Меня охватила паника. Муди меня убьет! Он точно запрет меня и заберет Махтаб. Раз и навсегда я потеряю желанную свободу, хоть маленькую, но которой я с таким трудом добилась. Он уже никогда мне больше не поверит.

– Прошу тебя, – задыхалась я от волнения и слез, – не говори ему.

Я кричала по телефону на Элен, плакала, просила, взывала к памяти нашего далекого детства в родных краях, но она была неумолима. Она еще раз повторила, что должна исполнить обязанность мусульманки, что она любит меня и заботится о моем и Махтаб благе и поэтому должна рассказать обо всем Муди.

– Позволь мне самой рассказать ему, – предложила, отчаявшись, я. – У меня это лучше получится.

– Хорошо, – согласилась Элен. – Я дам тебе немного времени, и ты расскажешь ему. В противном случае это сделаю я.

Я положила телефонную трубку, чувствуя, как на моей шее затягивается исламская петля. Что делать? Сколько времени я могу ждать? Как долго я смогу придумывать отговорки, которые удержат Элен? Должна ли я рассказать Муди? Как он отреагирует? Он изобьет меня, в этом нет никакого сомнения, но как далеко распространится его ярость? А что дальше?

Если бы я держала язык за зубами и не выдала свою тайну Элен! Но разве я могла предположить, что такой удар обрушится на меня вовсе не со стороны иранцев, а его нанесет американка из моего родного города?!

Чувствуя, что отчаяние и гнев переполняют меня и что я не могу с этим справиться, я оглянулась вокруг и увидела знакомый домашний беспорядок. Не зная, с чего начать, я принялась за кухню. Пол в иранской кухне с наклоном, поэтому его легко помыть, вылив пару ведер воды, которая стекала в канализацию. Я сделала это, выливая ведро за ведром. Я также вымыла и под металлическими шкафами, куда большинство иранок никогда не заглядывают. Преодолевая отвращение, я вычистила кухню до блеска, не обращая при этом внимания на доносившийся из холла шум, где бесновались около пятнадцати детей.

Проверив запасы продуктов, я решила приготовить ужин. Еда – основной интерес в жизни этих людей, и я знала, что вернувшись, они оценят ожидающий их ужин. Мне просто необходимо было что-то делать. В холодильнике вместо употребляемой здесь, как правило, баранины я нашла говядину. Я собралась приготовить таскабаб – персидское блюдо, которое Муди очень любил. Порезав и поджарив большое количество лука, я уложила его в кастрюлю вместе с тонкими пластинами мяса и приправами. Наверх положила картофель, помидоры и морковь. Все это готовилось на слабом огне, распространяя аппетитный запах пикантного говяжьего гуляша.

Сердце мое разрывалось от страха, но привычные действия позволили сохранить спокойствие. Из-за трагической смерти Нелюфар у меня было в запасе несколько дней. В период траура Муди не свяжется с Элен и Хормозом. Я подумала, что лучше всего для меня будет поддерживать существующее положение так долго, как только возможно, и надеяться, что Алави совершит какое-нибудь чудо прежде, чем возымеет действие предательство Элен.

«Нужно чем-то заниматься», – приказывала я себе.

Когда все вернулись с кладбища, я решила приготовить еще одно свое блюдо: горох по-ливански.

– Ты не умеешь это делать. Мы готовим не так, – заявила Ферест, видя, что я добавляю лук.

– Позволь мне сделать это по-своему, – ответила я.

– Все равно это никто не будет есть.

Ферест оказалась не права. Родственникам понравились мои блюда; они хвалили меня. Мне было, конечно, приятно, а Муди просто светился от гордости, но ведь у меня были свои тайные мотивы. Мне было известно, что всю следующую неделю взрослые будут заняты траурным ритуалом, и мне хотелось укрепить свою позицию, оставаясь дома, присматривая за детьми, убирая и готовя обед. После ужина мне единогласно были вручены эти функции.

Около трех часов дня я предложила отвести детей в парк, и все от этой мысли были в восторге. Издали я увидела Хелен и едва заметным поклоном поприветствовала ее. Какое-то время она наблюдала за нами, но не решилась подойти.

Неделя тянулась нестерпимо долго. Я никак не могла позвонить, потому что кто-нибудь из взрослых всегда находил повод, чтобы остаться со мной и детьми дома. Я успокоилась, когда Муди сообщил наконец, что в пятницу заканчивается траур и в субботу (за день перед условленной встречей с Алави) Махтаб вернется в школу.

Муди был раздражен. Отчаяние после смерти Нелюфар немного угасло, и мой муж все больше занимался собственными делами. В его блуждающем взгляде я снова заметила тень нарастающего бешенства. Такое бывало и прежде, но довольно редко. Я теряла самообладание, мной овладевала паника.

Может быть, Элен уже все ему рассказала?.. Впрочем, у него достаточно и собственных поводов, чтобы прийти в ярость.

В субботу, когда мы собирались в школу, он был особенно раздражен. Не отпускал нас ни на минуту и проводил до самой школы. В каком-то агрессивном настроении вел нас по улице, а потом грубо втолкнул в такси. Испуганные, мы с Махтаб обменялись взглядами, зная, что это не предвещает ничего хорошего.

В школе Муди сказал мне в присутствии Махтаб:

– Оставь ее здесь. Она должна научиться оставаться одна. Отведи ее в класс, оставь и возвращайся со мной домой.

Махтаб вскрикнула и уцепилась за полу моего пальто. Ей было всего пять лет, и она не могла понять, что от этого будет только хуже.

– Махтаб, ты должна быть самостоятельной, – быстро сказала я, пытаясь сохранить спокойствие и чувствуя, что мой голос дрожит. – Пойдем со мной в класс. Все будет хорошо. В полдень я приду за тобой.

И я повела ее по коридору. Но чем ближе мы подходили к классу и чем дальше удалялись от угроз отца, тем становилось все хуже: Махтаб начала хлюпать носом, а потом и плакать. Когда мы были уже возле класса, она рыдала так же, как в первые два дня.

– Махтаб, – умоляла я, – успокойся. Папа действительно сегодня очень злой.

Разрывающие сердце крики Махтаб заглушили мои слова. Одной рукой она судорожно держалась за меня, а второй отталкивала учительницу.

– Махтаб! – крикнула я. – Прошу тебя…

Вдруг весь класс завизжал от изумления и беспокойства. Все как один схватились за платки, убеждаясь, что их головы закрыты в соответствии с требованиями. В их святилище проник мужчина!

Муди стоял над нами. Его лицо исказила злоба. Он занес кулак.

Муди схватил Махтаб за руку и ударил ее. Потом повернул девочку лицом к себе и стал грубо бить ее по лицу.

– Не смей этого делать! – закричала я. Махтаб вскрикнула от боли и неожиданности, но ей удалось вырваться. Она подбежала ко мне и еще крепче уцепилась за полу моего пальто. Я пыталась заслонить ее своим телом, но Муди был сильнее нас. Очередные удары достигали маленькой подвижной цели, ее спины и плеч. С каждым ударом Махтаб кричала еще громче.

Я схватила Махтаб за плечо, пытаясь оттянуть ее, но одним движением левой руки Муди толкнул ее так, что она ударилась о стену. Ханум Шахин с учительницами поспешили на защиту ребенка.

Ярость Муди тотчас же обрушилась на меня. Его правый кулак достиг моей головы. Я зашаталась и отпрянула назад.

– Я убью тебя! – рычал он по-английски, с ненавистью глядя на меня. Потом, вызывающе посмотрев в сторону учительниц, схватил меня за локоть и обратился к ханум Шахин.

– Я убью ее, – медленно повторял он с бешенством в голосе.

Он потащил меня за плечо. Я не оказывала сопротивления: я была оглушена ударом по голове и у меня не было сил вырваться из его клещей. Где-то в глубине моего испуганного сознания теплилось удовлетворение, что он обратил свой гнев против меня. Я покорно пойду с ним, только бы он очутился подальше от Махтаб.

Неожиданно Махтаб вырвалась из рук удерживающих ее учительниц и прибежала мне на помощь, таща меня за пальто.

– Не бойся, Махтаб, – всхлипывала я. – Я вернусь… Оставь нас.

Ханум Шахин подошла и обняла Махтаб за плечи. Остальные учительницы встали по сторонам, чтобы мы с Муди могли выйти. Все эти женщины были совершенно бессильны перед одним агрессивным мужчиной. Крики Махтаб стали еще громче и отчаяннее, когда Муди выволок меня из класса через коридор на улицу. Я была ошеломлена болью и страхом перед тем, что будет со мной сейчас. Действительно ли убьет он меня? Если я уйду из жизни, то что он сделает с Махтаб? Увижу ли я еще когда-нибудь свою девочку?