Сергей Довлатов

СТАРЫЙ ПЕТУХ, ЗАПЕЧЕННЫЙ В ГЛИНЕ

(последний рассказ С.Д.; вместе с "Виноградом" он должен был войти в задуманный сборник "Холодильник").

- Авторская машинопись с правкой из домашнего архива С.Д. в Нью-Йорке.

Моя жена проснулась и спрашивает:

- Кто может звонить в четыре утра? Даже интересно... Ты не спишь? Я сказал:

- Ничего интересного.

Раньше, еще в Союзе, лет двадцать назад, это могли быть знакомые пьяницы. Помню, дисквалифицированный боксер Литовченко кричал мне:

- Еду! Жди! Готовь закуску! Я вяло сопротивлялся:

- Сейчас ночь.

- Вечно у тебя ночь, когда я звоню.

- Да и выпивки нет. В ответ раздавалось:

- Должен тебя разочаровать: есть, и в неограниченном количестве...

Так было в Союзе.

Я встал, прикрывшись газетой. Пол был теплый. Подошел к телефону. Слышу, говорят по-английски:

- Это полиция. С вами желает беседовать...

- Кто? - не понял я.

- Мистер Страхуил, - еще раз, более отчетливо выговорил полицейский.

И тут же донеслась российская скороговорка:

- Я дико извиняюсь, гражданин начальник. Страхуил вас беспокоит. Не помните? Восемьдесят девятая статья, часть первая. Без применения технических средств.

Я все еще не мог сосредоточиться. Слышу:

- Шестой лагпункт, двенадцатая бригада, расконвоированный по кличке Страхуил.

- О, Господи, - сказал я. Страхуил повысил голос;

- Все, начальник, испекся. Припухаю у ментов в районе Двадцать первой и Бродвея. Надо срочно выкуп заплатить. А у меня тут, кроме вас, ни одного солидного знакомого. Шплинта зарезали. Володя-Рваный лечится от алкоголизма.

- Что произошло? - спрашиваю.

- Да ничего особенного. В Сирее повязали, гады. С мантелем в руках.

- Что значит - с мантелем?

- Я мантель примерял, такой каракулевый, дамский.

Тут я наконец все понял:

- Ты шубу украл?

- Какой-украл?! Пытался. А то сразу-украл. Пытался и украл - вещи разные. Это как день и ночь.

Я задумался-что происходит? Одиннадцать лет я живу в Америке. Шесть книг по-английски издал. С Джоном Апдайком лично знаком. Дача у меня на сотом выезде. Дочка-менеджер рок-группы "Хэви метал". Младший сын фактически не говорит по-русски. И вдруг среди ночи звонит какой-то полузабытый ленинградский уголовник. Из какой-то давней, фантастической, почти нереальной жизни. Просит за него выкуп уплатить - четыреста долларов.

- Иначе, - говорит, - в тюрьму отправят, к черномазым. Удовольствие ниже среднего.

Я вынес телефон на кухню. Потянулся за сигаретами. Слышу:

- Гражданин начальник, захватите четыреста пятьдесят для ровного счета. Надо же отметить это дело, выпить по такому случаю.

Тут я немного опомнился, спрашиваю:

- Который час, ты знаешь?

- По московскому времени скоро двенадцать.

- При чем тут московское время?! Но полицейский мне уже адрес диктует:

- Двадцать один, ноль три, второй этаж, сержант Барлей.

И голос Страхуила:

- Гражданин начальник, выручайте! Моя жена спросила:

- Что такое?

Я даже отвечать сначала не хотел. Ну что я ей скажу? Звонит, мол, уголовник Страхуил. Просит внести за него четыреста долларов. Бред какой-то.

- Кто это? - спрашивает жена.

- Так, - говорю, - знакомый артист.

- Что у него случилось?

- Денег просит.

- Вечно тебе звонят какие-то подонки. Почему тебе Солженицын не звонит? Или Барышников?

- Видимо, - говорю, - у Барышникова денег хватает.

Я оделся, вывел из гаража машину. Еду и думаю:

ведь рассказать кому-то - не поверят. Это только с

русскими бывает. Уехал человек в Америку. Шесть раз переезжал с одной квартиры на другую. Стал домовладельцем. Все забыл. Все былые телефоны, имена, названия ленинградских улиц. И вдруг - звонок.

Мне один знакомый еще в Ленинграде рассказывал. Пристали к нему два хулигана в электричке. Выкинули его на ходу из тамбура. Скатился он по насыпи в канаву. Потерял сознание, естественно. Очнулся ночью, под дождем. Приподнялся и слышит:

- Вы случайно не знаете, кто изобрел граммофон?

Сидит мужик под зонтиком возле канавы. Кроссворд разгадывает. Да еще и мужик-то знакомый, как выяснилось, по офицерским сборам...

Еду через мост из Квинса. И вдруг начинается траффик. Причем солидный. Мили на две вперед - сплошные красные огни.

Это только в Нью-Йорке может случиться. Траффик в пять часов утра. Как он возник, из-за чего?

Минут сорок я ехал от Квинсборо-плаза до фуникулера на углу Шестидесятой и Второй. И только за мостом я понял, что случилось. Там возле бывшей железнодорожной кассы есть захламленная лужайка. Необитаемый клочок земли между двумя автострадами. Треугольная зона неуязвимости в потоке машин. Сотни раз я проезжал здесь, и все было нормально. А тут вдруг появился одинокий негр-саксофонист. Он был почти невидим в темноте. Играл самозабвенно, но плохо. Подбородком двигал, как боксер на ринге. Плоская кепка лежала у его ног.

Все тормозили, проезжая мимо. Я тоже слегка притормозил, опустив боковое стекло. Бросил в кепку несколько монет. Какая-то из них откатилась в сторону. Музыкант прихлопнул ее ногой. Затем одарил меня целым каскадом пронзительных режущих импровизаций. Могу добавить, что играл он "Рондо" Шостаковича в нелепой джазовой переработке.

Минут через сорок я был в полицейском управлении, напоминавшем римский Форум. Среди массивных псевдоионических колонн бродили живописно одетые люди. Кого-то провели в наручниках. Две ярко накрашенные и при этом ужасно бледные женщины кокетничали с молодым офицером в черной форме. Цыганское семейство расположилось на кафельном полу. Через

зал проходили какие-то девицы с бумагами в руках. Наверху, у основания застекленного купола, были выбиты латинские изречения. Одно из них я с легкостью

прочел:

"Бог - это справедливость".

И задумался: при такой биографии, как моя, чужой язык уже не составляет тайны.

Ко мне обратился полицейский с бакенбардами:

- Чем могу служить?

Он направил меня в канцелярию. Там я уплатил четыреста долларов, расписался и ответил на пять-шесть вопросов:

- Мистер Страхуил - ваш друг? Я кивнул.

- Что вы можете сказать о нем?