Ведро они поставили в центре бугра, чуть окопав землей — для устойчивости. В него налили из канистры белого игристого вина (вот что за жидкость плескалась там!).
— Полынное, — пояснил Федор.
Шашки, кинжалы, ножи и шампуры разложили вокруг ведра с хмельным напитком; их было двенадцать штук, вся эта конструкция больше всего напоминала причудливый циферблат. Солнце достигло зенита и отразилось в вине. Мужчины стали за кругом из холодного оружия друг напротив друга, и, двигаясь против солнца, начали по очереди что-то громко и резко выкрикивать на непонятном мне языке. Когда один кричал, другой наклонялся, выхватывал шашку, кинжал, нож или шампур и окунал его в ведро. Это непонятное действо продолжалось пока отражение солнца не покинуло пределы ведра; от места, где стояли мужчины, исходила плотная, агрессивная энергия, мне казалось, что я вижу ее жесткие лучи, пронизывающие все вокруг.
Ритуал закончился. Алексей Петрович перелил вино обратно в канистру:
— Это тебе для мужа, — сказал он. — И для его коллег.
И хитро подмигнул.
Когда я покидала Калитвинский хутор, Домна Федоровна сказала мне на прощанье:
— Сделаешь все, как Леша тебя научил, а после — не удивляйся. Радость, она как и беда, одна не приходит. Добра будет много у тебя, главное, голову не теряй и Спасу следуй. Сама будешь в Спасе — и родным твоим хорошо заживется.
Федор провожал меня один. Алексей Петрович тоже хотел поехать на вокзал: три большие сумки, нагруженные медом, вареньем, соленьями и салом да плюс канистра вина — ноша не для одного, но Домна Федоровна взглядом остановила его. (Чем опять привела меня в смущение.) Погрузив вещи в вагон, мы вышли на перрон — поезд «Кисловодск-Санкт-Петербург» стоит в Ростове полчаса. Я чувствовала себя неловко; мы молчали, говорить было не о чем. Объявили отправление, я стала прощаться, и тут Федор извлек откуда-то из глубин куртки изумительной красоты темно-бордовую розу и протянул мне:
— «Черная магия». Поздний сорт. После нее у нас на Дону розы уже не цветут.
И тут же поправился:
— До следующей весны, конечно!
Как и велел мне Алексей Петрович, я, по возвращении домой, предложила мужу устроить небольшой праздник и пригласить к нам в гости всех его коллег. Кстати нашелся и повод — годовщина нашей свадьбы… Гостей я угощала донскими гостинцами, и, разумеется, тем самым полынным вином. Я очень рассчитывала на то, что предпринятые Алексеем Петровичем и Федором «контрмеры» помогут мне выручить мужа из беды. Но, признаться, я не ожидала, что все сделанное ими окажет такое быстрое и сильное действие. События развивались молниеносно. После вечеринки, едва гости разошлись, моего мужа начало рвать и лихорадить. Пот катил с него градом, температура всю ночь была под сорок, а под утро все резко закончилось, и он заснул сном младенца, как будто и не было ничего. На следующий день я не могла нарадоваться: он выглядел как прежде — здоровым и сильным, с лица ушли отеки и желтизна, глаза прояснились, в них снова засветилась мысль. И еще, он сказал мне, что вчера выпил последний в своей жизни стакан вина.
В тот же день вечером позвонил его близкий друг, коллега по институту и со-руководитель проекта. Я сняла трубку, узнала кто звонит, и уже хотела позвать мужа, но человек на том конце провода сказал, что хочет поговорить со мной. Я удивилась, но стала слушать. Друг моего мужа долго и путано что-то объяснял мне, а затем попросил простить его и не держать зла. Ответа на вопрос — за что простить? — я не дождалась. Через несколько дней муж сообщил мне, что друг, который мне звонил, уволился из института. Таким образом, единственным руководителем грантового проекта остался мой муж, и на его плечи взвалилась двойная работа и двойная ответственность. Это показалось нам не слишком хорошей новостью, но немного погодя выяснилось, что, коль скоро мой муж вынужден работать вдвое больше, ему положена и двойная оплата! А это значило, что представилась возможность отработать потраченные не по назначению средства. Это было весьма кстати: оправившись от его «урока», мы тут же составили список знакомых, у кого можно взять взаймы…
Но и это был не последний сюрприз. Работая вдвое больше, мой муж вплотную приблизился к важному (и, главное, нужному!) открытию. И тут же получил несколько очень выгодных предложений от крупнейших мировых институтов. Вот так Путь Спаса чудесным образом преобразил не только мою жизнь, но и жизнь моих близких.
Всякий знает отчаянье падения и тьмы беспроглядной, когда не брезжит не единый огонек надежды. Но не всякий понимает: там, где дно, близок свет, близок как никогда, ведь сумерки ночи темнее всего перед самой зарей! Ты спустился на дно бед и горестей? Голову вверх подыми: там увидишь звезду, это — Надежда твоя. Многих отчаянье давит, и гибнут они, как под колесами гибнут лягушки. Но смерть их — в отчаянье их, в безверии их. Тот, в ком жажда жизни недостаточно сильна, достоин участи этой. Вперед иди и борись, и карабкайся, бейся — и тогда смерть отступит, и встретишь ты ветер попутный, что к пристани нужной твой парус пригонит. А если случится беда не с тобою, а с ближним твоим? В этом случае ветер — любовь, лишь она паруса наполняет и силы дает поднять душу живую со дна — любою ценою, даже ценою души или жизни своей. «Никто не имеет большей любви, кто душу свою положит за друга своего» — Христос говорил. Во имя спасения ближнего отречься от себя самого, и в скверну втоптаться, утопиться в болоте отчаянья, слез и греха… Это страшно бывает, даже смерть не страшит порою так, как страшит унижение и возможность остаться навсегда на дне жизни. Но вспомни Адама: чем Ева была для него? Плоть от плоти его, кость от кости его. И узнал себя в ней первомужчина, а первоженщина в нем угадала себя. Значит, ближний твой — часть тебя самого, и, спасая его, ты для себя тропинку к спасенью торишь. В этом — сущность любви, и святость любого человеческого существа. Кто святее, священнее всех? Сам Господь. Ибо ты, человек, лишь способен любить половину свою и спасать ее в горестный час, а Господь любит мир весь без остатка и нисходит на дно каждый миг, чтоб любая презренная тварь ощутила величие мира и свет, и полет. Жизнь — в любви, смысл — в любви, потому говори, как молитву: «Люблю!», повторяй это слово, и любовью спасешься, и мир, осиянный любовью твоей, спасен будет.
Вместо эпилога
Прошло чуть больше полугода, и мы с Домной Федоровной встретились вновь. Целительница приехала в Петербург поклониться местным святыням (раз в год она обязательно совершает паломничество в какой-нибудь из российских монастырей). И, разумеется, остановилась у нас. Несмотря на то, что в нашей квартире всего одна комната, ни я, ни мой муж не могли позволить моей донской хозяйке воспользоваться услугами паломнической гостиницы. Во-первых, это было бы крайне невежливо по отношению к знахарке, столь сердечно принимавшей меня у себя на хуторе. А во-вторых, со времени ее звонка, когда она сообщила, что едет в Петербург, я считала дни до того момента, когда я снова смогу увидеть свою духовную наставницу и сгорала от желания поговорить с ней.
Несмотря на то, что конец апреля в Институте — самое сумасшедшее время (период защиты дипломов и зачетных недель перед весенней сессией), я выпросила выходной день. Дождавшись, когда муж уйдет на работу, мы с Домной Федоровной уселись на кухне, и, согревая время от времени чай, наговорились всласть. За окном серели тучи, капал мелкий дождичек, а у меня в доме царила настоящая весна. Донская сирень темно-лилового и белого цветов наполнила нашу маленькую квартирку дивным ароматом и сиянием южного солнца. Эту чудную сирень, закутанную в газеты и поставленную в ведро с водой передал мне в качестве гостинца Федор. Вместе с гостинцем целительница привезла радостную весть: Федор, гостюя у сестры в Краснодаре, встретил хорошую девушку и собирается осенью жениться. А сейчас строит свой дом на свободном участке рядом с кузницей. Кстати, он надеется, что я приеду к ним на свадьбу…