- Ох... Кстати, тебя как зовут? Пора и познакомиться.

- Пуйме.

Потом Роман хотел было спросить, откуда ей стало известно, что на берегу появился доктор и почему она решила, что доктор именно он, а не Володя, но не успел, Пуйме позвала его:

- Пойдем, Роман, дедушка один...

И они снова взбирались на гребни, спускались в распадки, перепрыгивали через ручьи. Только однажды задержались на несколько минут. Пуйме остановилась у ручья, доктор подождал, пока девочка напьется, потом сам припал к ледяной струе. А когда его взгляд сам собой скользнул вверх, к тому месту, откуда по камню сбегала вода, от увиденного Роман поперхнулся, закашлялся. На камне лежал звериный череп.

- Оригинально... Медведь?

- Ингней. Росомаха. Это место называется Сиртя-яха [река сиртя (ненец.)]. Отсюда совсем близко.

Когда наконец Пуйме сказала: "Пришли!", лицо доктора приятно защекотала водяная пыль.

Они стояли перед самым настоящим водопадом, который низвергался с каменной кручи. Падая с высоты, водопад разбивался о ступени каменных карнизов, отчего поток окутывала ослепительно-голубая аура мельчайших брызг.

- Ну вот и пришли, - повторила Пуйме.

- Куда "пришли"? - не понял доктор.

- Домой! - Впервые за весь день в тусклом, бесстрастном голосе девочки зазвучала радость. Пуйме вспрыгнула на выступ скалы, проворно - словно и не было позади десятков километров пути - вскарабкалась примерно до середины высоты водопада и... исчезла.

Роман уже ничему не удивлялся. Сосредоточив остатки сил на том, чтобы не соскользнуть с сырых камней, он полез вслед за Пуйме и под одним из карнизов обнаружил лаз, скрытый от глаз постороннего сверкающей струей водопада. Вздохнув, Роман грузно опустился на четвереньки - при его росте не пролезть в эту узкую щель. К счастью, ползти пришлось недолго. Через несколько метров коридор почти под прямым углом сделал поворот, расширился и вывел в просторную и явно обжитую пещеру.

После многих часов в тундре обоняние Романа оглушили запахи золы, сухих трав, пищи. И болезни. Больной лежал в левом дальнем углу пещеры, куда едва проникал свет, слабо брезживший из-за то ли приоткрытой двери, то ли занавешенного окна напротив лаза. Здесь же, примостившись к неровной стене, стояла Пуйме: "Это дедушка..."

Роман подошел к больному, нащупал пульс. Рука старика была маленькая, да и сам он словно появился из сказки про гномов: седенький, морщинистый, он лежал в странной кровати, выдолбленной в полутораметровом камне и засыпанной древесной трухой. Его пульс едва прощупывался. Узкие, почти лишенные ресниц глаза были закрыты, желтое скуластое лицо неподвижно. Роман достал стетоскоп, послушал сердце. Заочный диагноз, к сожалению, подтвердился: левая сторона полностью парализована, у старика явный инсульт. И весьма обширный. В городе, в блоке интенсивной терапии, еще были бы какие-то шансы, хоть и слабые, но тут, в тундре...

Роман извлек из походной аптечки шприц, ампулу эуфиллина - единственное сосудорасширяющее, которое он захватил с собой. Потерявшая чувствительность плоть старика никак не отозвалась на укол. Роман достал блокнот.

- Как зовут твоего дедушку?

- Сэрхасава. Сэрхасава Сиртя.

- Возраст?

- Старый, очень старый. Зачем пишешь?

- Положено. В Шойне оформят... гм... справку.

Роман замялся, раздумывая, как сказать ребенку о неизбежном, но Пуйме глядела на него требовательно и спокойно.

- Он может умереть сегодня, завтра, через три дня... точно не знаю, зависит от организма.

- Дедушка говорит, завтра.

Роман невольно посмотрел на больного. Тот лежал в прежней позе, неподвижно и совершенно беззвучно.

- Дедушка сам доктор, все знает, - заверила девочка. - Дедушка не хотел, чтобы я за тобой ходила, а я пошла. Напрасно.

- Извини, Пуйме, - покачал головой Роман, думая, что люди всегда одинаковы в этом: где бы они ни жили, чем ни занимались, никто не хочет мириться со смертью, и виноват всегда врач. - Извини. Но твоему дедушке уже не помочь. Послезавтра мы с другом вернемся в Шойну, и за вами пришлют вертолет. У тебя родители в Шойне?

- У меня никого нет, - ровным голосом произнесла девочка.

Доктор замолчал, покашливая в бороду и слегка поеживаясь то ли от неловкости, то ли от того, что в пещере было свежо. Словно прочитав его мысли, Пуйме отошла от стены и откуда-то из темноты подтащила к очагу охапку хвороста:

- Много ходили, сейчас кушать будем. Отдыхай пока.

Роман с удовольствием опустился на одну из оленьих шкур, разбросанных по полу пещеры, другую свернул и пристроил как подушку. Голод он испытывал волчий и порадовался, что, судя по проворности Пуйме, ужина ждать придется недолго. Девочка в считанные минуты успела пристроить над выложенным камнями очагом котелок, откуда-то из кладовой принесла тушку вяленого подкопченного гуся и теперь, с одной спички разведя огонь, рубила гусятину длинным трехгранным ножом. Лениво наблюдая за ее ловкими, умелыми движениями, доктор наконец спросил:

- Кстати, Пуйме, откуда ты вообще узнала, что мы высадились у этого... как его... Харьюзового ручья?

- Услышала.

- От Апицына?

- Зачем. Так услышала. Сама. Дедушка тоже слышал.

- Вот как... - Необычность ситуации начинала интриговать Романа. Пещера за водопадом посреди тундры, каменное ложе, старик-отшельник, похожий на сказочного гнома, - знахарь-шаман, по всей видимости, его маленькая внучка, которая утверждает, что слышит то, чего нет... Или это у нее такая игра, детская фантазия?

- Пуйме, - решил подыграть Роман, - а ты, случайно, не слышала, как там мой товарищ?

- Хорошо, - сообщила Пуйме, не отрываясь от разделки гуся. - Он поймал много рыбы и лег спать.

- Я бы тоже подремал, Пуйме... Ты меня позови, если что...

Роман только начал погружаться в тягучую, обволакивающую дремоту, в которой так уютно потрескивали дрова и напевал что-то водопад за толщей каменных стен, как Пуйме тронула его за плечо:

- Дедушка хочет с тобой говорить.

Роман не без труда заставил себя встать, подошел к старику. Сэрхасава Сиртя лежал точно так же, как и час назад, с закрытыми глазами. Полагать, что в таком состоянии старик может или хочет что-либо сказать, было по меньшей мере наивно.

- Возьми его за руку, - велела девочка.

Роман коснулся безжизненно-холодной левой руки, намереваясь проверить пульс, но Пуйме остановила его:

- Не за эту, за другую.

Правое запястье у старика было чуть теплее - что, в общем, ничего не меняло.

- Крепче возьми!

Роман чуть крепче сжал пальцы, уже сердясь на себя за потакание глупым детским фантазиям. "Пора сказать ей, что здесь не место и не время для игр", - подумал Роман, открыл было рот и...

Словно разрядом тока обожгло его пальцы, обхватившие тощее старческое запястье, и рука, которая, казалось, не принадлежала более этому миру, дрогнула, согнулась слегка в локте, шевельнула кистью.

Не понимая, что происходит, Роман перевел взгляд на лицо умирающего и едва не отпрянул: Сэрхасава Сиртя смотрел на него широко открытым правым глазом. Глаз был водянисто-голубой, будто размытый старостью, мудрый и проницательный.

- Вы меня слышите? - громко спросил Роман. И, хотя губы старика почти не шелохнулись, послышалось отчетливое и даже ироничное:

- Я слышу тебя очень хорошо, можешь не кричать. Болезнь забрала мое тело, но не разум.

- Ваша внучка сказала, что вы доктор?

- Это так. Я уже лечил людей, когда твои родители были младенцами. И видел много смертей. И потому знаю: мне не помочь. Не огорчайся. Ты хороший врач. Ты многим здесь удивлен, но ни о чем не спрашиваешь. Больной для тебя важней собственного любопытства.

- Вам не следует столько разговаривать, надо беречь силы.

- Зачем беречь? Нум [в ненецкой мифологии - верховное бестелесное существо, творец Земли и всего на ней существующего] ждет, завтра к нему пойду. А сегодня жизнь надо вспоминать. Долго жил, хорошо...