Глава 2. Первый пошел!
Предательство, предательство,
Предательство, предательство, -
Души не заживающий ожог
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок
Зовет за тридевять земель
Трубы серебряная трель
И лошади несутся по стерне
На что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?
Очнулся он уже днем. Лицо нещадно кололо трухлявое серое сено. Голова болела? Нет, голова раскалывалась как спелый арбуз. С трудом Лешка перевернулся на спину. Очки, как ни странно, были на месте, только оправа вся изогнулась. Постепенно размытое серое небо сфокусировалось и превратилось в крышу сарая. С трудом он перевернулся еще раз и встал на четвереньки. И его тут же вырвало остатками вчерашних макарон.
Пересилив себя, он подполз к стенке и, цепляясь за доски, встал. Несколько минут постоял так, а потом выглянул в щель между досок.
И едва опять не потерял сознание.
По двору ходили немцы.
Самые настоящие. В серых мундирах и касках, которые архетипами остались в подсознании, вколоченные советскими фильмами. Сломав забор, засунул задницу во двор полугусеничный бронетранспортер - Шютценпанцерваген. Кажется, так Юрка говорил.
И говорили фашисты на немецком. Чего-то реготали, над чем-то ржали. Двое курили на завалинке около дома.
Леха сполз по стенке, судорожно хлопая себя по карманам в поисках «Примы».
А хренанас! Сигарет не было. И зажигалки тоже. Стырили, суки арийские.
«Вот я приложился башкой-то» - подумал Лешка. - «Зрительно-слуховые галлюцинации в полном объеме. Впрочем, и тактильные тоже»
В этот момент во двор въехал мотоцикл, судя по звуку. Чихнул и развонялся бензиновым угаром. «И обонятельные еще…» - меланхолично добавил он сам себе.
Во дворе завопили чего-то, забегали туда-сюда.
Лешка привстал до щели. И точно, приехал какой-то сухопарый чувак. С витыми погонами, в фуражке с загнутой вверх тульей. Быстро пробежал в дом, махнув лениво открытой ладонью солдатам. Через минуту оттуда выскочил боец и вприпрыжку побежал к сараю.
«А вот и большой белый писец пришел…» - подумал Алексей.
Дверь, невыносимо скрипя, открылась.
- Raus hier, beweg dich! - немец уточнил свои слова, показав направление стволом карабина.
Лешка на всякий случай поднял руки за голову и вышел из сарая. С каждым шагом его колотило все больше и больше. На ступеньках крыльца вообще едва не упал. В сторону повело как пьяного.
Конвоир жестко, но аккуратно схватил его за шкирку, не дав свалиться. Странно, но гансы не обращали никакого внимания на пленного. Хотя в фильмах обычно показывали, что они должны непременно издеваться над пленным и ржать как дебилы последние.
А эти вели себя совершенно не так. Один чистил шомполом ствол карабина, другой чего-то писал, наверно письмо своей фройляйн, третий вообще дрых под телегой. Никто не играл на гармошке и не гонялся за курицами. Впрочем, может быть, они их уже давно сожрали?
При входе в комнату Лешка едва не хряпнулся о притолоку многострадальной головой.
- Nehmen Sie Platz! - вполне дружелюбно показал ему на табурет в центре комнаты упитанный офицер в расстегнутом кителе. Сам он сидел за большим круглым столом, а тот тощий, что приехал - стоял в углу, слегка справа за спиной.
- Данке шён! - кивнул осторожно Алексей и сел на табурет.
- Sprechen Sie Deutsch? - приподнял бровь сидящий.
- Я. Абер зер шлехт… Ин дер шуле Лере.
- Klar… - И тут в голосе офицера появился металл - Name, Dienstgrad, Truppengattung, Einheit?
- Эээ… Вас?
- Имья, звание, род фойск, фоенная част? - подал голос стоящий.
- Что? Кто? Я? Я не военнослужащий. Я гражданский, не солдат. - Лешка усердно замотал головой.
- Antworte auf die Frage!
- Отвечайт на фопрос!
- Алексей Иванцов. Только я же говорю, я не военнослужащий.
- Warum hast du dann Uniform an?? - уставился на него сидящий офицер.
- Тогда почьему ит. есть ф фоенный форма?
Тут Алексей замялся не зная, что и сказать. Как тут объяснить то, если сам ничего не понимаешь?
- Господин… эээ…
- Herr Hauptman!
- Хер гауптман… - Лешка внутренне ухмыльнулся - Я форму снял с убитого, потому что своя одежда вся уже изорвалась, а ходить-то надо в чем-то?
Стоящий офицер быстро переводил гауптману. Тот кивал, записывал и, почему-то, морщился.
- Was fьr ein Toter? Dieses Muster gibts weder bei uns noch bei den Russen?
- С какого убьитого? Такой фоенной формы ньет ни у нас, ни у русских.
- Wie bist du hierher gelangt? Woher kommst du und wo willst du hin? Mit welchem Ziel?
- Как здьесь оказался? Куда и откуда шел? С какой целью?
- Живу я тут, герр гауптман, вернее не тут… Домой иду, в Демянск.
Немцы переглянулись.
- В Демянск? - переспросил длинный.
- Ну да, я там родился, потом родителей посадили и мы переехали в Вятку, потом меня призвали, но я сбежал, потому что не хотел воевать. Я этот… Свидетель Иеговы. Вот.
«Что я несу-то…» - с ужасом подумал Лешка.
- Von welchem Ermordetem? Es gibt keine solche Militдrform weder bei uns noch bei den Russen.
- Послушай, Ифанцов, хватьит валять ваньку-встаньку. Нам не надо фрать. Это глюпо и бессмысльенно. С какого убьитого? Такой фоенной формы ньет ни у нас, ни у русских.
«Млять… Чего сказать-то ему?» - пронеслось в голове. И неожиданно выдал единственную фразу на немецком, которую произносил без ошибок.
- Geben sie mir bitte eine Zigaretten!
Немцы переглянулись.
Тощий достал из кармана… Лешкину «Приму» и пластиковую китайскую зажигалку. Не спеша вставил в мундштук, не спеша прикурил и, также не спеша, подошел к пленнику. Затем наклонился вплотную и выпустил в лицо струю дыма.
- У тьебя ньет документов, ти в чужой формье, also… если вьерить тьебе. В карманах нет ничьего кромье этого - он показал «Приму» и зажигалку. - Ты ильи мародьер ильи дивьерсант. В любом случае тебя ждет расстрьел. Verstehst du?
- Ф-ф-ферштеен. - кивнул Лешка.
Немец кивнул в ответ и отошел, так и не дав покурить. Но и сигаретой не ткнул.
- Имья, звание, род войск, военная част? - повторил он свой вопрос. Гауптман громко зевнул.
- Я… Я не помню… Контузия у меня. Не помню ничего. Честное слово.
- Schteit auf! - неожиданно рявкнул в ответ тощий.
Лешка привстал с табурета. Тощий снова подошел к нему и без замаха, коротким тычком пробил в солнечное сплетение. Дыхание мгновенно остановилось, в глазах потемнело от боли и Лешка согнулся буквой «Г». И тут же колено офицера въехало ему в нос.
Пленник упал назад, брызнув кровавым веером из разбитого носа и опрокинув табурет. Очки разломились по дужке, но, слава Богу, не разлетелись на осколки. А то бы остался без глаз, военнопленный студент…
- Der Schweinerne Dussel! - пробормотал немец, с явным огорчением разглядывая кровавое пятно на брюках. - Der regt mich auf…
Гауптман опять зевнул и подошел к окну.
Пока они чего-то там балакали, Лешка кое-как пытался восстановить дыхание. В конце концов, получилось, хотя явно сломанный нос этому не способствовал. Зажав нос рукавом куртки, он встал, сглатывая кровь.
- Жиф? Ничьего… скоро мы тьебя расстрьльяем, польшевистский фанатик.
- Г-г-господин…
- Feldpolizeikomissar.
«И у них комиссары есть?!» - мелькнула удивленная мысль, но тут же уступила место боли и страху.
- Г-господин ф-фелдьп-полицайкомиссар… Я с-скажу в-в-все… - гундосо заикаясь, произнес Лешка.
- Sietzen! - рявкнул тот в ответ.
Лешка, повинуясь приказу, поднял одной рукой табуретку и присел на нее с краюшка:
- Я и в-вправду не з-знаю как здесь оч-чутился. С-скажите, сегодня к-какое ч-число?
- Тридцатое апрьеля тысяча девятьсот сорок второго года.