Черних неловко усмехнулся, Буян начал краснеть.

— Не сказать, чтобы мы были в равном положении. Глядите: если я получу, то все. Если получите вы — всего на всего одиннадцать фунтов золота. Вечность против одиннадцати фунтов! Не равные ставки! — он захихикал, обнажая пустой рот с изъеденными духом кислоты зубами.

Скоро, однако, смех иссяк и обратился в подавленность, старик пробормотал сам себе:

— Если успею…

Желая оставить тягостный предмет, волшебница вспомнила Золотинку:

— Так что же ищущий мальчик с необычным именем Люба отыскал в таком скучном труде, как сочинение приснопамятного Льва Антожимина? Прочти нам.

Золотинка послушно взялась за отложенную было книгу:

— Знающий не говорит, говорящий не знает.

При легких звуках прозрачного голоса Видохин насторожился:

— Ты кто такой?

— Меня зовут Люба. Вообще-то я пришла… хотела видеть Буяна.

— Что несет этот мальчишка? — Видохин повернулся к волшебнице.

— Девушка, — поправила Анюта, не спуская с Золотинки взгляда.

— Вздор! Пустяки! — отрезал Видохин. — Штука в том, что я прошел мимо… обок, вскользь. Нужно возвратиться и поискать. Так бывает: десять раз ты прошел, а вот она лежит — истина! Нового ничего не будет, все уже сказано, только найти. — Обтянутая черным рука его выскользнула из опадающего рукава и потянулась пальцем к Золотинке. — Сорок лет назад я прочел это: знающий не говорит, говорящий не знает! Озарение! Вспышка! Я дрожал в ознобе, я понял, как мир устроен. А ты, испытал ты потрясение? Отвечай, мальчишка!

— Нет, — созналась Золотинка.

— С тобой покончено! Тебе больше незачем жить! Сколько бы ты еще не прожил: десять лет или сто, каждый прожитый час будет напрасной тратой божественного дара! Ты дурак. — Речь Видохина обрела стремительность, старческий затруднительный дребезг сгладился страстностью. Он пытался пристукнуть подлокотник кресла, но тяжелый рукав шубы, взметнувшись, поглотил порыв. — Вот когда я это понял — сорок лет назад! Истина не для всех! Дважды и трижды говорю тебе: оглянись через плечо, прежде чем приступить к священнодействию! Сорок лет назад я замкнулся и ушел. Ни разу с тех я не ступил в сторону и не отклонился с пути. Я не знал жизни. Не знал наслаждения, не ведал радости, не ведал тоски — шаг за шагом приближался к открытию. Остались последние полшажочка, и вот — не успеваю… Сорок лет назад я запечатал бутылку сладчайшего вина, поклявшись открыть ее, когда найду камень. Вот она стоит — нетронутая бутылка уксуса. — Обожженный палец с широким ногтем указал вверх, под потолок, где темнел на полке покрытый жирной копотью сосуд, лохмотьями пушилась и висела на нем сажа. — Любомудрый камень откроет мне внутреннее зрение, снимет покровы с небесных тайн, и распахнется беспредельный окоем вдохновенного знания. Наконец, я получу назад жизнь, счастье и наслаждение — все, что отдал за вечность!

Волшебница слушала, склонив голову, и опускала пальцем чашу весов, с бездумным упорством раз за разом пытаясь вернуть им утраченное равновесие.

— Беда, может быть, в том, что мы плохо представляем себе, что именно ищем, — сказала она, ни к кому не обращаясь.

— Чушь собачья! — фыркнул Видохин, запальчиво вскинувшись. Несмотря на блуждающее возбуждение, которое заставляло его меняться в лице, растерзанный множеством одновременно стеснившихся, отрывочных и не всегда уже поддающихся опознанию мыслей, старик все же осознавал происходящее вокруг него достаточно полно.

— Знаете что, — начала Золотинка, воспользовавшись заминкой: Видохин молчал, Анюта и пигалики не спешили говорить, опасаясь нарваться на грубость, — знаете, Видохин, давайте я вам, может, помогу.

Жалко ей было старика и стыдно за свою выходку с книгой, которая, как ей казалось, подняла в старом ученом желчь и досаду всех жизненных разочарований. Видохин только многозначительно хмыкнул, услышав предложение помощи от щенка. Но Золотинка ведь еще не все сказала.

— Попала мне тут как-то в руки одна такая штучка. Волшебная, я полагаю. — Золотинка ни на кого не глядела, уставившись под ноги. — Занятная штука. Но, кажется, она мне больше не понадобится. То есть определенно не понадобится. Она мне уже ни к чему. А вам, Видохин, может, и пригодится. Я вам отдам, может, толк и выйдет.

Она достала хотенчик, жирноватого блеска рогульку со следами собачьих клыков. Пигалики переглянулись. Они уже знали, что это такое, догадывались. Конечно же, они располагали подробным отчетом о приключениях хотенчика на войсковом круге.

— Эта штуковина, — храбро продолжала Золотинка, — показывает желание. Так я слышала. Она ведет туда, где находится предмет твоих помыслов. Так я это понимаю, хотя, наверное, не всегда можно сообразить, почему и куда она привела. Где и как может осуществиться твое желание, не всегда угадаешь. Да и желание-то ведь не всегда понятно. А вот эта штука знает, такая у нее служба. Вот вы, Черних, например, чего хотите? Вы знаете, чего хотите, и можете определить это одним словом?

— Безусловно, — отвечал он без колебаний и даже как будто с пренебрежением.

— Что же?.. Не сейчас, не в этот миг, я говорю не о преходящих, обыденных желаниях, а о том, что складывает и задает направление жизни.

— Разумеется! — отмахнулся от подсказки Черних. — Я ищу подлинного знания.

— Вы в этом уверены? Вы уверены, что это и есть ваше глубинное, наполняющее всю жизнь желание?

Настойчивость девчонки должна была бы показаться Черниху обидной, если бы он мог усомниться в себе, но он только пожал плечами и снисходительно усмехнулся.

Золотинка кивнула в знак того, что признает за собеседником естественное право на уверенность. Она разжала руку, и хотенчик без промедления рванул повод, указывая через стены и пространства в сторону Новых палат.

— Откуда это у вас? — строго спросил Буян.

— Можно сказать, совсем случайно, — ответила Золотинка, лишь немного покривив душой. И сразу переменила разговор: — Ну, а вы, Видохин, как вы определите свое желание?

Видохин отвечал сразу, что говорило о необыкновенном внимании, с каким он следил теперь за гостьей в шутовском наряде.

— Вот, — сказал он, указывая на закопченную стену вокруг очага и под лестницей. — Вот мое!

Золотинка пригляделась. Налет сажи испещряли хуже и лучше проступавшие на камне царапины: круги, угольники, замкнутые и разомкнутые черточки.

Простой круг означал золото, но золото выражалось также множеством других знаков: овалами, усиками, ресничками, разобраться в которых было невозможно из лихорадочного способа, каким наносились повсюду знаки. Свежая копоть покрывала вчерашние откровения, один слой записей безвозвратно уходил под другой, пока сажа не начинала обваливаться пластами. Намеками проступали указания на золото облегченное, золотой глёт, золото обожженное, позолоченное, шафранное, музыкальное, потогонное, питьевое — все мыслимые виды золота, которые, составляя иерархию соподчинения в отношении к единственно истинному, червонному золоту, сами являлись пределом совершенства для остальной природы. Железо и свинец, известь и ртуть — все что только наполняло природу, было лишь прахом на пути к золоту, вершине всего сущего. Высшим выражением пути был дух золота. То есть сбросившее с себя вещественную оболочку, законченное совершенство.

И Золотинка безошибочно отыскала сокровенный знак. Знак этот — дух золота — означал бесконечность, нигде не разомкнутая восьмерка. Копоть и сажа оседали поверх вечности, начертанной там и здесь. Тлен поглощал дух. А дух проступал сквозь тлен. Свидетельства великой и бесплодной борьбы на неопрятной стене трогали что-то в душе восприимчивой Золотинки.

— Берите, Видохин, — щедро сказала она и протянула рогульку — старик настороженно принял. — Если то, что вы ищите, вообще существует и его можно отыскать, то эта штука, наверное, вам поможет. Но я ни за что не ручаюсь. Подержите ее хорошенько, пока не пропитается человеческим теплом, пока не проникнется вашими помыслами. Не торопитесь. Придерживайте за повод, если начнет рваться… А вдруг? Вдруг поможет. Попытка не пытка.