Четыре китайца разом навалились на семью Ирокезовых.

Подбегая к Императорской чайной беседке и мрачно сопя, они лезли за револьверами с такой настойчивостью, что Ирокезов младший вокруг рукой пощупал — не намазано ли тут медом. Тактика налётчиков была не хитрой. Пролезая в отверстие, прокушенное дрессированными револьверами в заборе, которым Император окружил место проведения чайных церемоний, они настойчиво подбирались к намеченной жертве. Револьверы пели грозные песни и стеснительно шевелили передними щупальцами.

Ирокезову-старшему это не нравилось больше всего. Ирокезов же младший напротив приходил в восторг от надвигавшихся на него вороненых стволов. Было у него чем встретить выкормышей Кольта и Нагана.

— Китаец — он порядок любит, — подумал младшенький, доставая именную бомбу с дустом.

Китайцы потели, сильно потели. Запах цветущего бамбука из сада императора мешался с запахом пота и веретенного масла. Щекой Ирокезов младший почувствовал ветер, что долетел до него. Пора было показать кто тут что стоит.

Когда до револьверов, уже начавших пускать ядовитую слюну, осталось шагов с десяток, Ирокезов дернул кольцо и за его спиной распахнулся купол парашюта. Несильный порыв ветра поднял его вверх, и ударил о камни. От неожиданности Ирокезов младший, словно ветер из движения воздуха превратился в щекотку, но секундой спустя ему стало не до ощущений — бухта прочной английской верёвки, что молодой герой носил на плече сжалась, сдавила руку и та оторвалась у самого плеча….

К счастью, для семьи Ирокезовых именно в этой руке младшенький грел дустовую бомбу. Черной точкой снаряд упал на китайцев. Облако тончайше перемолотой ядовитой пыли накрыло агрессоров.

— Почемутак? Где ты?! — Заорал, отступая от дыры в заборе, предводитель японского дворянства, старый и злобный самурай Го.

Почемутак выскочил как из-под земли, вынимая из мягких частей тела осколок размером с челюсть животного Брю, заорал диким голосом

— Ку-ю-ю-си!!! Имею две бомбы для подрыва генерального штаба!

— Воздух — без выражения просипел Го, пытаясь освободиться от удавки Ирокезова старшего, который, воспользовавшись вспыхнувшим весельем и суматохой, подкрался незаметно и набросил проверенную временем удавку на самурая.

Первоклассный континентальный дуст расплылась ядовитым облаком по поляне. Револьверы задрыгали ногами и начали отстреливаться. Пули засвистели над головой Ирокезова, но герой не торопился отпустить удавку. Он выжидал. Самурай Го сипел всё слабее и слабее, лицо его багровело, глаза налились кровью, а сам он задыхался. Почемутак хлопотал вокруг него, подсовывая корявый палец под петлю. Палец не пролезал, и это явно огорчало как ученика, так и учителя. Третий налетчик был сыном крупного помещика землевладельца. В минуту тяжёлого испытания его не было рядом с учителем. Сидя под скалой он доедал рисовые колобки, данные ему в дорогу матерью.

— Где Тю-Мень, — просипел уже побагровевший до синевы Го. Синева медленно переходила в синюшность. И это не ускользало от пытливого взгляда метавшегося поблизости Почемутака. Он оглянулся, понюхал землю, похоже намереваясь достать товарища из-под земли, но там его не оказалось.

— Эй, там, наверху! — В отчаянии заорал он и бросил в направлении предполагаемого нахождения противника злобный взгляд.

— Чего орешь скотина? — Свесившись с уступа и отбросив взгляд зеркалом из Императорского дворца, спросил Ирокезов старший, обмахиваясь одновременно рукой своего любимца. Почемутак вытер набежавшую в рот слюну и горестно сплюнул

— Тебе там виднее, третьего нашего не наблюдаешь?

Ирокезов заинтересованно оглянулся

— Пусть ответит скорее — Засипел предводитель японского дворянства. Ирокезов старший просьбу уважил. Подняв над камнями подаренный Одиссеем перископ, он третьего не разглядел. Чтоб не расстраивать задыхающегося самурая он даже рукой пощупал вокруг. Но и тут его ждала неудача.

— А был ли третий?

— Был, был — подтвердил Почемутак

— Эй, сынок! — крикнул он вверх — Третьего не видишь?

— нет.

А рукой щупал?

— Одной щупал. Все равно нет.

— А ты другой пощупай..

— Так ее тоже нет…

Скупая мужская слеза упала на Ирокезова старшего.

— Жалко, что ли?

— Жалко, папенька. Я на ней еще столько ногтей не сгрыз!

Ирокезов младший, висевший в стропах, как паук в паутине пошевелил шеей

— Плюнь на неё. Она у меня, приладим как-нибудь.

Воспрянув духом Ирокезов-младший изловчился и сплюнул. Плевок мелькнул аэролитом и пропал скрытый блеском золотой жилы, что пронизывала скалу. Из-под скалы послышался крик.

Ирокезов младший спиной оттолкнулся от камня и начал раскачиваться как не изобретенный еще маятник. Он летучей мышью летал взад-вперед, и даже самурай Го перестал хрипеть просто так и начал задыхаться заинтересованно. Ирокезов-младший летал туда-сюда, стараясь разглядеть в щель между камнями, кто ж это там так мелодично орет.

— Это ваш третий — наконец сообразил Ирокезов младший. — Он там внизу за камнем колобки жрет.

— Убейте его, Ирокезовы, богом прошу!!! — завыл в тоске старый самурай. — Он там все испортит!

Сверху упал Ирокезов младший, весь обвешанный боеприпасами…

Так была разрушена Фудзияма.

Вы наверное думаете, что Ирокезовы погибли при разрушении Фудзиямы? Ведь взрыв был силён, и много месяцев крестьяне убирали многотонные осколки камней и гранат, но Ирокезовы не погибли. Чудом уцелев под ливнем осколков, они покинули разрушенную гору Фудзи, которую после этого стали называть в народе Фудзи-Яма…

Ирокезов-старший долго ворочался на своём ложе без сна.

Вернувшись из дальнего похода, он первым делом принес жертву Зевсу-Олимпийцу, справедливо полагая, что если б не Зевс, то могло бы быть еще хуже.

Неудачи преследовали его уже вторую неделю. Легкие на подъём и быстрые на ходу они уверенно шли за ним, успевая проникать в самые неожиданные места — от солдатского нужника, до ставки Главнокомандующего, а теперь еще и это…

Холода в городе наступили внезапно. Лютый холод сковал реку и заставил жителей забиться в дома. Но хуже всего, конечно, было то, что замёрзла акватория порта, подвоз хлеба из Африки прекратился, и призрак голода встал над городом. Даже специальные ледокольные триремы, вызванные из Сиракуз, не смогли пробиться к полису. Они маячили где-то на горизонте, там где блеск льда смешивался с блеском холодного неба. Флаг-адмирал отряда, по льду, на собачьих упряжках, добрался до города и теперь по утрам, вместе с Императором возжигая благовония в храме Зевса, смотрел, как сиракузцы ломами и тяпками пытаются освободить из ледовых объятий вмерзшие триремы. Давалось это не легко. Обмороженных уже считали сотнями. Неслыханное дело! Даже бронзовые цепи на невольниках пришлось заменить на веревки!

Жизнь в Помпеях замирала, и не было, казалось, силы, способной вернуть ее к жизни.

Утром Ирокезову старшему вручили депешу. Круглая печать на витом шнуре с изображением совы, играющей в бильярд, свидетельствовала о принадлежности ее к императорской канцелярии. Император желал видеть Ирокезова старшего. Запахнувшись в хитон цвета хаки, народный герой явился на зов.

Уже подходя к Большому залу он почувствовал лёгкое беспокойство. Неприятности были рядом.

Император сидел, как и всегда около окна, разглядывая город. Вокруг него, не спеша, сознавая свою безнаказанность, бродили мелкие неприятности. Иногда кто-то из них останавливался и гадил прямо на мозаичный пол, а иногда, промахиваясь, на ковёр персидской работы.

— Твои? — не скрывая досады, спросил император.

— Мои, — ответил Ирокезов и пнул одну из неприятностей ногой. Она заскулила и отбежала к дальней стене, чтоб и там нагадить в отместку за оскорбление. Оба они, и император и Ирокезов старший несколько секунд наблюдали за тем, как она, меняя цвет, сливается с настенной мозаикой. Когда смотреть стал не на что, Император сказал: