, ну двум нагнуться, дабы что-нибудь подобрать, эдакую полезную в хозяйстве бяку.

Ну, а если ему стараются подрезать ноги, солдат просто обязан сперва позаботиться о выживании, а затем — «навести порядок» в негостеприимном к нему районе.

Только так, и не иначе, можно быть уверенным в том, что «тропа на водопой» будет в дальнейшем более или менее безопасной.

Однако мы не стали никого здесь казнить, а попросту двинулись дальше, лишь усилив бдительность. Ни к чему было совершенно негативно настраивать против себя население клоаки. Трусость — отнюдь не меньший повод для отчаянного нападения, чем наглость, нужда или жадность.

Временами, когда мы проходили по этим местам, нас не оставляло ощущение, что за нами неотступно следят чьи-то зоркие и нетерпеливые глаза. И не одни. То мне, то моим спутникам время от времени словно жгло спину завистливыми или прощупывающими взглядами.

Казалось, что эти взгляды могли испепелить, имей они достаточно силы. Однако на нас по-прежнему никто более не нападал, и в районе стояла почти вечная тишина, лишь изредка нарушаемая шорохами, шелестом, шёпотом и скрипом. То есть, обычными звуками странных мест, в которых кто-то или что-то существует, но старается не попадаться на глаза любопытному исследователю. Но, тем не менее, никто не нарушал негласно установившегося «перемирия». Жители словно оценили нашу незлопамятность, и старались более не попадаться у нас на пути? А может, просто видя наше вооружение, экипировку и зримую мощь, уровень огневого и тактического превосходства, сочли неразумным становиться у нас на дороге с увесистым дубьём?

Не знаю, но тем не менее, они явно всегда видели наше приближение заранее, и тщательно скрывали собственное присутствие. Их поведение так и оставалось для нас загадкой. Какие-то чересчур уж тихие и пугливые здесь прозябают. Не чета другим, «буйным» районам города. Уж зайди кто ко мне на горку по-хозяйски, я сделал бы всё, чтобы вышибить незваных гостей далеко за порог. А здесь мы чувствовали себя неким «транзитом», который приходит и уходит, не нарушая особо устоявшегося порядка вещей.

Хотя мы и сами не могли бы толком сказать, зачем нам было нужно, подвергая себя опасностям, лазить по этим практически необитаемым руинам, где и поживиться-то было абсолютно нечем. И в которых прятались и вели беспримерно жалкое существование лишь мизерные остатки местного населения.

Видимо, подсознательно мы всё-таки жаждали именно для себя убедиться, что не весь ещё род людской почил в бозе. Такова, что поделать, природа человека, — он животное общественное.

Мы как-то совершенно добровольно взяли на себя обязанности эдакого регулярного «патруля» этих и иных мест, словно призванного вести наблюдение и ответственного невесть перед кем за «порядком» во вверенном ему квадрате. Своего рода хобби, развлечение, не дающее закиснуть навыкам и потерять бдительность. В смеси с несомненною пользой. Мы ведь в силу этого постоянно были в курсе происходящего вокруг нашего Дома. Это уже давало определённое преимущество во многом.

И пускай даже те, кто сегодня тихо обитает и испуганно шуршит обрывками газет ночами по соседству, завтра наверняка станут твои кровным врагом, — на данный момент человеку бывает главнее,

важнее знать, что хоть где-то коптит небо ещё чьё-нибудь дыхание. И что его хозяин при этом делает и задумывает. Против тебя же, разумеется…

Что и говорить, — даже встреть здесь мы кого, настроенного весьма дружелюбно, вряд ли чем-нибудь смогли бы мы им помочь. Превратиться в «Красный крест» мы были в то время не в состоянии. Вернее, не имели жгучего желания задарма прикармливать чужаков.