Его охватывает необъяснимый страх, и он бежит в следующий вагон. Он видит: и этот вагон пустой, и здесь никого нет. Страшная мысль приходит ему на ум: это совсем не тот поезд. Этот поезд, вероятно, идет в депо. Нужно пойти к машинисту и попросить его остановить поезд хотя бы в пригороде. В нужный ему город уже не успеть, - горько заключает он, - но нужно поспешить, может, удастся приобрести билет на следующий... Он бежит дальше. Он бежит сквозь пустые вагоны все быстрее и быстрее. Он боится, что неправильный поезд завезет его куда-то далеко, в незнакомую ему местность. Он бежит через вагоны: все они пусты, их окна и двери плотно закрыты. Одни и те же пустые вагоны. Он боится, что не успеет предупредить машиниста, и потому не останавливается...

Однако со временем он замечает нечто ужасное: число вагонов постоянно увеличивается, словно этот поезд не имеет начала. Он начинает считать пройденные им вагоны, но скоро сбивается со счета. Сколько вагонов в этом чудовищном поезде?.. Не-ет, нужно вернуться назад, в последний вагон. Он-то помнит: в последнем вагоне выход не заперт. Можно выпрыгнуть. Может быть, удастся остаться живым... Он возвращается назад, и перед его глазами пробегают все те же пустые вагоны...

Когда число вагонов становится неизмеримым, он сбивается со счета и отчаивается, но продолжает бежать дальше. Страх растет в его душе. Он где-то теряет свой портфель. В портфеле был сверток с едой и минеральная вода. Где-то, - он не замечает где, - он теряет шляпу, плащ, умудряется разбить наручные часы. Какое невезение, - думает он, - какое невезение...

Он не перестает бежать: все одни и те же пустые вагоны, и их не убавляется. Он устает. Вдруг его сковывает ужас. Он понимает, что последнего вагона в этом поезде не существует. Этот поезд состоит из бесконечного числа пустых вагонов. Тогда он пытается найти утерянное им: его начинает мучить голод и жажда... Он ничего не находит - он один в пустых вагонах. Он мечется среди безмолвных вагонов, кричит, обдирает руки, падает, плачет. Плотные шторы и двери не открываются. Тогда он наконец понимает, что попал в плен к чудовищному поезду. Нет спасения. Он будет метаться словно сумасшедший среди одинаковых вагонов до скончания дней, но будет находить в них одно и то же: пустоту, тишину, пыль, тусклый электрический свет, отупляющий стук колес, мерное гудение рельс, собственное безумие... И тогда он начинает истошно кричать - но крик не перекрывает монотонного шума поезда. Крик словно бы поглощается шумом, впитывается в пыльные стены и пропадает без остатка. Ужас гонит его дальше, но всюду встречает он пустоту нежилого замкнутого пространства...

Здесь Ханс Шнютце обычно просыпается. Он весь липкий от обильного пота. Сердце в груди дергается, губы пересохли и растрескались, во рту желчный горьковатый привкус. Ханс Шнютце ещё долгое время дрожит под одеялом, словно ему очень холодно. В первые минуты пробуждения он не может никак поверить, что это всего лишь сон и он закончился... Затем Ханс Шнютце встает. Идет нетвердой походкой в кухню. Там он наливает себе - руки его дрожат - стакан водки. Шнютце выпивает водку залпом: она обжигает горло, пылает в желудке, обволакивает мозг и тело нездоровым покоем - опьянение. Шнютце возращается в спальню, валится на влажную остывшую постель и засыпает уже без сновидений. Через два-три часа его поднимает будильник. Шнютце встает с тяжелой головой и зловонным дыханием. Его глаза воспалены, губы растрескались и сильно хочется пить. Шнютце не успевает позавтракать. Он спешит, плохо бреется, приходит на работу опоздавший и злой. На работе его постоянно тянет поспать. Он засыпает буквально на ходу, плохо соображает, морозит глупости, не понимает вопросов, не слышит ответов, говорит невпопад и не по теме. Он засыпает над бумагами в кабинете, сидя в уборной, стоя в коридоре с сигаретой во рту, в столовой, подняв сосиску вилкой. В эти дни Шнютце словно больной. Все вокруг тает словно в молочном тумане. На голову наваливается тугая невидимая подушка...

4

Сослуживцы со временем стали обращать на Шнютце внимание, подшучивать, а затем сплетничать. Это приносило им удовольствие: работу во Втором Национальном Банке вряд ли кто-нибудь назвал бы интересным и увлекательным занятием. Затем это прошло, осталась какая-то снисходительная подозрительность в глазах и словах служащих. Герр Баухович не замечал несчастливые дни Шнютце до поры до времени. Выражать явное неудовольствие Шнютце не имело смысла: он каждый день демонстрировал неограниченное трудолюбие, позднее всех задерживался на работе и больше всех брал внеплановую работу на дом. В конторе ходили разноречивые слухи. Рассказывали, что герр Шнютце употребляет наркотические средства. Рассказывали, что у него психическое отклонение на сексуальной почве. Говорили, что у него обострилась шизофрения... Много чего говорили.

Со временем отношение к Шнютце ухудшилось как со стороны сотрудников, так и со стороны начальства. Ему стали меньше платить, перестали доверять дела маломальской значимости. Сотрудники избегали его и здоровались с официальным выражением на лице. Двери начальника перестали открываться перед Шнютце: они закрывались в тот самый момент, когда ему надо было увидеть герра Бауховича или его заместителя, доктора Айхсмана. Начальственные секретарши открыто посмеивались при появлении Шнютце, а затем с садистским удовлетворением называли ему перечень причин, по которым ни герр Баухович, ни доктор Айхсман не могли его принять. Даже дворник, что подметал улицу вокруг. Второго Национального Банка, перестал обращать внимание на несчастного Шнютце. Однажды дворник намел мусор прямо ему на ноги - словно это был не живой человек, а фонарный столб. На резкое слово Шнютце дворник никак не отреагировал. Дворник сделал вид, что ничего не услышал. Он повернулся и насмешливо замахал метлой. На повторное замечание разгневанного Шнютце дворник ответил в таком смысле, де, смотреть нужно под ноги, а не шляться где попало... Шнютце задохнулся от ярости. Ярость душила его. Он промолчал...

Калека, сидевший у подземного перехода уже четвертый год в надежде получить звонкую мелочь, которому и дела не было, кто проходил мимо его замызганной шапки, - и тот стал выражать неудовольствие при появлении Шнютце. Калека перестал протягивать ему шапку (раньше это сильно досаждало и раздражало не выспавшегося Шнютце). Калека отводил в сторону свою шапку и корчил противные рожи. Однажды Шнютце рискнул бросить мелочь калеке - что его дернуло совершить такой бессмысленный поступок, он не знал. Калека привычно отвернулся, и мелочь, радостно звеня, ускакала по ступенькам вниз. Вслед Шнютце раздались грязные ругательства... Больше Шнютце не повторял свой опыт с мелочью...