— Простите, Домна Федоровна! Так что же, кроме этих вырвавшихся, и нету больше истинных слов у людей? Что же они, все время врут, получается?

Домна Федоровна посмотрела на меня долго и пронзительно.

— Большая часть людей и большую часть времени. Брешут друг дружке, брешут детям своим, а самая беда, что сами себе брешут в мыслях своих. Редко встретишь человека честного, искреннего душой и независтливого.

— Независтливого? А зависть-то тут причем? Разве честный человек завидовать не может?

— Нет, доня, не может. Честный человек не завидует, а радуется, когда у другого все хорошо да ладно. Но никто ж тебе зависть свою не покажет! Сбрешет обязательно, и себе внутри сбрешет, что не завидует. Скроет под другими мыслями: мол, ну и подумаешь, ну и не надо мне то, что другому дадено. С зависти-то люди врать и научаются от младых ногтей. Да еще родители с детства чад своих врать учат. Детское ж сердце — чистый лист, все воспринимает и слышит. Родители врут — дите чует. И сам в себе думает: ага, ежели матери да отцу можно, значит, и я так буду.

— Ну… получается, и я себя обманываю… и вы?

— Никто, доня, не свят, кроме как Господь один. Он только неправды не говорит. И тебе, и мне врать свойственно. Но как мы с тобой по Спасу живем, нам врать себе да людям невыгодно, ибо Мир для нас — Спас воплощенный, и внутри мы Спаса носим, а Спасу и захочешь — не соврешь. Потому честность человеческая начинается с Бога всегда. А путь к Богу один — молитва. Молитвою сердце очищается и душа наполняется, открывается сама себе и миру. Такая душа не лжет. И слова потому у нее все истинные. Ты таких людей тоже встречала: вроде говорят они все просто, все то же самое, что и остальные люди. Ан нет: остальных ты не слышишь либо не веришь им, а вот ему — веришь даже когда он тебе сказки речет.

— Как мастер Андрей … — вслух вспомнила я.

— Да. Отчего, ты думаешь, народ на поклонение старцам святым ходил и ходит? Неужели старцы те что-то особое кому говорят, то, что люди и без того не знают? Да обычные вещи говорят: не завидуй, не лги, не делай зла. Все это ни для кого не ново. Только слово, старцем реченное — Слово истинное, живое, в сердце созревшее, Христа приявшее. Оно и прорастает в душе человеческой источником света.

— А как стать честной, чтобы ложь не говорить и не думать?

— Только Спасом, доня, только Спасом. Для того и учу тебя. Спасом жить станешь, и слова у тебя внутри созревать будут правильные, хорошие, светлые. И скрывать их тебе уже не надо будет: чего скрывать, ежели ничего дурного нет в них? Слово твое животворным станет, и люди к тебе потянутся. Но это — сразу тебе скажу — испытание великое. Как люди слушать тебя начнут, так искушена будешь в гордыню впасть. А потому мысль свою беспрестанно через молитву пропускать надо, ибо слова от мыслей рождаются, мысль — это тоже семя. В твоей власти, будет ли это семя греха или семя благодати. Мысль — энергия сильная, опасная. Господь говорил: в мыслях не грешите. Потому что мысль слово рождает, а слово — уже творение, уже действие на мир тварный, материальный. Мысль — энергия духа, а слово — энергия материи. Слово материально, оно плотно как тело твое, как земля. Потому слово — звук, а звук — это вибрация. Все во вселенной состоит из вибраций: и звезды, и ветер, и дух, и тело. Высокие, низкие, а все подобны друг дружке составом своим. И ты не мни, что слово звук пустой. Даже когда сама с собою гуторишь, когда не слышит никто, слово твое не просто так в воздух падает, оно в вечность уходит, там записывается в книге жизни твоей. По этой книге тебя Господь судить и будет. Вот и думай всегда, что речешь, чтобы в день Судный тебе за слова свои мучаться не пришлось.

— Может, поэтому у нас жизнь такая и есть несуразная, что слова бросаем во вселенную, а они там вибрируют и на жизнь влияют? — задумалась я.

— Еще как влияют! Просто незаметно это так-то явно. Слова — они ровно солнечный свет, в пространстве разлиты. Его и не пощупать, и не поймать, а все живое этим светом растет и питается. Опять же, силу солнечную ни с чем не сравнить, такая мощная она, и никак не применишь ее, когда она в таком растворенном состоянии существует. Но ежели ты поймаешь в зеркальцо его, да на щепку сухую направишь — загорится щепка. Пуще того, в стекло увеличительное пучком лучи собираешь и уже не то, что щепку — лес подпалить можно. Вот так же и со словом. Сердце чистое — что зеркальце, свет отражает и направляет в иные сердца. А кто сердцем чист до пустоты абсолютной, до прозрачности, тот Словом владеет, точно стекло увеличительное солнечными лучами. Слова, через такое сердце проходя, силу свою настоящую являют, во всей мощности Логоса воплощенного.

За окно упала ночь. Знахарка молчала уже довольно долго, но мне казалось, я все еще слышу ее слова. Сердце пронзала острая боль, словно кто-то направил в него пучок лучей, собранных через увеличительное стекло, о котором говорила Домна Федоровна. Я понимала, что так оно и есть и наставница использует какой-то особый прием, чтобы Знание запечатлелось в моем сердце навсегда, подобно тому, как отпечатался на плащанице Спас Нерукотворный.

Еще не встало солнце, как Домна Федоровна вывела меня во двор к колодцу, раздела, трижды облила холодной водой и всю, с ног до головы, обтерла длинным куском грубого холщового полотна. Затем мы вышли в сад, наставница завела меня под абрикос, поставила спиной вплотную к шершавому стволу и, обернув той же холстиной несколько раз вокруг живота, привязала к дереву.

— Дыши, — приказала она.

Я начала глубоко дышать животом, мысленно направляя вдох в солнечное сплетение. Вдох проходил через нос, а выдыхала я ртом, одновременно с глубоким животным стоном. Так вздохнула я не менее сотни раз, и только потом, вместе с наставницей, стон оформился в Слово.

— АМИНЬ, — стонала я.

— АМИНЬ, — вместе со мной выдыхала наставница.

Что-то начало происходит с окружающим миром. Он стал исчезать, растворяться (или это я растворялась в нем?). Впрочем, нет, границы своего тела я чувствовала очень хорошо, правда, было оно каким-то круглым и прозрачным, как стеклянная сфера. Внутри меня, о границы этой сферы, билось множество мыслей; они, как души нерожденных детей, стремились наружу, желая воплотиться в слова, и сила каждого из этих желаний была так велика, что, казалось, она, подобно атомной бомбе, может превратить в руины целый город. Мысли эти были разными, прекрасными и злыми, великими и ничтожными, спасительными и убийственными. Я никогда не подозревала, что знаю столь много, что прозреваю так глубоко, не знала, как небесно высоки и ужасающе низменны мои мысли. Страх обуял меня: если все эти мысли вырвутся наружу, прорвут, разобьют эту ненадежную сферу моего человеческого существа, то я могу погубить целый мир… Или спасти? Ответа я не знала, казалось, добра и зла во мне ровно пополам, и то, и другое одинаково хотело воплотиться, и, что самое, кошмарное — я чувствовала, что и доброе, и злое во мне равноценно и имеют одинаковое право быть воплощенными. Но что же сдерживало их, что не позволяло прорываться во внешний мир, что отводило беду разрушительного действия моих мыслей? Я посмотрела на себя как бы со стороны и увидела: крохотное пульсирующее красное отверстие, куда стремились все эти мысли, и отверстие это было запечатано силой, в миллиарды раз превосходящей силу всех моих мыслей, собранных воедино. Это слово и было Логосом, первозвуком, первотворением, через которое все начало быть. Слово было — «АМИНЬ», впрочем, звучало оно уже иным образом, оно отличалось от знакомого, по-домашнему теплого, пропахшему ладаном и просфорами церковного «Аминь» так же, как отличается икона от портрета, как свой дом от чужих жилищ, как Бог от человека… И тут я поняла: каждое слово, проходящее через Логос, напитывается силой Логоса, но только от меня зависит, какое слово я пропущу сквозь эту божественную печать, какое действие произведет оно в Мире. Чуть подумала я это, как нерожденные мысли мои замерли в ожидании и надежде. Я стояла перед сложнейшим в моей жизни выбором и поверить не могла, что раньше слова мои рождались бездумно, бессознательно, рождались и разлетались во вселенной, как тысячи джиннов, выпущенных из тысяч волшебных ламп… Мне стало страшно от этого осознания и я подумала, что уж лучше было бы родиться мне немой… Однако Слово должно было родиться, должен был пройти некий оформленный звук через печать Логоса, и пока не сделается это, я все так же буду стоять под этим абрикосом, ставшим для меня Древом Познания. Одинаково любя все свои мысли-слова, одинаково жалея их, словно своих детей, я не в силах была сделать выбор и решила все отдать на волю Его. Если Господь удостоил меня пройти через это, то он Сам знает, какое Слово сотворю я. И в тот же момент из глубин души моей вырвалось: