Тут была какая-то путаница: во-первых, я вспомнил, что жена не знает о моем приезде, я могу ее не застать. Предупредить невозможно, позвонить рискованно, вдобавок еще три года тому назад я узнал, что ее нет в живых,правда, известие могло быть ложным. Во-вторых, я смутно сознавал, что это моя фантазия или скорее наваждение: на самом деле я еду в больницу, в травматологическое отделение, навестить профессора оккультных наук. Но если мой друг профессор мог еще кое-как примириться с тем, что я пришел с пустыми руками - в конце концов наплевать мне было на профессора,- то она, конечно, будет обижена. Все эти мысли, как черви в банке, шевелились и сплетались в моей голове.

Между тем автобус, урча и сотрясаясь, кружил по тусклым улицам, несся мимо заброшенных, дотла выгоревших кварталов. Где-то на горизонте, едва различимый на желтой полосе заката, начинался новый район. Моя жена переехала вскоре после моего отъезда, главным образом из-за того, что весь дом узнал о случившемся. Соседи пылали патриотическим возмущением. А здесь была пустыня безликих домов и безымянных жителей. Лифт не работал. Добравшись до нужного этажа, со стучащим сердцем я разглядел в полутьме табличку - там стояла моя фамилия. И поднес палец к пуговке.

Звонок продребезжал в квартире, никто не отозвался, я нажал еще раз, послышались шаги.

"Слава Богу,- с величайшим облегчением сказал я, входя в комнату следом за ней,- всё неправда".

"Что неправда?"

"Всё! Ложный слух".

Она посмотрела на меня - оказалось, что она нисколько не изменилась, разве только стала еще бледней. Посмотрела, как мне почудилось, с холодным удивлением:

"Что же я, по-твоему, должна была умереть?"

"Я не в этом смысле... Просто я получил сообщение. Не стоит об этом".

"Ты почему-то думаешь, что без тебя тут всё рухнуло. Это ты умер, а не я!"

"Катя,- сказал я жалобно,- я только успел войти. И мы уже начинаем ссориться..."

"Никто не начинает. Это ты начинаешь, твоя обычная манера. Как ты вообще здесь очутился?"

Я пожал плечами, попытался улыбнуться. "Извини... я без цветов, без подарка. Приготовил и, понимаешь, забыл".

"Мне твои подарки не нужны. Это что,- спросила она,- теперь разрешается? Я хочу сказать: таким, как ты. Надолго?"

Я окинул глазами убогую мебель, голые стены.

"Вот как ты теперь живешь. Одна?"

"А это, милый мой, тебя не касается... Ты не ответил".

Я сказал:

"Зависит от тебя".

Хотя она понимала, что я имею в виду, но спросила:

"Что значит "от меня"?"

"Я приехал за тобой".

"За мной. Ага. Как трогательно! Ты приехал за мной. Вспомнил..."

"Ты прекрасно знаешь, что я не мог тебе писать".

"Если бы хотел, нашел способ. А вот я хочу тебя спросить. О чем же ты тогда думал?"

"Катя, ты прекрасно помнишь..."

Она перебила меня:

"Ничего я не помню. И не хочу вспоминать. Уходи".

Мне не предложили сесть, мы так и стояли посреди комнаты.

"Катя,- сказал я,- ты же помнишь, как всё было. Надо было выбирать: или или... А ты не хотела ехать".

"Конечно. Что мне там делать?"

"Если бы ты меня любила, ты бы поехала".

"Если бы ты меня любил, ты бы меня не бросил".

"Не будем сейчас спорить".

"А я и не спорю. Ты когда-нибудь подумал, что я тут должна была пережить?.."

Она заговорила громко и невнятно, слушать было мучительно. И оттого, что я не всё понимал, и оттого, что понимал - если не каждое слово, то по крайней мере смысл сказанного. Должно быть, она повторяла то, с чем мысленно много раз обращалась ко мне; наступил час отмщения. Зачем я явился, меня никто не звал. Она свою жизнь устроила. Между нами нет ничего общего.

Устроила, подумал я, глядя на ее впалые щеки, на нищенскую обстановку ее жилья.

Мне нужно было что-то ответить, да, да, лепетали мои губы, я виноват, я ужасно виноват перед тобой... И я тянул к ней руки, как будто хотел удостовериться, что вижу ее наяву.

Но я в самом деле видел ее наяву! Она умолкла, провела рукой по волосам.

"Катя! - сказал я, смеясь.- Ты даже не представляешь, ты просто не можешь себе представить, как я счастлив! Я не надеялся тебя застать. Всё у нас будет хорошо, уверяю тебя..."

Она смотрела на меня почти с омерзением.

"Никто тебя не звал. Катись отсюда!"

"Этого не может быть, Катя, мы когда-то друг друга любили. Ты меня гонишь?"

"Нечего тебе здесь делать".

Я решил схитрить и сказал:

"Но, знаешь, уже поздно. Мне негде ночевать..."

Вот этого как раз и не следовало говорить. Моя жена, прищурившись, взглянула на меня, отвела взгляд, мне показалось, что ее лицо меняется. Временами я ее вообще не узнавал. Я даже подумал, не ошибся ли я. Она пробормотала.

"Ах, вот оно что! Ну, мы это уладим".

Я хотел ей сказать, что не стоит беспокоиться - очевидно, она хотела устроить меня у знакомых,- и продолжал что-то говорить, но она не слушала. В углу на тумбочке стоял телефон. Она сняла трубку и дважды крутанула диск. Я потер лоб. "Может, мне лучше уйти",- пробормотал я. Всё произошло очень быстро. Моя жена - если это была она - подошла к окну и заглянула между занавесками.

"Ага, они уже тут". И тотчас раздался длинный звонок в дверь.

VIII

Я сказал: "Это недоразумение. Я думал, здесь живет моя бывшая жена. Ошибся адресом".

Милиционер повторил свое требование. Я рылся во внутренних карманах пиджака, в плаще, в карманах брюк. Ужас случившегося дошел до меня: я потерял портмоне - может быть, его вытащили в автобусе, потерял свой паспорт апатрида или забыл дома вместе с подарком. Мне ничего не оставалось, как пообещать толстому человеку в шинели и блинообразной фуражке, что пришлю ему фотокопию моего документа по почте. По какой это почте, спросил он, усмехаясь, и мы вышли на лестницу, где стоял другой милиционер.

В тесном фургоне я покачивался между двумя стражами, в темноте белели их лица, отсвечивали пуговицы шинелей, блестели орлы на фуражках. В зарешеченном окошке мелькали тусклые огни. Нас бросало из стороны в сторону, автомобиль гнал по ночному городу, не снижая скорости на поворотах. Всё это мне было знакомо. И я утешал себя тем, что это была все-таки милиция, а не другое учреждение. В конце концов это их право: человек без документов, удостоверяющих личность, подержат и отпустят. Гораздо больше меня угнетал разговор с моей женой.