— На этот раз придется задраить все люки, — говорил Рулман в микрофон. — Фронт давления слишком крут, и мы не можем полагаться на наружные шлюзы. Займись инструктажем, чтобы каждый знал, что ему предстоит делать, как только прозвучит сигнал тревоги. Опасайтесь попасть в ловушку между двумя закрывшимися шлюзами. В этом году непогода может начаться совершенно неожиданно, мы и глазом моргнуть не успеем.

В ответ послышалось неразборчивое бормотание, и динамик отключился.

— Халлам, как дела с уборкой урожая? Осталось меньше недели, ты это знаешь.

— Да, доктор Рулман, думаю, мы успеем.

— И пожалуй, еще… А, привет, Дональд. Что с тобой? Вид у тебя неважный. Как видишь, я немного занят, поэтому постарайся покороче.

— Я постараюсь, — сказал Свени. — Если бы я смог поговорить с вами с глазу на глаз, то смог бы уложиться в один вопрос. Всего несколько секунд.

Рыжие брови Рулмана удивленно поползли вверх, он внимательно посмотрел в лицо Свени и медленно встал.

— Тогда перейдем вот сюда. В эту дверь. Итак, молодой человек, выкладывайте. Надвигается ураган, и времени остается очень и очень мало.

— Хорошо, — выдохнул Свени. — Итак, можно ли трансформировать адаптанта в нормального человека? Нормального земного человека?

— Я понял: ты побывал на нижних этажах, — сказал наконец ученый, постукивая пальцами по подбородку. — Стало быть, Ширли Леверо почему-то оставила тебя в полном неведении относительно некоторых вещей. Твое образование — гм, напрашивается затертая фраза — оставляет желать лучшего. Но не будем об этом. В любом случае — НЕТ! Ты никогда не сможешь нормально жить нигде, кроме Ганимеда. И еще кое-что, о чем должна была сказать тебе мама: ты должен быть чертовски этому рад.

— Почему я должен быть этому рад? — почти равнодушно спросил Свени.

— Потому что, как и все обитатели этой колонии, ты имеешь тип крови «джей плюс». Это факт, который не скрывали от тебя с самого первого дня, но на который ты почему-то не обратил на него внимания. Или не понял его особого- значения. На Земле люди с кровью этого типа предрасположены к заболеванию раком. Они в такой же опасности, как гемофилитики, которые могут умереть от пустяковой царапины. Заметь, что если бы ты каким-то чудом превратился в обыкновенного, земного человека, Дональд, это было бы равносильно смертному приговору. Поэтому я и говорю: ты должен радоваться, что этого никогда не случится. Чертовски радоваться!

Метеорологический кризис на Ганимеде достигает максимума примерно раз в одиннадцать лет и девять месяцев, когда Юпитер в окружении пятнадцати спутников ближе всего подходит к Солнцу.

Эксцентриситет орбиты Юпитера составляет всего 0,0484, что очень мало для эллипса со средним фокальным расстоянием в 483 300 000 миль. И тем не менее в перигелии Юпитер на целых десять миллиардов километров ближе к Солнцу, чем в афелии. Погода на Юпитере, и без того дьявольская, в этот момент становится просто неописуемой. То же, хотя и в меньших масштабах, происходит и на Ганимеде.

Температура в этот момент не поднимается настолько высоко, чтобы начала таять шапка льда на Трезубце Нептуна, но достаточно, чтобы в атмосфере чувствовались пары льда-3. На Земле никому и в голову не пришло бы назвать это влажностью, но на Ганимеде даже от таких микроскопических изменений атмосфера, которая обычно вообще не содержит водяных паров, начинает стремительно разогреваться. Цикл затихает через несколько колебаний, но успевает принести зловещие плоды.

Как понял Свени, колония довольно спокойно и без особых трудностей пережила один такой период, просто отступив под гору. Но теперь эта тактика уже не годилась: снаружи оставались погодные станции, обсерватория, радиомаяки, геодезические знаки. Конечно, их можно демонтировать, но на это уйдет много времени, и еще больше потребует восстановление. Более того, некоторые из этих устройств будут необходимы для наблюдения за кризисом и, следовательно, должны оставаться на местах.

— И не рассчитывайте, что нас надежно прикроет гора, — заявил Рулман на собрании колонистов, сошедшихся в самую большую пещеру подземного лабиринта. — Кризис в этом году совпадает с максимумом активности солнечных пятен. Все знают, что делается на самом Юпитере. И мы должны ждать схожего эффекта на Ганимеде. Хотя и в меньшем масштабе. Неприятности будут в любом случае, при самой тщательной подготовке. Будем надеяться, что потери окажутся небольшими.

Последовала хорошо рассчитанная драматическая пауза. Аудитория затаила дыхание. Ветер, завывающий снаружи, был слышен даже здесь. Этот вой напоминал о том, что в разгар бури все выходы будут тщательно перекрыты и всей колонии под горой придется дышать воздухом, прошедшим полный цикл очистки. Секунду спустя по залу пронесся общий вздох — невеселый вздох в предчувствии нелегкого будущего.

Рулман улыбнулся.

— Я не хочу вас пугать, — продолжал он. — Мы продержимся. Но я не потерплю никакой расхлябанности, особенно во время подготовки к кризису. Крайне важно на этот раз сохранить наружные станции. Они нам очень понадобятся еще до конца юпитерианского года — если все пойдет хорошо, конечно.

Улыбка неожиданно погасла.

— Думаю, нет нужды говорить, как важно завершить проект строго по графику, — тихо сказал Рулман. — У нас не останется времени, когда полиция возьмется за нас по-настоящему. Удивительно, что этого еще не случилось — ведь мы скрываем беглеца, за которым гнались почти до самой атмосферы. Возможно, все будущее человечества зависит от нашего проекта. Мы не можем позволить нанести нам поражение — ни землянам, ни природе. Если мы поддадимся, то потеряет смысл вся наша долгая борьба за выживание. Я рассчитываю на каждого из вас.

О каком это проекте говорит Рулман? Очевидно, это имеет какое-то отношение к пантропологической лаборатории внизу. И к кораблю, который, упрятан в стартовой шахте, почти такой же, как та на Луне, из которой начался путь Свени к новой, свободной и полной неожиданностей жизни. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — корабль готов к дальнему перелету маленькой группы людей или, наоборот, к короткой экспедиции большой группы.

Свени понятия не имел ни о каких проектах, кроме долгосрочной программы закрепления генов. Может, Рулман говорит о ней?

Свени не рискнул задавать вопросы. В его душе разразилась буря, прежде чем грянула буря снаружи. И для Свени то, что происходило в нем, было важнее всего. Он не умел жить интересами общества, пусть и небольшого. Его оставляли равнодушными воззвания Рулмана. Он был самым законченным эгоистом в Солнечной системе, эгоистом по замыслу.

Возможно, Рулман это чувствовал. Решил ли он оставить наедине с его переживаниями или же, подозревая в нем шпиона, направил туда, где он мог причинить меньше всего вреда, — так или иначе, Свени оказался на полярной метеостанции, лицом к лицу со страшившим его одиночеством.

Делать было почти нечего. Только смотреть, как ветер наметает у окон метановый снег, и поддерживать станцию в рабочем состоянии. Впрочем, приборы передавали данные в автоматическом режиме и особой заботы не требовали. Возможно, в разгар погодного кризиса и появятся дела поважнее. А может, и нет.

А пока у него появилось много времени, чтобы задавать вопросы, но задавать их было некому, кроме самого себя и свирепеющего ветра.

Свени использовал передышку. Он вернулся пешком к тому месту, где закопал передатчик, и с ним вернулся на метеостанцию. На это ушло одиннадцать дней. Он пережил лишения, затмившие те, что описаны в северных эпопеях Джека Лондона, но едва ли сознавал это. За всю жизнь он не прочел ни одной книги, и все вещи соизмерял по воздействию на него. Он не знал даже, воспользуется ли передатчиком.

Что же делать?

Он по уши влюблен в Майк Леверо, — это уже совершенно ясно. Свени выдержал настоящую войну со своими чувствами, потому что не знал для них названия и оперировал в уме чистыми переживаниями, а не отвлеченными символами. Каждый раз, думая об этом, он заново переживал потрясение. Что касается колонистов, то он уверился совершенно: с любой точки зрения никакие они не преступники. Среди этик храбрых, трудолюбивых и честных людей он впервые в жизни узнал бескорыстную дружбу. И Свени не мог не восхищаться Рулманом.