Когда мы входим внутрь, то оказываемся среди смеха и разговоров. Я осматриваю помещение, и удивляюсь прогрессом, которого добились ребята. Они недавно переехали, а уже создается полное ощущение настоящего дома. На полу ковры, на окнах занавески, на стенах картины. Я замечаю, что одна из картин, которые я написал для Дженни, в тот период когда мы встречались, занимает почетное место над камином. Яркие оттенки голубого, которые я использовал для пляжной сцены, напоминают мне о ее прекрасных глазах.

Мой взгляд устремляется к Эль, обнимающей Дженни. Я достаточно изучил ее глаза, чтобы знать, что у них цвет теплого темного шоколада, и если внимательно присмотреться, то заметны золотистые крапинки, цвета самого изысканного виски. А если посмотреть глубже, можно увидеть крошечные огненные пятнышки меди. В ее глазах так много тепла. Жаль, что, когда дело касается меня, они становятся холодны как лед. Я не знаю, что с нами случилось. Мы были друзьями и наслаждались компанией друг друга. Еще недавно, полгода назад, Дженни, Эль, и я – как и всегда, проводили время вместе, и всё между нами было в порядке. Теперь все изменилось. Между нами – напряжение, и источником разногласий может стать все что угодно.

Зайдя на кухню, я беру пиво «Sam Adams» из современного холодильника из нержавеющей стали, и направляюсь в большую гостиную. Обнаруживаю Кайла и Дерека, расположившихся на новом большом диване.

– Как дела, джентльмены? – говорю я, садясь в одно из больших коричневых кожаных кресел. Закинув ноги на парный пуфик, я делаю пару глотков пива и ставлю бутылку на маленький столик рядом со мной.

Дерек поднимает подбородок в мою сторону.

– Что у тебя нового, мужик? Давненько я тебя не видел.

– Я много работал, заканчивал серию картин для мэрии. Параллельно вел несколько побочных проектов, – расплывчато говорю я, пробегая рукой по своим коротким волосам. Никто из моих знакомых не знает, чем именно я занимался все это время, и в ближайшее время я не планирую посвящать их в это.

– Эй, у тебя на руке новая татуха? – спрашивает Кайл. Его глаза прищурены и словно лазеры нацелены на мое запястье.

Убрав свою руку от головы, я тяну за манжету рукав своей черной рубашки. Я знал, что это лишь вопрос времени, как этот коп ее заметит – он никогда ничего не пропускает.

– Да, давно хотел сделать, – надеюсь, непринуждённый ответ их удовлетворит, и они не потребуют подробностей.

– Мы недостаточно хороши, чтобы ее увидеть? – с ухмылкой спрашивает Дерек.

– Ой, чувак, не нужно снимать свои трусики, – говорю я, и расстегиваю пуговицу на манжете. Подвернув рукав, я протянул руку.

– Что, черт возьми, тут написано? – спрашивает Кайл, сведя брови.

– Это строчка из стихотворения девятнадцатого века.

– Ты становишься эмо, парнишка? – Дерек поднимает бровь. – И на ком теперь нет трусиков?

– Что именно здесь написано? – спрашивает Кайл, всегда являясь миротворцем между Дереком и мной.

– «Она идет во всей красе, как ночь». Это знаменитое стихотворение лорда Байрона.

– Да, но не помню, что бы изучал его стихи в школе, – говорит Дерек.

– Ну, ты учился в школе давным-давно, старик. Разве недавно не отмечали пятнадцатилетие её окончания? – спрашиваю я.

– Ну, я никогда не приносит ни одной книги домой последний школьный год. Сестры О'Лири были в моем классе, и они делали для меня домашние задания, – отвечает он, игнорируя мой вопрос. Улыбаясь, он играет своими бровями. – Домашнее задание – это не все, что они для меня делали.

Кенна, его жена, выбирает именно этот момент, чтобы подойти. Я усмехаюсь, глядя на Дерека, понимая, что ему крышка.

– О чем говорите, ребята? – спрашивает она.

– О последнем годе в школе, – отвечает Дерек с улыбкой.

Кенна закатывает глаза.

– О нет, только не сестры О'Лири…

Я усмехаюсь.

– Значит, ты слышала эту историю?

– О, ради Бога! Я слышала их все. Ты забыл, что мы старались держаться подальше друг от друга, с тех пор как мне исполнилось восемнадцать лет, до моего двадцатипятилетия. Думаю, он получил огромное удовольствие, рассказывая о своих днях «до Кенны», пытаясь свести меня с ума, – она сжимает губы и садится к Дереку на колени. Он обнимает ее за талию.

– Лучшее я припас напоследок, моя Львица. Разве это не считается? – он пощипывает ей шею губами, и она хихикает.

– Хорошо, что я такая прощающая. В противном случае ты все еще пытался бы меня заполучить, – она прижимается лбом к его лбу.

– Думаю, мы и так потратили достаточно времени, да?

Она кивает головой и мягко прижимается губами к его рту.

Когда я наблюдаю за ними, в груди все сжимается от зависти. Я хочу такие же отношения, как у них. Я чертовски, их жажду. К сожалению, человек, которого я люблю, никогда не будет чувствовать то же самое. Я мог бы покрыть все тело татуировками любовных сонетов, которые сам написал, вдохновленный ее красотой, а она все равно скривит губу от отвращения.

– О, Боже мой, – я прикрываю рукой рот, когда вижу Дженни в свадебном платье. – Ты самая красивая невеста, которую я когда-либо видела.

Она улыбается и проводит рукой по небольшому изгибу живота.

– Спасибо, Эль.

– Едва ли можно сказать, что ты беременна, – говорю я, подмигивая.

– Откуда ты знаешь, что я об этом подумала?

– Потому что ты – моя лучшая подруга, и ты никогда ничего не могла от меня скрыть. Ты выглядишь сказочно прекрасной. Большой плохой Кайл упадет в обморок, как только тебя увидит, – мы обе хихикаем, представляя картину, как ее жених-мачо теряет сознание в проходе церкви.

– Ничто не остановит эту свадьбу, – говорит Дженни с улыбкой. – Я даже готова поддерживать его тело, чтобы он произнес обет. Эта свадьба состоится.

– Не думаю, что тебе есть о чем беспокоиться. Он ведь убеждал тебя в течение последних двух месяцев тайно пожениться.

– Да. Он думал, что сможет меня убедить, но недооценил то, как сильно мне хотелось, что бы все люди, которых мы любим, были вместе с нами, – говорит она, надевая бриллиантовые серьги, принадлежавшие ее матери. По традиции, на невесте в день свадьбы должно быть что-то старое, новое, взятое взаймы и голубое. Дженни выбрала старое – серьги. Их подарила бабушка матери Дженни, на её восемнадцатилетие. Когда Дженни достигла того же возраста, ее мать продолжила эту традицию. Этот жест отдавал горечью, потому что родители Дженни погибли при пожаре, вскоре после этого дня рождения. Она была единственной, кто выжил в ту роковую ночь.

Глядя на свое отражение в зеркале в полный рост, я наносила красную помаду, и изучала себя. Меня нельзя назвать непривлекательной. И достаточным доказательством этого, является внимание, которое я получаю от противоположного пола, хотя на это, в большей степени, влияет размер моей груди и попка, чем все остальное.

Иногда я завидую своей лучшей подруге. Несмотря на все неприятные события, которые ей пришлось пережить, она остается неутомимой и мягкосердечной. Она самый приятный человек, которого я знаю, и мне бы хотелось, больше быть похожей на нее. Она прекрасна и внутри и снаружи, и она нашла мужчину, который увидел это и её полюбил.

Ни один мужчина не полюбит меня за то, какая я внутри (темная и грязная). Ни один парень не станет докапываться до того, что находится под всеми этими мрачными и запятнанными слоями, чтобы увидеть, есть ли во мне что-то, стоящее спасения. И даже если бы нашелся тот, кто захотел приложить усилия, я бы сама не позволила ему тратить на это время. Он только разочаруется в том, что найдет.

Обняв Дженни последний раз, я поворачиваюсь и кладу ладонь на изгиб руки Джоша. Мои пальцы покалывают из-за этого простого контакта, а сердце пускается вскачь.

Он смотрит на меня.

– Готова?

Я не могу смотреть на него. Если я это сделаю, то не смогу отвести взгляд от его пленительных зеленых глаз, а сейчас наша очередь идти по проходу. Я не могу быть причиной того, что свадьба Дженни и Кайла задержится.