В чем же заключалось преступление колонистов Ганимеда? «Мы должны вернуть этих людей». Почему? Потому что мы должны знать то, что знают они. Но почему бы не спросить у них? Они не скажут. Почему не скажут? Потому что боятся. Они совершили преступление и должны понести наказание. Что же они сделали? Молчание.

Какое бы ужасное преступление ни совершили первые адаптанты, их дети не должны отвечать за него. Это ясно. Дети никогда не были на Земле. Они были рождены на Луне и там же воспитаны в строгом секрете от всего мира. Итак, давний грех — такой же обман, как и приписываемое адаптантам пиратство. Если преступление совершилось на Земле, в нем повинны земные люди, а не их ледяные потомки на Ганимеде.

Вот только Рулман… И на Луне, и на Ганимеде считали, что Рулман был когда-то нормальным человеком и жил на Земле. Это было совершенно невероятно, но так почему-то считали. Рулман не отрицал, но и не подтверждал этого — уходил от ответа. Если кто и совершил преступление, так он один, поскольку никого другого он в это дело втянуть не мог.

Но какое преступление? Этого на Ганимеде никто не знал или же не хотел открыть Свени. Большинство колонистов объясняло враждебность землян физическими различиями. Некоторые, правда, считали, что пантропология сама по себе и составляла преступление. В этом случае Рулман, конечно, преступник.

Почему пантропология или ее практическое применение должны рассматриваться как преступление — это для Свени оставалось загадкой. Но много ли он знает о законах, по которым строится жизнь на Земле? Если Земля утверждает, что изобретение и использование пантропологии — преступление, то так оно и есть. Полицейские настойчиво внушали Свени, что им нужен Рулман — пусть даже все остальные пункты задания будут провалены. Но почему? И если пантропология — преступление, то разве не преступники создатели Свени?

Свени прибавил шаг. Майк уже исчезла под нависшим над входом каменным козырьком. И теперь он> не знал, в какое из десяти маленьких отверстий она вошла. Сам он знал лишь два из коридоров под горой. Они составляли настоящий лабиринт, и неспроста. Высверливая тоннели, колонисты помнили о возможности появления людей в скафандрах. Попавший в сеть коридоров уже никогда не нашел бы дорогу обратно. И никогда не отыскал бы здесь адаптантов. Никаких карт лабиринта не существовало, и колонисты строго соблюдали закон, запрещавший их составление.

Нырнув в один из тоннелей, наугад, Свени побрел, с любопытством оглядываясь по сторонам. Из коридора, пересекающегося под острым углом с тем, по которому шагал Свени, вышел Рулман. Он не заметил юношу. После секундного колебания Свени последовал за ним, стараясь не производить ни малейшего шума. Шорох вентиляторов помогал ему в этом.

У Рулмана была привычка куда-то исчезать на полдня, день или даже на неделю. Те, кто знал, куда и зачем пропадает доктор, держали язык за зубами. Теперь у Свени появился шанс самому узнать это. Говорили, что отлучки Рулмана связаны с надвигающимся метеорологическим кризисом. Может, так оно и есть. Но не мешает убедиться самому.

Рулман шагал быстро, опустив голову, словно маршрут был ему хорошо знаком и привычка надежно управляла его перемещением в лабиринте. Один раз Свени едва не потерял его и, осторожности ради, немного сократил разделяющую их дистанцию. Лабиринт был достаточно запутанным, и Свени мог мгновенно затаиться, вздумай Рулман неожиданно обернуться. На ходу ученый что-то бормотал — совершенно бессмысленный, но упорядоченный набор звуков. Впрочем, которые он скорее напевал, чем говорил. Может, это сигнал для охранных механизмов? Вряд ли — ведь Свени до сих пор не встретил препятствий. Наверное, Рулман и сам не осознавал, что издает звуки.

Коридор начал медленно, но верно уходить вниз. Свени обратил внимание, что воздух стал заметно теплее. Температура повышалась с каждой минутой. В воздухе скорее ощущался, чем слышался негромкий пульс работающих машин.

Становилось жарко, но Рулман не замедлил шага. Пульсирующий шум — Свени уже мог определенно сказать, что работает много мощных насосов, — тоже усилился. Теперь доктор и его преследователь шли по длинному прямому коридору, вдоль которого мелькали закрытые двери. Именно двери, а не входы в другие тоннели. Коридор был плохо освещен, но тем не менее Свени позволил Рулману уйти немного вперед. В конце коридора гул машин начал слабеть к облегчению Свени, у которого от шума немного закружилась голова. Рулман, кажется, вообще не замечал шума.

В конце коридора Рулман неожиданно нырнул в боковой проход, ведущий к каменной лестнице. Массы теплого воздуха устремлялись вниз. Направление сквозняка озадачило Свени. Вентиляторов вроде бы не видно. Как бы его не выдал звук шагов.

Когда Свени ступил на последнюю ступеньку, Рулман исчез из виду. Длинный коридор с высокими потолками плавно изгибался вправо. Вдоль внутреннего изгиба стояли приземистые машины, от каждой из которых уходили в стену мощные связки гофрированных труб. Именно эти машины и производили шум, который он слышал.

Снова стало холодно, слишком холодно, если учесть поток теплого воздуха, дувший вниз по лестнице. «Что-то странное происходит здесь с законами термодинамики», — подумал Свени. Он осторожно шел вперед. Пройдя несколько шагов, он миновал первую машину, трубы которой излучали ощутимый холод, — и обнаружил воздушный шлюз. Именно шлюз — сомнений не было. Более того, кто-то недавно им воспользовался: наружная дверь была задраена, но сигнальная лампочка показывала, что идет шлюзование. Напротив шлюза в нише стены виднелись держатели скафандров, пустые и раскрытые.

Все объяснила надпись над дверью шлюза:

В порыве паники Свени попятился от люка — так шарахается преступник от надписи «50 киловольт», напоминающей ему об электрическом стуле. С термодинамикой все в порядке, просто Свени оказался внутри громадного холодильника. Здесь действительно работали тепловые насосы. Их гофрированные трубы не покрылись изморозью только потому, что в атмосфере Ганимеда нет водяных паров. Насосы переправляли тепло из воздуха через каменную стену в лабораторию.

Не удивительно, что лаборатория изолирована от остальной части лабиринта воздушным шлюзом и Рулману пришлось надеть скафандр, чтобы войти.

По ту сторону шлюза было жарко. Слишком жарко для адаптанта. Но для какого адаптанта?

Зачем Рулману здесь лаборатория пантропологии? С этим давно должно быть покончено. Неужели он вопреки всему пытается переадаптировать людей колонии к земным условиям? Где-то здесь должны быть приборы регистрирующие параметры среды в лаборатории.

Приборы оказались в небольшом, прикрытом козырьком углублении, которое Свени поначалу не заметил. Циферблаты показывали: температура по Фаренгейту — 59, давление в миллибарах — 614, точка росы — 47, давление кислорода в миллиметрах ртутного столба — 140.

Некоторые из показателей ничего не говорили Свени, он никогда раньше не сталкивался с обозначением давления в миллибарах и не знал, как рассчитывать влажность воздуха по точке росы. Со шкалой Фаренгейта он был смутно знаком, но настолько смутно, что уже забыл, как переводить градусы Фаренгейта в градусы Цельсия.

Но давление кислорода! Только для одной планеты, только для нее одной этот показатель имел смысл.

Свени повернулся и бросился прочь.

К тому времени, когда он достиг кабинета Рулмана, Свени уже не бежал, хотя по-прежнему тяжело дышал. Чувствуя, что не сможет вернуться тем же путем, он направился в противоположную сторону, мимо гигантских теплообменников. Всего пришлось пробежать мили три, и по пути он совершил еще несколько открытий, потрясших его не меньше, чем первое.

Свени даже не был уверен, в здравом ли он рассудке. Необходимо выяснить все до конца. Это развеет в прах или укрепит мечту которой он так долго жил.

Рулман уже был в кабинете, и его плотным кольцом окружали помощники. Свени протиснулся вперед, крепко сжав зубы.