Открыв глаза, я попыталась подняться, но мне это не удалось: в глазах все плыло и кружилось. Целительница сидела рядом со мной и гладила меня по голове.

— Все, все, все уже кончилось, — приговаривала она. — Не спеши, сейчас почунеешь.

Скоро мне и в самом деле стало легче. Земля перестала вертеться, голова встала на место. Я поднялась.

— Что это было? — только это я и смогла выговорить.ъ

— Бабий Спас, — ответила ворожея, и, видя мое недоумение, добавила. — Особая сила, женская.

— Первый раз слышу о таком, — я уже начала приходить в себя.

— А и не могла ты о нем слышать. Бабий Спас — знание тайное. Им только ведуницы пользуются, чтобы сила ведовская прибавилась.

— Но я же не ведуница, — одеваясь, возразила я.

— А тебе это надо было, чтоб сила твоя женская пробудилась. А то она у тебя вся в мозги утекла.

Домна Федоровна все время говорит, что особая женская восприимчивость к стрессам — от половой неудовлетворенности. Секс открывает женскую силу, которая как ничто другое поддерживает иммунитет и ограждает от «бабства» и кликушества (под этими словами знахарка подразумевает присущую женщинам нервозность и истеричность). После практики на роднике она показала мне еще несколько техник-процедур. От любовного безразличия, сказала она, хорошо помогают холодные компрессы на область крестца. Надо намочить тряпочку в холодной воде, приложить ее к нужному месту, закрыть полиэтиленом и завязать шерстяным платком. Оставить минут на двадцать, затем снять. В это время лучше сидеть на пятках, читая молитву Богородице или тот заговор, что она шептала у ручья. Также хорошо помогает водно-щеточный массаж голеностопного сустава: налить в тазик горячей воды, опустить туда ногу и растирать жесткой щеткой (на которую перед тем надо посыпать немного наговоренной соли) голеностоп. Эти процедуры надо выполнять три раза в неделю на вечерней или утренней заре.

Спустя две недели после моего приезда в хутор вернулись Алексей Петрович и Федор. Дом сразу же наполнился ощущением праздника. И хозяйка, и ее муж с сыном не могли скрыть своей радости. Поцелуям и объятиям не было конца; частичка их досталась и мне: Алексей Петрович сердечно, по-отечески обнял меня и трижды расцеловал. Федор же долго и изумленно рассматривал меня, словно увидел в первый раз, наконец, церемонно поклонился, и, сказав «Здравствуйте, Дарья Сергеевна», приложился к моей руке. Мужчины выглядели довольными: торговля удалась, за мед и ковку выручили солидную сумму — теперь семья может зимовать спокойно, хватит и на себя, и на хозяйство. «Газель» была забита гостинцами — для всей родни, соседей и друзей. Матери привезли лисью шубку (в Пятигорске продают недорогие и очень качественные меховые изделия), а мне, к моему огромному изумлению, преподнесли кокетливую шапочку из чернобурки, с хвостиком позади. Я начала отнекиваться: подарок-то недешевый, да к тому же вряд ли предназначался для меня… Но знахарка строго посмотрела в мою сторону и нахмурила брови: отказываться от даров на Дону — значит, смертельно обидеть хозяев.

За праздничным столом, накрытым в саду под абрикосами, собралось человек двадцать гостей (и то, мне сказали, это мало, только близкие друзья). Федор сидел напротив и неотрывно смотрел на меня, чем вызвал нешуточное смущение с моей стороны. Все-таки, я — взрослая тридцатилетняя женщина, а ему только двадцать три… Да и перед хозяйкой было не очень удобно. Но Домна Федоровна, от глаз которой не ускользнуло повышенное внимание сына к гостье, восприняла это с юмором, и только поздно вечером, когда гости разошлись она, вытирая посуду после мытья, озорно проговорила:

— Ну, Дарья, теперь видишь, как Бабий Спас действует? Федюня-то глаз с тебя не спускал, так и зыркал, так и зыркал!

Чем, конечно же, вогнала меня в краску.

На следующее утро я проснулась сама. В окошко бил яркий свет, часы на стене показывали девять. Я была крайне удивлена, что меня никто не разбудил. Потом решила, что Домне Федоровне сегодня не до процедур и ритуалов — как-никак, приехали мужчины, в первую очередь надо заботиться о них. Но я оказалась не права: знахарка меня не разбудила нарочно. Пока я спала, они в кругу семьи успели обсудить мою проблему. После того, как я позавтракала — одна, потому что хозяева встали гораздо раньше меня, мы собрались вчетвером в кухне-гостиной. Алексей Петрович заговорил первым:

— У твоего мужа светлая голова. Но он слишком доверчив. Скажи, кто из его знакомых мог знать, что ему выделили грант под предложенный им проект?

— Да многие знать могли… Это не секрет. Но дело в том, что это не его личные деньги, он заработает на проекте совсем немного, это просто средства для разработки научной проблемы…

— А многие претендовали на этот грант?

— Конечно. Проектов много, грантов мало.

— Среди его близких друзей или коллег были претенденты?

— Да, были. Но… как вам сказать. У них там довольно узкий круг, и проблематика у каждого схожая. Если бы грант получил какой-то другой проект, муж бы все равно в нем участвовал. Они все работают вместе, независимо от того, кто выигрывает. Так что вряд ли кто-то мог позавидовать. И потом… — я смешалась.

— Ну, говори, Дарья, не бойся, — подтолкнула меня Домна Федоровна.

— Понимаете, они ученые… — я с трудом подбирала слова, — физики-химики, материалисты. Никому из них в голову не придет…

— Порчу наводить? — продолжила за меня знахарка.

— Ну да… Я думаю, они вообще не слышали про подобные вещи.

Мои слова вызвали у всех троих дружные улыбки. Я непонимающе взглянула на каждого по очереди. Домна Федоровна взяла меня за руку и сказала так, как говорят ребенку:

— Дадунюшка милая, самый упертый материалист в душе сильно верующий. Чем больше человек настаивает на этой матерьяльности, тем сильнее он верует. Просто иногда сам себе не признается. А изурочить или испортить может кто угодно — и материалист-ученый, и святоша набожный.

Алексей Петрович перестал улыбаться и вкратце объяснил, что моему мужу было «сделано» на вечеринке по поводу получения гранта. Один из присутствующих там гостей заставил мужа выпить бокал шампанского, на котором и «сидел» урок.

— Толково «сделано», по правилам, — сказал Алексей Петрович. — Выбрали лих час и слова сказали заветные. Сильные слова. Иначе как бы твой муж, не пьющий ни при каких обстоятельствах, выпил это шампанское?

Затем хозяин дома рассказал, что следствием порчи должен стать алкоголизм, прогулы, растрата грантовых денег, и — суд, в результате которого мой муж лишится и проекта, и работы…

От всего услышанного мне стало не по себе.

— Этому можно как-то противостоять? — спросила я осипшим внезапно голосом.

— Противостоять любому лиху можно. Но мы — здесь, а муж твой — там. Так что сама урок снимать будешь.

— Каким образом?

— Таким же, как супруг твой его получил.

К полудню мы втроем с Алексеем Петровичем и Федором отправились в степь. Ехали на двух конях: Алексей Петрович на пегой кобылке впереди, мы с Федором на гнедом жеребце сзади. К луке отцовского седла Федор привязал небольшую канистру, в которой тяжело плескалась какая-то жидкость и пустое ведро. Нашим «багажом» были две старинные шашки, три кинжала в кожаных ножнах, шашлычные шампуры, ножи и вилки. За спиной у каждого из мужчин висело по охотничьему ружью.

Мы ехали довольно долго и заехали далеко в степь. Спешились у небольшого кургана (или просто бугра?); я тут же стала разминать ноги, затекшие от неудобного положения и тряской езды. Мужчины сняли «багаж», стреножили коней и… растянулись на пригорке, будто намереваясь поспать. Я, недоумевая, присела рядом и хотела спросить, в чем, собственно, дело, и даже уже открыла рот, но, взглянув на Алексея Петровича, увидела, что глаза его не закрыты, а внимательно смотрят на солнце. Я посмотрела на Федора: его взгляд был устремлен туда же. Машинально я тоже глянула на солнце и — зажмурилась от резкого света. Так они лежали, а я сидела минут около сорока. Затем они поднялись, Алексей Петрович загадочно бросил «Пора!». Мужчины засуетились.