Кутра-Рари сказал Цветинскому, что, когда «будет нужно», он появится сам. Должно быть, это время пришло, потому что, когда Цветинский привез домой Бессменного, не очнувшегося от своего обморока, он нашел в квартире князя индуса, который ждал их возвращения.

Из кареты Бессменного вынесли без внешних признаков жизни. Когда его уложили в постель, он был похож на мертвого: лицо было бледно, глаза закрыты, он лежал неподвижно, навзничь...

– Слава Богу, вы здесь! – сказал Цветинский Кутра-Рари. – Только и надежды у меня было на вас, но я не знал, куда послать за вами.

Индус не ответил, точно не слышал того, что ему говорили. Он наклонился к больному, ощупал ему грудь и сердце, приподнял веки, вынул из кармана флакончик, капнул Бессменному на губы несколько капель и стал внимательно смотреть ему в лицо. Губы Бессменного шевельнулись, потом дрогнули веки, и грудь начала тихо приподниматься.

– Воды! – шепнул Кутра-Рари.

Цветинский держал на всякий случай стакан с водой и подал его. Индус налил туда из другого флакона прозрачной жидкости, которая в соединении с водой стала розоватой, и обернулся к Цветинскому:

– Оставьте меня одного с ним.

– Вы думаете, его положение опасно? – спросил тот и, не получив ответа, вышел.

Прошло много времени, очень много, как ему показалось. Сердце у него билось так сильно, что он слышал его удары, как маятник, отбивавший время, тянувшееся тяжело и медленно.

«Неужели он умрет?» – с неизъяснимой тревогой задавал Цветинский себе вопрос и тут же должен был признаться в глубине души, что такой исход был бы самым лучшим для Бессменного.

Сблизившись с князем недавно, только после дуэли с графом Фениксом, он тем не менее успел изучить его и знал, что после того, что случилось, Бессменному жизнь станет хуже смерти. Все равно он не переживет, не захочет пережить сегодняшнего дня.

В дверях показался Кутра-Рари.

– Что, кончился? – спросил его Цветинский.

– Кончился... обморок кончился. Войдите!

Бессменный лежал с открытыми глазами, с признаком румянца на щеках и оправлял руками одеяло.

Только увидев, что он очнулся и пришел в себя, Цветинский понял, как были его соображения относительно невозможности жить Бессменному далеки от того, что он чувствовал на самом деле, и откровенная, почти детская радость охватила его.

– Тебе лучше, ты живешь и дышишь? – стал спрашивать он князя, не соображая хорошенько, что говорит.

– Зачем вы вернули меня? – сказал Бессменный, и голос его показался тверже, чем этого можно было ожидать.

Цветинский посмотрел на Кутра-Рари почти с благоговением. Он готов был признать чудом то, что сделал индус.

– Вы не оставите его, вы поможете ему совсем выздороветь? – проговорил он, желая этим узнать, миновала ли опасность окончательно или нет.

– Он будет завтра здоровее, чем вчера, – ответил Кутра-Рари.

– Я не хочу выздоравливать! – сказал Бессменный, махнув нетерпеливо рукой, и повернулся к индусу: – Вы не знаете, что случилось со мной!

– Ну, об этом не будем говорить пока, – перебил его Цветинский, боясь, что Бессменный будет взволнован этим разговором и ему станет хуже.

– Нет, будем говорить именно об этом, – произнес вдруг Кутра-Рари. – Я знаю, что случилось с вами. Девушка сказала вам, что не знает вас.

Лицо Бессменного конвульсивно задергалось. Цветинский с испугом глянул на индуса.

– Но значит ли это, – продолжал он спокойно, – что вас не любит та, которую вы любите?

Бессменный с трудом зашевелил губами и сделал усилие, чтобы выговорить:

– Она отказалась от меня! Она сама сказала это.

– Но можете ли вы поручиться, что все обстоятельства вашей встречи были правдой и что тут не было лжи?

– Все было правдой, – сказал на этот раз Цветинский. – Если вы думаете, что он бредил в это время, то я могу уверить вас, что не спал и был живым свидетелем всего, что произошло.

– Не думайте так, – сказал Кутра-Рари улыбнувшись, – часто сон бывает правдой, а действительность – ложью. Но я вовсе не хочу убедить вас, что вы грезили. Нет, наяву могло быть много совпадений, при которых правда скрылась.

– Я не могу придумать ни одного из них, – возразил Цветинский.

– Вот, например, одно из таких совпадений, – ответил Кутра-Рари, – представьте себе, что она любит вас по-прежнему, узнала вас и желала кинуться к вам, но не могла сделать этого.

– Не могла? Почему не могла? – спросил князь.

– Хотя бы потому, что заметила, что в это время в саду показался кто-нибудь, перед кем она боялась выказать свои чувства к вам. Этого «кого-нибудь» вы не видели, но она видела и рассудила так: «Он, – то есть вы, князь Бессменный, – знает мою любовь к нему и не сомневается в ней настолько, что, конечно, не поверит, если я скажу ему, что я его „не знаю“, а между тем это спасет его для меня же...» И она сказала. Я не говорю, что это было именно так, но согласитесь, что могло быть.

Бессменный чувствовал, как по мере того, что говорил Кутра-Рари, жизнь возвращается к нему.

Кутра-Рари рассчитал верно: Бессменному нужно было дать хоть маленькую лазейку, возбудить в нем надежду, и тогда его влюбленное воображение получит другое направление и заработает само собой. Так и вышло.

Под влиянием спокойных, рассудительных речей индуса князь мало-помалу успокаивался. Кутра-Рари говорил с ним долго и остался вместе с Цветинским до самого вечера. Они ушли тогда только, когда Бессменный заснул.

– Можно мне вас проводить? – спросил Цветинский индуса, выходя с ним. – Мне нужно поговорить с вами. Вы куда теперь?

– Домой, – ответил Кутра-Рари, – на Миллионную.

– Тем лучше. Я там поужинаю как следует.

Они вышли на набережную Большой Невы и взяли лодку к Мошкову плоту, служившему ближайшей к Миллионной пристанью.

Вечер был тихий, безветренный, солнце садилось, золотя безоблачное небо, на котором горел высокий петропавловский шпиц и вырисовывался профиль крепости. Лодка быстро шла по течению.

– Ну хорошо, – заговорил Цветинский, – мы на сегодня успокоили князя, завтра можно еще, пожалуй, поддержать в нем надежду. Но так обманывать дольше его невозможно. Как только он почувствует себя крепче, он захочет опять отправиться к Таврическому дворцу. Тогда что делать?