Она была не просто всюду, — окружающее, казалось, было растворено в ней конкретно, надолго и всерьёз. Хочу вам откровенно сказать, что вода просто припеваючи живёт среди начинающих плесневеть у вас в мешке оставшихся сухарях, в ружейных стволах, в слипающихся от грязи и пота волосах под головным убором. Рождая липкие же и скользкие на ощупь колтуны, и так похожую на мокреющий псориаз розовато — жёлтую «лепь». Эта разновидность мощного, не знающего поражения от антибиотиков грибка, если не дай Бог привьётся, будет радовать вас своим присутствием на головешке не один год…

Вода нагло возлежит в ваших карманах и лениво ковыряет ледяным носом у вас в ушах. Уверенно и надёжно заседает в каждой ложбине, отверстии, дырочке, выемке и ямке. Вода трусливо прячется от наступающего братца-холода в ваших штанах, теребя уставшее тело и заставляя его отчаянно отбиваться шрапнелью прелой вони. Вони несколько дней немытого толком тела. При всём при этом вода ещё задорно перекатывалась, как на качелях, внутри ботинок, и старательной носухой рыла себе нору за шиворот, деловито разгребая липкими холодными лапками натёртую невысыхающим воротником шею. Вода сгущалась из паров на лице, тусила и миндальничала в носу, частенько выбегая подышать влажным же воздухом, и, спьяну не удержавшись, с размаху летела с весёлым гиканьем на и без того замызганную разгрузку.

Странно, почему во всех книжонках про «Это» о подобном, как правило, не говорится почти ни слова?! Ни о грязи тебе телесной, ни о запахе носковом…

Все герои там — словно только из Сандунских бань, и даже сексом по ходу развития сюжета, не моясь по неделе или две, умудряются заниматься, — без боязни поймать как минимум молочницу, да без содрогания от взаимного букета гадких запахов…

И как ухитряются?! По всей видимости, причёски у девушек там, по определению, держатся годами, не растрёпываясь.

А макияж им наносится навеки. Прокладки, — те просто вечные, под роспись выдаются. Попросту одна, раз — и на всю жизнь…

Лично я, просто не умывшись с утра, всегда чувствую отвращение к себе и к миру за окном в целом. Даже осквернять чашку кофе нечищеным щёткой ртом по мне — просто кощунство!

Так что в ЭТОЙ реальности мы, как и полагается нормальным мужикам посреди всеобщего погодного дурдома, идём и воняем дальше, чем в состоянии услышать. Как и все люди в таких ситуациях, прошу заметить!

И не надо тут нас дурить всякими там россказнями о том, что после пяти суток без душа, после высокобелкового питания «в сухую», курения дешёвых, ядрёных сигарет и тяжёлого марша под непрерывной гадкой моросью можно лезть в постель с красоткой. И с претензией на страстную взаимность целоваться взасос с королевой…

…Привычным и до смерти надоевшим жестом подбрасываю на спине вещмешок, пытаясь переместить его с коченеющей спины повыше к плечам. Тот злорадно треснул по загривку сместившейся в грузе банкой тушенки. Я помянул её гадким словом. Она отметила сие радостное событие тем, что подпрыгнула в мешке, ухнула затем вниз и предательски затарахтела по армейскому термосу на поясе…

Кс-ц-с- с!!! Глухой, царапнувший нервы звук разносится далеко, и в окружающей нас тишине звучит чуть ли не раскатисто. В крепких руках идущих мгновенно оживает движением холод влажной, настороженной воронёной стали…

— Не тарахти ж ты так, падла, — мрачно бурчу я в ноздри, досадуя столь неосторожному собственному поведению. Усталость давно даёт о себе знать некоторой потерей осторожности и столь необходимой в этих реалиях выверенной точности в движениях. Быстренько выбираю оружейный ремень и вытягиваю на ощупь пару снаряжённых магазинов.

Поскольку в леске слева в ответ на мою дурацкую неловкость тут же угрожающе треснуло, нехорошо засопело, ну и вроде как даже предвкушающе зачавкало.

Нет, не стоит думать, что в лесу сидит и ждёт путников неимоверный мутант или чудовище с иной планеты.

Почему-то многие уверены, что в условиях резкого сокращения человеческого поголовья планету тут же заселят некие уроды, — зубастые и ядовитые, неуязвимые для пули, штыка и снаряда.

Чепуха!

Крокодилы, если не передохнут, так и останутся крокодилами. Не переродятся они ни в каких там «челюстей» сверх уже у них имеющихся. А из безобидной лесной, тростниковой или лиманной черепахи за год или даже пятьдесят — ну никак не выведется стрраш-ш-ш-ная «кракозябо» вроде многотонного «сумчатого танко-тигра»! Как бы ни била по башке её радиация или какие-нибудь там «мутагены». Даже если представить, что у этой твари ВДРУГ появится достаточная кормовая база. Иначе сдохнуть ей суждено раньше, чем она вылезет на улицу и поймает свою первую сиволапую «добычу». Кого? Ну, скажем, льва? Или шакала…

Ну, вырастет у неё даже, допустим, пятая нога, да прибавит она в весе пару тонн и в скорости ещё метр-два в секунду.

И что она? Вытопчет и без того не существующие нивы? Выкорчует леса? Скорее, сдохнет она на первой же пробежке за трёхкрылой мухой, которая тоже прибавит в весе и разгоне…

Но отчего-то особо впечатлительным и нервным натурам с неуёмной фантазией кажется, что мир просто обязан в таких случаях выродить эдакого полоумного Годзиллу, разгуливающего по улицам поверженных городов. И кушающего пробивающиеся сквозь разрушающиеся строения лютики. Иначе что ж ему ещё жрать среди всеобщего запустения?!

— Упырь, проверь-ка там…, нах…, полянку эту. Что там ещё за… шастают? Зомби уже народились, что ли?! Не сидится кому-то там, видите ли, тихо! — я раздражен очередной непредвиденной задержкой, усталостью и всем миром, и теперь готов злобно стрелять во всё, что только увижу. Ну не верю я в колдовство и перерождение мира в полнолуние. Точно так же, как не верю в то, что, даже переселившись из раздолбанных хат в пещеры, люди смогут переспать с летучей мышью, отрастить острые иглы клыков или превратиться в говорящую крысу. Живущую к тому же в канализации и мастерски владеющую приёмами ву-шу.

А вот вырасти Негодяюшкой чей-нибудь жестокий с детства ребёночек очень даже в состоянии. И, внезапно захотев изысканно откушать или поиметь немного вашего добра, превратится в идеального и реального монстра, смотрящего с интересом сквозь изящные очки на привлекательной физиономии на цвет ваших кишок. Вид этаких «интеллигентус живодёрус». Которые в детстве запоем читали «Русалочку» и плакали над умирающим в соляной кислоте головастиком.

На таких мы тоже охотимся здесь изредка. В последнее время их тут что-то расплодилось, будто полёвок в неубранном вечно пьяными селянами поле.

Но они имеют две руки, две ноги. Арбуз головы. И так же покорно, снопом, падают от выстрела, как и в былые годы.

Так что здесь — лес как лес. Да, с некоторых пор он стал довольно неприветлив и хранит в себе некоторые потенциальные, и даже смертельные, опасности. Но они пока вполне суть земного происхождения.

…Крупная фигура на удивление легко и тихо, словно вообразив себя мышью на незаконном празднике в зерновом чулане, юркнула за кучу щебня, на ходу снимая предохранитель карабина. Под прикрытием тонких, почти уже голых ветвей, сиганула лихой обезьяной в овражек и скрылась из виду за гребнем осыпей балки.

Мы подтянули снаряжение и бегом рассредоточились по наиболее удобным огневым точкам. Хотя какой там «рассредоточились»?! Точнее, раскорячились, раздулись, расставили пошире иглы и распушили перья, стараясь малым числом прикрыть огромное пространство. Нас с Вурдалаком всего трое…

Нервов на переживания не тратили. Не совсем правда, что в ожидании засады человек прямо-таки весь исходит изжогой, подбирается, как утробный плод, усиленно глотая до кишок, до ануса собственный кадык. И готовясь достойно если не умереть, то хотя бы обгадиться. Или поставить очередной рекорд по забегу при первых же признаках опасности.

Ну, первые пять-семь дней, конечно, почти так оно и бывает у некоторых, что уж там греха в штанах таить… Особо когда вокруг шныряет голодное и жуткое в своей ненасытности людское сообщество, готовое разорвать самого Люцифера за лежалую карамельку. Затем…