– Будем откровенны, граф, – начал он. – История с Надей произошла таким образом: она была только воспитанницей Елагина, который имел на нее лишь права воспитателя. Появились вы в Петербурге, и она почти вслед за этим, после первого своего появления в свет, была увезена беспрепятственно из дома Елагина неизвестно куда, – неизвестно, впрочем, для всех остальных, кроме меня, который видел ее с ее мадам из вашего окна в вашем саду. Помните день дуэли с Бессменным? Очевидно, вы имели на нее более прав, чем Елагин, и взяли ее от него к себе. Какие это права, я не знаю, но знаю, что вскоре вы получили при моей помощи свидание с Потемкиным, а затем Надя очутилась в Таврическом дворце, а вы там стали до некоторой степени интимным человеком...

– Что же вы заключаете из всего этого?

– Что граф Феникс, как бы это выразиться помягче, отдал красавицу девушку во власть князю Потемкину, а сам получил за это расположение его светлости.

– А вы влюблены в эту девушку и ревнуете?

– Я влюблен и ревную, но ревную только к равным себе, с Потемкиным же мне не тягаться, то было бы, во-первых, бесполезно, во-вторых, совершенно нерасчетливо. И, вздумай я тягаться, я не пришел бы к вам и не говорил бы с вами так откровенно. Нет, я пришел, чтобы сказать вам: я вам мешать не буду, а вы за это помогите мне. До поры до времени я желаю видеться с Надей тайно и ничем не стану препятствовать ее отношениям с Потемкиным. Временное его увлечение пройдет, а тогда Надя будет моей всецело. Вот мой расчет. Он нисколько не противоречит вашим планам.

Даже Феникс, выслушав эту речь Кулугина, не мог удержаться, чтобы не подумать:

«Какой же, однако, мерзавец сидит в тебе, голубчик!»

– Видите ли, – заговорил он в свою очередь, помолчав, – как ни искусно скомбинировали вы все известные вам обстоятельства, но я должен все-таки разочаровать вас. Для того чтобы казаться более осведомленным, чем это есть на самом деле, нужно быть очень осмотрительным и не увлекаться собственной комбинацией. Желая мне показать, что вы проникли в тайну, вы убедили меня лишь в том, что вы ничего не знаете, а хотите, чтобы я считал вас магом. Никаких прав на воспитанницу господина Елагина я не имею, и никогда ее у меня в доме не было. Для сближения же со светлейшим князем у меня существовали основания совершенно иные, чем то, о котором говорите вы. Я полагаю, что имею некоторые личные достоинства, способные сделать для меня лишним средство, придуманное вами, чтобы получить расположение князя Потемкина.

После такой отповеди всякий другой смутился бы, но Кулугин был человек особого разряда.

– Если вам угодно, граф, – сказал он, – будем считать мою комбинацию неверной. Но в таком случае вам еще легче помочь мне.

– Но сразу начинать со свидания затруднительно. Напишите сначала ей письмо: посмотрим, что она ответит вам.

– Это уже касается меня, граф.

На этом они расстались.

«Ну, – почти вслух проговорил Феникс, когда уехал Кулугин, – этот господин далеко пойдет – или наверх, к почестям, или, наоборот, в каторжные работы, но, наверное, далеко!.. – и, взяв со стола медальон, он добавил мысленно: – Впрочем, мне все равно. Теперь я не боюсь никого, ни даже индуса. А кстати, куда он пропал?»