Что поделать, настали времена, когда еда, топливо, патроны и одежда стали самым популярным, дорогим и дефицитным товаром. А здешним «теням» предложить к обмену было нечего. Абсолютно.
Потому и шарились мы впустую по этим дичающим развалинам, стараясь особо не нарываться пока на неприятности и при этом не доставлять их тем, кто отчаянно цеплялся за последние искры угасающей надежды, копаясь в различном хламе.
Мы просто наблюдали.
По некоторым, обнаруженным нами оставленным следам, мы видели, что в основном люди обустроились здесь исключительно в подвалах наиболее крепких строений, которые неплохо ещё держали обретшие непоколебимую уверенность почвенные воды. Кои настойчиво и равнодушно точили всё, к чему прикасались. Думаю, именно там и грудились, ютились группки перепуганного и растерянного народа. Иногда в нас закрадывалось подозрение, что здесь начала формироваться некая секта, религиозная или иного плана, чей целью и нормой становился аскетизм и неприметность для мира. Даже уединённость, отрешённость и изоляция, если хотите…
В некоторых местах нам стали попадаться непонятные знаки, напоминающие символ Апокалипсиса, — планета, перечёркнутая красным крестом в ореоле дымного облака, вписанного в жирную паутину. Напротив таких мест, как правило, были сложены в небольшой, приземистый штабель какие-то камни. Напоминая собою аналой. Кажется, это был серый гранит. И, как правило, в этих местах было как-то чище, словно там мели и прибирались. И…свежее, что ли?
Торжественнее, это точно! Очевидно, как раз эти места местные могли почитать за святыню, и нарваться там на скандал нам почему-то не хотелось. Пусть балуются, чем хотят, пусть молятся хоть беременным паукам, лишь бы на Гору не лезли…
Мы старательно обходили места возможного их пребывания и шли дальше. Они тоже не рвались ко встрече и, за исключением того единичного случая, более нам ничем не докучали.
Возможно, та бестолковая атака как раз и была организована именно приверженцами новоявленного культа? И призвана была отвадить нас от новоявленных «святынь», к которым мы приблизились, наверное, как они посчитали, слишком уж близко? История знает немало примеров подобного оголтелого фанатизма, граничащего с глупостью. Как известна ей масса самых немыслимых и диковатых религий. От современников поклонения самым кровавым идолам, подношений и поклонов какой-нибудь сиволапой жабе, жертвенных костров господину Прогрессу — и до забубённых молитв на кастрюльки и кадки, окна, тряпки, половики и табуретки дорогого, приснопамятного прадедушки…
…Потерпев первое сокрушительное поражение и поняв, что мы ну никак не покушаемся на их «церкви при грядках», неизвестные пришли, видимо, к логичному выводу, что мы для них не опаснее летнего дождика. Если не слишком задевать низко летящие облака. Нейтралитет изо всех сил сохраняли здесь и мы. Поэтому и ходили через прилепившуюся к склонам «бугра» «Тихую Обитель» пока беспрепятственно.
…Повсюду царящие подавленность, ощущение беспредельного одиночества и потерянности составляли ныне основу бытия.
И ветер… Всюду властвующий среди нереальной тишины и запустения ветер, — хлопающий ставнями и скрипящий наполовину оторванными уцелевшими дверями, висящими на одной проржавленной петле… Ветер, шевелящий уцелевший ковыль подворий и редкие волосы куклы, невесть кем забытой на осветлённой водою и эрозией скамейке…
Опостылевший, затирающий последние черты уже Несуществующего Ветер, разносящий по свету тоскливую песнь Прощания…
…От астероида остались лишь жалкие крохи в виде роя мелких сопровождавших его обломков. Часть из них пролилась на Землю в виде метеоритного дождя. Несколько обломков больших, обломков поменьше, осколки смёрзшийся в лёд грязи, — следы от бесконечно давно произошедшего накопления «булыжником» кометного хвоста. Поменяв главного «владыку», эти неприкаянные «ошмётки» небесной материи с готовностью устремились за новым фаворитом, — куском какого-то другого небесного тела, оказавшегося поблизости. Они стали его спутниками, услужливо плетясь в хвосте его «фарватера»… Гравитационное поле Солнечной системы разбросало их по небу. Возможно, они когда-нибудь и вернутся в своё прежнее гало, но никогда уже им не суждено обрести былую мощь их прежнего «владельца».
На поверхности Земли возникали десятки, сотни маленьких кратеров. Когда обломок ударял в водоёмы, вспышка была столь же яркой, как и при соударении с сушей. Но рана, нанесённая океану, выглядела с высоты менее болезненной и значительной. Вокруг вырастали волны-стены, словно окаймляя рану, «врачуя» её…
Вода в океане вокруг кратера взметнулась на две с лишним мили в высоту. Ещё не достигнув наивысшей точки подъёма, она уже кипела. Давление расширяющегося перегретого пара вытолкнуло из кратера воду, подняв на поверхности океана гигантскую волну.
Раскалённый пар поднялся вверх почти прозрачной, словно слегка матовое стекло, колонной. Достигнув края атмосферы, мегатонны пара стали остывать, конденсируя влагу и рождая перезрелые влагою тучи. Они начали ронять из себя мелкие капли перемешанной с грязью воды. Падая, капли сливались в тугие, ещё горячие солёные струи…
…Самым противным в последние недели после состоявшегося «хэппи-энда» называлось и оказывалось именно водой.
Словно в насмешку, наш некогда считавшийся чуть ли не Эдемом край, — с его постоянным водным дефицитом и одуряющей, липкой летней жарой, — теперь наконец-то клацал от холода зубами, булькал, тонул и барахтался в маслянистой, дурно пахнущей гниением жиже, щедро поливаемый сверху чуть лучшей по составу мутноватой, солёной консистенцией.
Создавалось такое впечатление, что мало нашлось бы на свете дряни, которой не было бы растворено в этих водах.
Нитраты и щелочи, сера и купорос, метиленхлорид, тетраэтиленхлорид, полиэтиленгликоли, селитра, хлор, фосфор, азотная и соляная кислоты, цинк и свинец, синтетические смолы, альдегиды и формальдегиды. Магний, нефтепродукты, уксус… Да мало ли ещё какой гадости «подарил» нам на прощание родимый порт?! Теперь всё это «богатство» было замешано в крепкий бульон и принадлежало уже всем, а не только кучке дельцов.
Пей — не хочу!
Ещё не столь давно всё вокруг было покрыто всяческим колышущимся на ряби воды хламом, — просоленными яблоками, разбухшим зерном, позеленевшими от водорослей и ила мешками, побелевшим от «химии» пластиком, мутными полиэтиленовыми бутылками, твердеющим целлофаном, преющим тряпьём, гниющими досками, ржавеющими бочками и свёрнутым в комки мазутом. Повсюду виднелись то затонувшие, то полувсплывшие остовы машин.
В машинах были люди, — мёртвые люди.
В разгар любого дня, в свете едва сочащегося с тускло-серого неба света, можно было видеть, что вокруг — море, по волнам которого нескончаемо плыли различные предметы и трупы. Плыли безобразно раздутые тушки собак, зайцев, коров, мелких лесных животных и кур. Бесчисленное множество человеческих тел, — изуродованных, избитых, опухших, изогнутых. Голыми и в треснувшей, пошедшей бахромой на опухших телах, одежде.
Плыло дерево во всех его видах и формах: стволы, мебель, части домов.
И над всем этим «великолепием» неустанно кружились разных сортов и размеров, счастливые до умопомрачения и жирные до безобразия, мухи. Наконец-то они получили долгожданное право ползать кому угодно по носу и безнаказанно угощаться желанными экскрементами. Уже некому было согнать их, пристукнуть газеткой или поймать на липкую ленту…
«Затопленная грязью Пятница».
И теперь, спустя всё это гадкое, потрясающе неприятное время, помноженная на впитывающую и удерживающую способность скального глинозёма, вода всё ещё оставалась основой главной бедой и составляющей всего сущего. Почти всего, что уцелело и ныне виделось вокруг.