– А теперь, почему бы тебе не пойти наверх? – самым приветливым тоном обратилась она к сыну. – Пит ждет, а он твой гость. А ты, Джесс, в заботах с раннего утра, наверное, устала? Тебе пора спать.

– Но, мама! – взмолилась Джесс.

Мэдж была неумолима.

– Никаких «мама». – Поцеловав дочь в лоб, она подтолкнула ее к двери. – Попрощайся с нашим гостем.

– До завтра, Майкл!

– Мистер Джордан, – поправила Мэдж.

Джесс нахмурилась.

– До завтра, мистер Джордан.

– Увидимся, – улыбнулся он. – Спокойной ночи.

Джонни все еще не двигался с места. Мэдж не оставалось ничего другого, как подойти к своему почти что взрослому сыну и потрепать его по щеке.

– Я тебе обещаю, – сказала она, надеясь на его чувство юмора, – что, как только мистер Джордан попытается зарезать меня ножом для намазывания масла, я сразу закричу. Ну, а теперь пожелай нам доброй ночи.

– Доброй ночи, мама. Доброй ночи… мистер Джордан.

– Спасибо, Джон. И тебе доброй ночи.

– Вы уверены, что все в порядке? – спросил Майкл, когда Джон вышел вслед за Джесс.

Осознав, что они остались наедине с часами, неумолимо отсчитывающими время, которое стремительно приближалось к полуночи, она густо покраснела.

Джордан такой красивый мужчина. Мужчина, который может вскружить голову любой женщине.

Любой, но только не ей. Она бы ни за что ему это не позволила.

– Я бы предложила вам еще пива, но вы только что выпили последнее. Кофе?

– Кофе будет в самый раз. Хорошие у вас дети!

Уловив лукавинку в его словах, Мэдж вздохнула.

– Мы привыкли наблюдать друг за другом. От этой привычки трудно избавиться.

– Но они не знают, что у вас были проблемы.

Мэдж пожала плечами.

– Нет ничего такого, с чем бы я не могла справиться. Просто вы меня захватили врасплох.

– Кто-нибудь еще знает?

На этот раз Мэдж не ответила. Она подошла к раковине и налила воды в кофейник.

– Хотите поговорить об этом? – спросил он, и в его голосе прозвучала бесконечная доброта.

Мэдж колебалась не более секунды. Тревожной секунды, угрожавшей загнать ее в тупик. Затем с присущей ей решительностью поставила кофейник на огонь и закрыла воду.

– Так, – хладнокровно сказала она, поворачиваясь к нему, – вы говорили, что работаете в строительстве. И что же вы строите?

Майкл был обескуражен. Он хотел поговорить с ней о том, что ее тревожит, но оказался втянутым в дискуссию о законах домостроения и архитектурных стилях. Не то чтобы он был особенно удивлен. Но Мэдж это как-то не шло. Может быть, потому, что ему все еще слышался тот голос, мягкий, но уверенный, который доносился сквозь боль и страх, заставляя его жить. Может быть, потому, что он теперь видел ту светлую красоту, которую раньше лишь воображал, видел и девушку, какой она была, и женщину, какой она стала.

Но как бы ни вела себя Мэдж Келли с ним или с кем-нибудь еще, у нее было доброе сердце. Она заслуживала встречных улыбок и душевного покоя, который позволил бы ей спокойно спать ночью. И улыбнувшись как можно добрее, он пожелал спокойной ночи и отправился к себе.

Когда восходящее солнце позолотило старые орехи перед домом, Майкл вместо того, чтобы догонять сон, ускользнувший от него этой ночью, вытянулся на узкой койке, прикрыл глаза и перенес свое внимание на пятьсот миль отсюда. Потом поднял трубку и набрал номер.

– Слушаю, – прозвучало на другом конце провода.

– Эй, Энди, это я. Привет.

– Привет, Майкл, – ответил Эндрю Джексон Спеллиан. – Что случилось?

Майкл потер щетину на подбородке.

– Кажется, я наделал глупостей, дружище.

– Конечно, наделал. Ты пошел служить на флот.

Майкл ухмыльнулся. Энди есть Энди.

– Нет, не то. Мне нужна женщина, Энди.

– Эй, дружище! Здесь ветеранский центр, а не массажный салон «Адам и Ева».

– Центр…

– Надеюсь, ты не нарушал федеральных законов?

– Заткнись и слушай.

– Я весь обратился в слух. Так что же ты натворил?

– Я отправился повидать мою сиделку.

Наступила долгая пауза.

– Как я догадываюсь, без особого успеха?

– Для меня – да. Поразительно, понимаешь?

– Да. Понимаю.

Майкл машинально сделал выразительный жест рукой.

– Мне кажется, что она так глубоко зарылась в прошлое, что не может разглядеть света в окошке.

Энди нехорошо выругался.

– Ах, черт, это моя вина, Майкл. Я должен был предупредить тебя.

– Предупредить?..

– Да. Я еще несколько месяцев назад получил доклад. Было непросто найти консультантов по женщинам. Но в конце концов мы выяснили, что ПСС не является прерогативой только мужчин, ясно?

ПСС. Посттравматический стрессовый синдром. Диагноз семидесятых. Прекрасное название для ожившего ада. Никогда не считался серьезной проблемой, пока у некоторых детей, переживших похищение или другие беды, не начала проявляться та же симптоматика, как у вернувшихся с войны ветеранов. Порой неуловимая, проникающая глубоко в сны и превращающая жизнь в катастрофу. Столь сильнодействующая, что более чем через двадцать лет такие же мужчины, как Майкл, давным-давно вернувшиеся к мирной жизни, вдруг снова проваливались в те страшные стреляющие дни, которые их когда-то сломали.

Мужчины.

Он как-то всегда думал о жертвах только как о мужчинах. Мужчины страдали, в то время как женщины утешали их. Женщины в Корее возникали как Божий дар, ясноглазые, нежные и пахнущие душистым мылом. Награда для тех, кто выжил, напоминание о том, что в мире еще существуют красота и доброта.

Все эти годы он совсем не думал, что женщины тоже приносят с войны собственные кошмары.

Майкл вздохнул. Надо было быть сообразительней. Хотя бы немного.

– Я все понял, дружище. Что мне теперь делать?

– Ты же говорил, что тебе нужна женщина?

– Не пойму, с чего все началось. Так что же мне все-таки делать?

– Действуй так же, как если бы встретился с кем-то из ребят. Побудь там, пока я не сумею тебе помочь.

Майкл подумал об обязанностях, ждавших его дома, о дочери, которая беспокоилась, не имея от него вестей со вчерашнего дня. Затем вспомнил, как Мэдж сжимала в руках свою кружку в этой сверкающей белизной кухне – инстинктивный жест человека, которому больше не обо что согреться, когда ему холодно. А в Корее было холодно. Очень холодно.

Он, наконец, подумал о печали, которую распознал в глубине ее глаз. Энди назвал бы это «неприкосновенная меланхолия». Как если бы Мэдж была обязана после войны носить, не снимая, военную форму.

– Майкл!

– Да, я понимаю. Мне бы хотелось только быть чуточку сообразительнее. Я боюсь ей навредить, Энди. Ей и так сейчас досталось, и все из-за меня. Может быть, взять и…

– Нет, нет. Забудь об этом!

– Но с ней было все в порядке. Она крепко стояла на ногах, понимаешь? Дети, карьера. Черт возьми, у нее даже собственное дело! И я уехал, а когда через два дня вернулся, она вдруг вся провалилась в прошлое.

– Не было бы тебя, нашелся бы кто-нибудь другой. Ей повезло, что именно ты оказался там, чтобы подхватить ее, когда она проваливалась.

– Хотел бы я быть в этом уверен, Энди…

– Я уверен. ПСС – не та штука, которая вдруг проходит, приятель. Ты это знаешь. Это – большой, грязный крот, который роется под землей и выскакивает в самый неподходящий момент. Ты его видел, и я видел. Мы можем помочь ей. Надо только найти кого-нибудь с тем же опытом, что у нее.

– Насколько я выяснил, она была в девяносто первом эвакогоспитале с 50-го по 51-й. Найдешь кого-нибудь из того времени?

– Постараюсь. А пока особенно не натягивай вожжи. Все будет хорошо.

– Да, ты прав. Все будет хорошо.

Майкл думал о хрупком равновесии, в котором находилась Мэдж, о детях, которых она защищала от своих демонов, и молился, чтобы Энди оказался прав. Потому что ПСС – это не крот. Это чудовище.

Мэдж не хотела расстраиваться.

– Это не самое страшное, Надин, – сказала она.

Крупная черная женщина, стоявшая перед ней, подбоченилась, ее глаза сверкнули.