— Пардон! Спутал в потёмках.

— Что за пардон? Какой пардон? То ревуар, то пардон… Ты чего, паря, всё мелешь-то? — опять засмеялась тётя Клавдя, а Митя наконец набрался духу, тоже заговорил:

— Это он так по-иностранному извиняется перед вами. Извиняется и прощается. Нам и вправду пора. Мы пошли.

Но тётя Клавдя цепко ухватила Митю за рукав:

— Раз Филатыч отпустил, помогите мне. Поезду остановка здесь одна минута, мне лишние руки вот как нужны. Побежали со мной, побежали, к первому вагону побежали. Вон уж и поезд идёт!

Она ухватила Митину руку ещё крепче, побежала по перрону, Митя поневоле затопал рядом с ней.

А Саше тоже деваться было некуда. Саша тоже побежал, не отставал, только валенки — серый да рыжий — замелькали.

В это время пассажирский поезд с длинным, сильным, красно-зелёным паровиком «ФД» впереди миновал входной светофор, миновал стрелку, сбавляя ход, покатил по рельсам рядом с платформой и вот — остановился.

Саша на бегу стал заглядывать под колёса, под вагоны, стал искать ящик. Но ящиков под вагонами что-то было не видать. Там пронзительно скрипели, шипели тормоза, круглились какие-то цилиндры да толстые, грязные трубки.

«Где они, ящики? Где? Да и Митька, простофиля, бежит с этой тёткой… Надо его, простофилю, выручать!»

Саша перестал заглядывать под колёса, помчался к почтовому вагону. Там во всю ширину раздвинулась высокая дверь, из неё, кем-то сильно брошенный, вылетел фанерный посылочный ящик.

Тётя Клавдя ящик ловко поймала, сунула Мите в руки.

Митя быстро поставил ящик на снег.

Тётя Клавдя поймала второй ящик, опять сунула Мите, он и его поставил на снег.

А потом третий, а потом четвёртый, а потом какой-то тюк, а потом какой-то мешок, и Митя едва успевал нагибаться-разгибаться, он уже ничего не соображал, а только думал, как бы не грохнуть ящик на платформу, не расколоть вдребезги. Саша подскочил, зашептал:

— Ты что? Ты что? Беги скорей, поезд отойдёт!

А тётя Клавдя сунула и ему ящик, и Саша тоже взял и тоже поставил, и тут совсем рядом, над самым ухом, заверещал кондукторский свисток, и — пых-пых! стук-стук! — поезд потихоньку тронулся с места.

Он пошёл, а из вагона с почтой вылетел ещё один пакет — последний. Тётя Клавдя опять изловила его, машинально сунула Мите в руки. Митя хотел и этот пакетик опустить на платформу, да вдруг застыл.

У Мити даже рот приоткрылся.

Нет, Митя смотрел не на поезд. Вслед уходящему поезду смотрел Саша. Саша даже побежал было за уплывающими подножками, но, чувствуя, что Митя не трогается с места, и сам остановился. Посмотрел, как, покачиваясь, удаляется красный кружок на последнем вагоне, судорожно вздохнул, насупился и обернулся к Мите.

А Митя, его надёжный компаньон Митя, даже и краешком глаза не посмотрел вслед поезду. Митя, похоже, про поезд и думать позабыл: с таким странным видом стоял он сейчас на платформе, так пристально разглядывал пакет.

Лицо у Мити было такое, будто он увидел в собственных руках луну или ещё что-то не менее удивительное. Митя рассматривал пакет и вовсю улыбался.

— Ты чему радуешься? — подскочил к нему Саша. — Ты чему, разиня, радуешься? Тому, что поезд упустили, да?

Но Митя и этих слов будто не понял. Он очумело взглянул на товарища, потом торжественно обеими руками вознёс пакет впереди себя и повернул его так, что Саша сам, хотел не хотел, а уставился на пакет.

На грубой, толстой парусине чётко виднелась фиолетовая чернильная надпись:

А чуть пониже обратный адрес:

И тут Саша сам позабыл про поезд. Он забыл даже про тётю Клавдю, которая в это время пересчитывала разбросанные ящики, составляла их горкой.

Саша выхватил из Митиных рук пакет, ещё раз перечитал оба адреса, сказал:

— Ну, Митя… Ну, Митя… — а дальше сказать ничего не мог.

А тётя Клавдя: «Раз, два, три, четыре, пять! — досчиталась до этого пакета, ткнула в него пальцем: — Шесть!» — и вдруг тоже удивилась:

— Вы зачем его схватили? Положите. Он ведь не ваш.

— Наш! — с ликованием в голосе крикнул Саша. — Наш! Вот его, Дмитрия Кукина.

Тётя Клавдя изумлённо подняла брови, наклонилась к Саше, к пакету.

— Ну-ка, ну-ка… Ой, и верно! Кукину… Дмитрию… От кого это тебе? От какого-то Бабушкина с полевой почты. От какого Бабушкина?

— От лейтенанта. От Н. И., — осевшим голосом просипел Митя и потянулся к пакету.

— Это как понимать — «Н. И.»? Имя-отчество говори полностью, — сказала тётя Клавдя и отнесла руку с пакетом в сторону.

Митя перепугался, что пакет она не отдаст, и растерянно прошептал:

— Так я же не знаю…

— Ах, не знаешь! Может, ты и своего имени не знаешь? Может, ты совсем и не Дмитрий? Может, у вас в интернате какой другой Дмитрий Кукин есть? А ну, показывай паспорт.

Тётя Клавдя вроде бы шутила, а вроде бы и не шутила.

Испуганный Митя разобрать этого не мог.

На глаза его навернулись слёзы, да тут опять вмешался Саша:

— Вы что? Почему же он не Дмитрий, когда он Митя! А от Бабушкина у него письмо есть — в кармане, в курточке. Митя, да покажи ей письмо!

Митя стал расстёгивать пальто, чтобы добраться до курточки, а тётя Клавдя увидела, как пальцы у него дрожат, не могут нашарить петельки, испугалась и сказала:

— Не надо, не надо. Я ведь смеюсь. Бери свой пакет, только распишись вот здесь.

Она вынула из кармана полушубка химический карандашный огрызок, стопку бумажек, и на одной бумажке Митя вывел свою фамилию: «Кукин». А потом подумал и добавил для верности: «Дмитрий». Он хотел ещё написать «Семёнович», да тётя Клавдя отняла бумажку и засмеялась:

— Хватит, хватит. И так всё теперь законно. Бери пакет.

— Его можно уже и раскрыть? — спросил Митя.

— Можно, да потерпи чуть-чуть. Сперва помогите мне почту до саночек донести. Они у вокзала стоят.

Митя сунул свой пакет за борт пальто, с готовностью схватил сразу две посылки, Саша тоже взял две посылки, а тётя Клавдя — посылку, тюк и мешок.

Они пошли по платформе и там в самом конце увидели двух железнодорожников в чёрных узких шинелях и в чёрных зимних шапках. Железнодорожники громко разговаривали, смеялись. Один из них свёртывал папироску, и был он очень высокий, худой, с лохматыми седыми бровями над горбатым носом, а второй был маленький, молоденький, с розовым лицом.

«Наверное, тот большой — наш дежурный, а тот маленький — Валя», — подумал Митя. Подумал, сразу вспомнил про своё беглое положение, и сердце у него тоскливо заныло: «Неужто опять ждать поезда? Неужто опять побежим?»

Он опасливо покосился на Сашу, но тот спокойнёхонько нёс посылки, на Митю не смотрел, сигналов никаких не подавал.

Тогда Митя нежно, подбородком, погладил торчащий на груди пакет. Ему не терпелось узнать: что там? Ему так не терпелось, что он первым добежал до саночек и, поскорее освобождая руки, бросил ящик на саночки. Саша тоже разгрузился, и прямо тут, на посылках, на саночках, мальчики принялись тормошить пакет.

— Господи! — сказала тётя Клавдя. — Вот нетерпёны… Без ножниц, прямо зубами шпагат рвут. Пошли бы ко мне, на почту, там бы и распечатали. Не рвите, не рвите, давайте я вам помогу.

Ей ведь и самой страсть как хотелось увидеть, что там такое прислал Мите Кукину лейтенант Бабушкин.

А мальчики грубые, толстые швы уже раздёрнули, и внутри под упаковкой оказались ещё два отдельных, замотанных в бумагу пакетика.

— Давай разматывай! — сказал Саша, и Митя принялся разматывать первый свёрток.

Он разматывал его очень бережно. Он разматывал его очень тихо. Он разматывал его так медленно, что Саша крикнул:

— Да скорее же!

Митя развернул и сразу сказал:

— Ох!

Сверкнув золотом якорей и прошуршав чёрным шёлком ленточек, возникла великолепная матросская бескозырка.