Дальше следовал целый залп малоцензурных слов, отлично сочетавшихся с «трам-пам-пам» оркестра.

Если эпитет «писклявый» недостаточно ясно намекал на пристрастие Уэлча к флажолету, Диксона это мало смущало, он-то знал, что имеется в виду.

Шли экзамены, и Диксону в это утро делать было нечего. Только в половине первого нужно было пойти в конференц-зал и собрать работы студентов – ответы на составленные им вопросы по истории средних веков. По дороге в профессорскую гостиную он задумался на минуту над этим периодом истории человечества. Тот, кто говорит, что не верит в прогресс, должен хотя бы бегло ознакомиться с историей средних веков. Это ободрит его, подымет его дух точно так же, как экзамены подымают дух студентов. Водородная бомба, правительство Южной Африки, Чан Кайши, даже сам сенатор Маккарти – все это покажется очень дешевой платой за то, что средние века остались далеко позади. Были ли когда-нибудь люди столь омерзительны, столь тупы, столь распущенны, столь хвастливо самонадеянны, столь несчастны, столь беспомощны в искусстве, столь мрачно, чудовищно нелепы и заблуждались ли они когда-нибудь столь глубоко, как в «среднем возрасте», пользуясь выражением Маргарет, которое она всегда пускала в ход, говоря о средних веках? Диксон усмехнулся, отворил дверь в гостиную, и усмешка сбежала с его лица – он увидел Маргарет. Бледная, с ввалившимися глазами, она сидела совсем одна возле нетопленого камина.

После памятной музыкально-вокальной субботы в их отношениях не произошло сколько-нибудь существенной перемены. Диксону пришлось потратить целый вечер в «Дубовом зале», немалую сумму денег и порядочную дозу лицемерия, чтобы заставить ее признаться, что она на него обижена, и еще больше времени, денег и лицемерия, чтобы убедить ее высказать эту обиду, обсудить ее с ним со всех сторон, сначала преувеличить, затем смягчить и, наконец, похоронить. По какой-то причине, периодически оказывающей на него свое воздействие, но абсолютно непостижимой, вид Маргарет возбуждал в нем теперь чувство нежности и раскаяния. Отказавшись от кофе и отдав по случаю жаркого дня предпочтение лимонаду, Диксон принял бокал из рук женщины в халате у столика с напитками и, пробираясь между группами болтавших людей, направился к Маргарет.

На ней был ее художественный туалет, только вместо деревянных бус – деревянная брошка в виде буквы М. Большой конверт с экзаменационными сочинениями студентов был прислонен к ножке кресла. Внезапно пронзительный визг кофейной мельницы в другом конце комнаты заставил Диксона вздрогнуть. Он сказал:

– Здравствуйте, дорогая, как вы себя чувствуете?

– Отлично, благодарю вас.

Диксон неуверенно улыбнулся.

– Бы говорите это так, что вам трудно поверить.

– Разве? Очень жаль. Я в самом деле чувствую себя превосходно. – Маргарет говорила необычайно резко. Мускулы на скулах напряглись, словно у нее болели зубы.

Оглянувшись по сторонам, Диксон подошел ближе, наклонился к Маргарет и сказал мягко, насколько мог:

– Послушайте, Маргарет, пожалуйста, не говорите так. Это же ни к чему. Если вам нездоровится – скажите, и я вам искренне посочувствую, а если вы правда чувствуете себя хорошо – тем лучше. Но как бы то ни было, давайте прежде всего закурим. Только, Бога ради, не будем ссориться. Я совсем к этому не расположен.

Она сидела на ручке кресла и вдруг резко повернулась – спиной к остальным, лицом к Диксону, – и он увидел, что глаза се наполняются слезами. Он сразу растерялся и не знал, что сказать, а она громко всхлипнула, продолжая смотреть на него.

– Маргарет, перестаньте! – сказал он в ужасе. – Не плачьте! Я не хотел вас обидеть.

Она яростно махнула рукой.

– Бы ни при чем, – сказала она срывающимся голосом. – Я сама во всем виновата. Простите.

– Маргарет…

– Да, да, я была не права. Я нагрубила вам. Но я не хотела, это получилось невольно. У меня все сегодня идет не так.

– Скажите же мне, в чем дело. Вытрите глаза.

– Вы – единственный человек, который хорошо относится ко мне, а я так с вами поступаю. – Все же она сняла очки и стала вытирать глаза.

– Это все пустяки. Скажите мне, что случилось?

– А ничего. Все и ничего.

– Вы опять плохо спали ночь?

– Да, милый, я плохо спала и, как всегда после этого, чувствовала себя ужасно несчастной. И вот хожу и думаю, хожу и думаю: на черта все это нужно? А я сама в особенности.

– Возьмите сигарету.

– Спасибо, Джеймс, это как раз то, что мне необходимо. Поглядите на меня – все в порядке?

– Да, вполне. Только вид немного усталый.

– Я не могла уснуть до четырех часов. Нужно пойти к врачу и попросить, чтобы он мне что-нибудь прописал. Я больше не в состоянии так мучиться.

– Но разве он не сказал, что вы должны приучить себя обходиться без снотворного?

Она взглянула на него с выражением какого-то горького торжества.

– Да, сказал. Но он не сказал, как мне приучить себя обходиться без сна.

– Неужели ничего не помогает?

– О, Господи, вы же знаете, все одно и то же – и ванны, и горячее молоко, и этот… э… аспирин, и закрытые окна, и открытые окна…

Они продолжали разговаривать в таком же духе, а гостиная тем временем понемногу пустела – все возвращались к своим делам, по большей части необязательным, так как было то время учебного года, когда никто из преподавателей не читает лекций. Пока их беседа текла своим путем, Диксон легонько потел, мучительно стараясь отогнать от себя мысль о том, что он как будто дня два назад пообещал Маргарет позвонить ей завтра вечером. Теперь этот вечер стал уже вчерашним. Совершенно очевидно, что ее надо немедленно куда-то пригласить или хотя бы сделать попытку. Необходимо как-то все это загладить. Улучив удобную минуту, он сказал:

– А может, мы пообедаем сегодня вместе? Вы свободны?

Эти вопросы почему-то побудили ее возвратиться к первоначальной манере разговора.

– Свободна ли я? Кто это, по-вашему, мог бы пригласить меня на обед?

– Я подумал, что вы могли пообещать миссис Уэлч вернуться домой к обеду.

– Кстати, у нее действительно будут сегодня к обеду гости, и она приглашала меня.

– Ну, вот видите, кто-то уже успел вас пригласить.

– Да, верно, – сказала она с таким растерянным, озадаченным видом, как будто у нее уже вылетело из головы все то, о чем она говорила минуту назад, да и вообще весь их разговор, и это испугало его больше, чем слезы, которые она только что проливала.

Он сказал поспешно:

– А что у них там затевается?

– Ах, не знаю, – сказала она устало. – Ничего потрясающего, думается мне. – Она взглянула на него так, словно стекла ее очков внезапно помутнели. – Мне надо идти, – сказала она и медленно, неуверенно начала искать свою сумочку.

– Когда же мы теперь увидимся, Маргарет?

– Не знаю.

– У меня сейчас плоховато с деньгами, временная заминка… Может, мне напроситься к Недди на чашку чаю в субботу?

– Как хотите. Впрочем, должен приехать Бертран. – Все это говорилось каким-то странным, безжизненным голосом.

– Бертран? Ну, в таком случае лучше придумать что-нибудь другое.

– Да… – сказала она, и голос се чуть-чуть оживился. – Он, между прочим, собирается пойти на летний бал.

У Диксона появилось такое ощущение, словно сейчас, сию минуту он должен вскочить на ходу в поезд… Замешкается на мгновение – и все будет кончено.

– А мы с вами пойдем на этот бал? – спросил он.

Через десять минут выяснилось, что на бал они идут, идут вместе, и Маргарет, сияя улыбкой, уже направлялась к дверям, чтобы убрать экзаменационные работы, напудрить нос и сообщить по телефону миссис Уэлч, что ее не нужно ждать к обеду – в конце концов этот обед, как оказалось, был не столь уж для нее важен. Вместо этого Маргарет решила отправиться с Диксоном в бар – подкрепиться пивом и булочками с сыром. Диксон был рад, что его козырная карта произвела столь грандиозный эффект, но, как это часто бывает в таких случаях, теперь он стал думать, что продешевил, слишком рано пустил свою козырную карту в ход, что с ней можно было бы выиграть в десять раз больше… Словом, пока он держал ее в руках, она казалась ему куда более ценной, чем теперь, когда он с нее пошел. Однако в его распоряжении имелись сведения, о которых Маргарет и не подозревала. Во-первых, ей неизвестно о существовании каких-то (Бог его знает еще каких!) отношений между Бертраном и Кэрол Голдсмит. Он вспомнил об этом внезапно, когда Маргарет сообщила ему, что Бертран собирается пойти на летний бал с Кэрол, так как ее муж едет в этот день в Лидс в качестве представителя профессора Уэлча. По-видимому, приятельница Бертрана, светловолосая и пышногрудая мисс Кэллегэн, получила уже – что только делало ей честь – отставку. Ситуация складывалась интригующая, и это до некоторой степени компенсировало угрозу того, что Кэрол, Бертран, Маргарет и он сам должны будут отправиться на бал все вместе. «Небольшой, но тесной компанией», – как выразилась Маргарет. Во-вторых, Маргарет было неизвестно и то, что Диксон еще раньше условился с Аткинсоном встретиться в том самом баре, куда они с Маргарет теперь направлялись. Присутствие Аткинсона послужит ему неоценимой поддержкой, если Маргарет опять что-нибудь выкинет, хотя, видит Бог, теперь, когда он уже пошел со своей козырной карты, этого не должно бы случиться! Притом Аткинсон не болтлив, и, значит, можно не опасаться, что их сговор нечаянно выплывет наружу. И, наконец, самое главное – Маргарет и Аткинсон еще не были знакомы. Стараясь представить себе, что каждый из них скажет ему завтра о другом, Диксон ухмыльнулся и сел на стул, ибо опять-таки одному Богу было известно, сколько ему придется ждать Маргарет. Затем, чтобы как-то скоротать время, разыскал бумагу и чернила и принялся писать: