Дом почти полностью был построен из гранита, который как-то сверхъестественно поблескивал в серебристых сумерках. В тени камень казался еще темнее и серее. Дом высотой в три с половиной этажа, включая чердак, выглядел огромным. Но, в то же время, он был карликом по сравнению с великанами-близнецами корнуоллскими елями, которые стояли во внутреннем дворике, как часовые. Здесь, чтобы не повредить им, камни мостовой были уложены очень аккуратно. Когда мы вылезли из коляски, высокие, узкие створчатые окна на двух этажах Хайтса смотрели на нас, подобно глазам из прорезей маски. Свет, пробивавшийся сквозь ромбические стекла, заставлял их сиять не хуже бриллиантов. По центру дома располагалась арка, обрамляющая массивные дубовые двери. На них висел медный дверной молоток в виде чайки. Маленькие квадратные окошечки, половина которых скрывалась под землей, опоясывали нижнюю часть дома.
На третьем этаже по обеим сторонам кафедральных окон из цветного стекла были украшения из тяжелых черных балок и гипса, который с веками от непогоды приобрел бледный серебристо-сероватый цвет. Под ребром крутой, покрытой черным шифером крыши, располагались мансардные окна. Прямо с крыши тянулись в небо квадратные трубы, а по обеим сторонам, как шпили, возвышались башни. Несколько веков назад они служили для отражения набегов многочисленных воинственных соседей. На них несли свою бессонную вахту часовые. Сейчас же амбразуры окаймлялись двойными перилами, чтобы защитить желающих полюбоваться великолепными морскими пейзажами от падения с захватывающей дух высоты. Орудийная башня, выходящая на север, использовалась как маяк, предупреждающий корабли об опасных скалах внизу. Даже сейчас на ней ярко горел сигнальный огонь.
Джеррит послал заранее сообщение о нашем приезде, поэтому Хайтс был залит светом, а дядя Драко и тетя Мэгги изнывали в ожидании, чтобы поздравить нас с возвращением домой. Сейчас, когда его родители широко распахнули перед нами двери, мой муж подхватил меня на руки и перенес через порог в главный зал. Там уже выстроились слуги, чтобы поприветствовать нового члена семьи, «невесту мистера Джеррита», хотя я знала всех их с раннего детства. Они подарили мне маленький букетик зимних цветов. Я приняла его, бормоча благодарности, затем тетя Мэгги отослала челядь и, тепло обняв меня, увела.
Главный зал, такое название он получил еще в прошлые века, был самой старой и большой комнатой в доме. Сводчатый потолок, возвышающийся до самой крыши, поддерживался балками, почерневшими с годами от дыма открытого очага, который когда-то находился посередине. Но его уже давно разобрали и сложили камин в западной стене. Из-за того, что комната была слишком велика, голос тети Мэгги, когда она расспрашивала меня о нашем медовом месяце в Португалии, эхом отдавался в пустоте, сливаясь с голосами дяди Драко и Джеррита, которые стояли у яркого огня. Старинная каменная лестница, с более поздними балюстрадами из дуба, круто разветвлялась к северной и южной стенам. Ступеньки были так высоки, что когда я взглянула вниз, у меня слегка закружилась голова. Джеррит с отцом разговаривали внизу в зале, покуривая сигары и попивая бренди, которое им подал Моген, тихий лакей с каменным лицом.
Спальня Джеррита располагалась в южной башне, и именно сюда привела меня тетя Мэгги, чтобы я могла разделить ее со своим мужем. Мне этот жест не показался безнадежно устаревшим. Может, где-нибудь и было модным, чтобы у мужа и у жены были разные спальни, – но только не в Грандже и Хайтсе.
– Итак, Лаура, у тебя все хорошо? – спросила тетя Мэгги, ее глаза беспокойно искали мои. – Ты счастлива?
– Да… и еще раз, да! – улыбаясь и слегка покраснев, ответила я, сгорая от страсти и нетерпения, вспомнив о многочисленных ночах, проведенных в объятиях Джеррита.
– Да… – тихо согласилась она и ее темные глаза посветлели. – Я так сразу и подумала. Ты вся светишься, чего раньше не было. Моя дорогая, как мне приятно это видеть! – Тетя Мэгги поцеловала меня, словно я была ее собственной дочерью, а я решила, что буду всегда любить и уважать ее, как свою собственную мать, и она всегда будет моей подругой. – Реншоу сейчас принесет твои вещи, Лаура, и Айрис сможет распаковать их, – сказала тетя. (Айрис была служанкой из Гранджа, которая вместо Клеменси стала моей горничной). – Потом ты сможешь принять ванну и переодеться к ужину. Так как это для тебя первая ночь дома, твоя семья будет ужинать с нами. Мы подумали, что тебе понравится это, а они будут рады встрече с тобой.
– Ах, как вы добры, тетушка Мэгги, что подумали об этом. Я очень скоро присоединюсь к вам, – воскликнула я.
Тетя Мэгги не спеша удалилась, оставив меня одну, а я с интересом принялась рассматривать комнату Джеррита, так как раньше видела ее только мельком, да и то в детстве. С тех пор все здесь сильно изменилось, ведь в ней жил уже не мальчик, а мужчина. Из-за того, что комната находилась в южной башне, она была круглая и довольно-таки просторная. Обстановка была тщательно подобрана. Чендлеры предпочитали мебель периода Тюдоров, и я с восхищением взирала на множество ценных предметов, находящихся тут. Массивная кровать из розового дерева с огромным балдахином и резным высоким изголовьем, на краях которого красовались старинные украшения – шишечки. С обеих сторон кровати стояли тяжелые ночные столики. В ногах ложа стояло высокое кресло и крепкий, обтянутый кожей сундук. У стены стояли комод, украшенный богатой резьбой и письменный стол, с обтянутым дорогой тканью стулом. Сбоку от камина, там, где на полочке стояла модель одного из первых кораблей компании «П & Ч», находились умывальник и медная ванна. Извивающаяся каменная лесенка вела в башенку наверху и вниз, в гостиную. Окна комнаты выходили на холмы и море. Шторы были открыты, и через стекло лился серебристый свет восходящей луны и первых звезд, придавая спальне еще большее великолепие. В камине весело потрескивали дрова, и комната была расцвечена в красные и золотистые тона осени, теплые и гостеприимные. Снаружи доносился шум прибоя. Мне казалось, что здесь я буду счастлива.
Интересно, что моя жизнь в Стормсвент Хайтсе началась с нескольких сюрпризов. Естественно, в поместье было не так тихо, как в Грандже, где мама со своим мягким характером и тихим голосом, заправляла всем, и дни тянулись медленно и спокойно. В Хайтсе же было все наоборот, любая вещица здесь прямо излучала энергию, жизнь кипела, сотрясаясь от смеха и слез. Здесь считалось хорошим тоном просыпаться под звуки журчащих, веселых голосов или жарких ссор, так как все Чендлеры были очень темпераментными людьми. За исключением тети Мэгги, в их жилах текла горячая цыганская кровь, наградившая их бесстрашным и бурным духом тех темнокожих бродяг, которые, чуть поспорив, сразу же начинают обниматься. Но, несмотря на все это, прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала удивляться при виде тети Мэгги, ругающей грозного дядю Драко. Она вовсе не страшилась его свирепого нрава… А еще больше меня поражала озорная ответная улыбка дядюшки. А как он подтрунивал свою жену, прежде чем уступить и, пригладив ее взъерошенные перышки, назвать «любимой Мэгги»!
Даже слуги, в основном компания разношерстных неудачников, которых, по правде говоря, никогда бы не взяли ни в один другой приличный дом, не задумываясь, высказывали вслух свои мнения. И даже в том случае, когда Джеррит будил меня безжалостными тычками, так, что мои сдавленные визги и смех эхом разносились по коридору за комнатой, или вдруг завязывалась веселая борьба, и по комнате начинали летать подушки и облака перьев, ворчание слуг было добродушным.
Когда мы по утрам подолгу валялись в постели и поздно спускались к завтраку, Моген осуждающе приподнимал бровь, но обслуживал нас, как всегда, хотя пару раз я замечала на его губах снисходительную улыбку.
Но, несмотря ни на что, Хайтс был домом, заполненным любовью, и Джеррит занимал надежное место в сердцах всех его обитателей. Он не являлся слабым, бесполезным папенькиным сынком, пожинающим лавры своего отца, а был трудолюбивым, как будто доставшееся ему наследство нужно было заработать. Джеррит никогда бы не пустил на ветер все, что с таким трудом заработал и достиг дядя Драко, а, наоборот, постарался бы преумножить семейные богатства.