И снова Дженнифер поведала свою историю, опустив имена и названия. Герцогиня одобрительно кивнула, когда Дженнифер извинялась за эти пустяки.

– Совершенно верно, – сказала она, – совершенно верно. Вы – девушка с характером и это вызывает уважение. Мисс Фэрбенк, вы можете оставаться в моем доме сколько пожелаете.

Она внимательно слушала, изредка задавая вопросы или издавая сочувственные восклицания, и наконец откинулась в своем кресле, с полным удовлетворением вздохнув.

– Джордж прав, – сказала она, – вы настоящая героиня. Мне будет приятно иметь в доме такую гостью. Я только надеюсь, что ваша подруга не возвратится слишком скоро с похорон своего дядюшки, безымянного баронета. Видите, я честно соблюдаю свое слово. Вы, конечно, понимаете, что проникнуть в вашу тайну не составило бы ни малейшего труда. За последние несколько недель не могло умереть много баронетов, да еще имеющих племянниц со столь романтическими подругами. Но не бойтесь, я обещала хранить вашу тайну и сдержу слово, будьте только благосклонны к моей слабости к красивой одежде. А вот и Маршем. Маршем, помогите мисс Фэрбенк одеться и велите подать карету через полчаса. Мы едем за покупками.

И уж это были покупки! Дженнифер, впечатления которой от поездок за покупками сводились к изнуряющему дню в Чичестере, когда приходилось решать, какой выбрать муслин – в горошек или в веточку, была совершенно ослеплена великолепием тончайших муслинов и батистов, газов и крепов, рулоны которых разворачивали перед ними по приказанию герцогини. Удивительной была также быстрота, с которой исполнялись эти приказы.

Возвращаясь домой гордой обладательницей четырех шляпок, из которых каждая следующая шла ей еще больше, чем предыдущая, Дженнифер едва могла поверить, что в течение ближайшей недели на дом пришлют прогулочные платья, ротонду сизого цвета, несколько легких муслиновых платьев и – о радость! – вечернее платье из узорчатого газа на атласном чехле.

– Должна сказать, – герцогиня слегка коснулась лорнетом щеки Дженнифер, – что фигурный газ, пожалуй, немного нескромен для девушки, но я ужасно устала от этих скучных муслинов, и когда повезу вас на бал в Олмак, хочу, чтобы вас заметили и о вас заговорили. В прошлом сезоне протеже леди Каупер наделала столько шуму своими нарядами в горошек и в цветочек; мы посмотрим, что можно сделать, применив чуть-чуть более сильные средства. Я непременно желаю, чтобы весь город поднимал бокалы в вашу честь, а полумеры здесь не годятся. Потом, когда у вас будут пара-тройка хороших претендентов на вашу руку, вы можете щелкнуть пальцем перед носом вашего дядюшки-банкира, выбрать наиболее подходящего, и уж дальше пусть он сам выцарапывает ваше состояние из цепких лап старого скряги.

Дженнифер не могла не признать такую стратегию блестящей, но ей с трудом верилось, что она, весь лондонский опыт которой укладывался в одну короткую неделю, проведенную здесь когда-то вместе с Люси, по какой-либо прихоти судьбы и даже под руководством герцогини смогла бы стать первой красавицей в Олмаке. Кроме того, напомнила она своей покровительнице, они ведь решили, что Дженнифер переедет к Люси (фигурировавшей как «безымянная подруга») по возвращении той в Лондон.

– Правильно, детка, – сказала герцогиня, откидываясь на подушки своей роскошной кареты, – нечто в этом роде я припоминаю. Но это было сегодня утром, и я еще не до конца поняла, какое это удовольствие – наряжать и вывозить вас в свет. Не можете же вы отказать мне в этом! Взять под покровительство никому не известную наследницу, сделать ее королевой сезона в Олмаке, чтобы в ее честь провозглашались тосты в клубах, – это ли не приятнейшее занятие! По тому, как вы поджали губки, я вижу: вы мне не верите; но позвольте все планы строить мне. И вы, конечно, не будете жестоки и не лишите меня возможности попытаться сделать это. Это продлит мне жизнь лет на шесть, до смерти напугает мою дочь и доставит наслаждение Джорджу.

Дженнифер рассмеялась.

– Ох, мэм, вы просто необыкновенно добры. Ничто на свете не доставило бы мне большего удовольствия, чем остаться с вами, но я не имею права…

– Господи, раз вы заговорили о правах, – перебила герцогиня, – мне – конец. Подумайте лучше о том, какое это доставит мне удовольствие. Представьте только как жутко удивится ваш несчастный дядя, когда обнаружит, что вы находитесь на моем попечении. Представьте, как щеголи в Сент-Джеймском дворце вздыхают над вашей бальной туфелькой, и помните, что завоевывать Лондон легче, живя на площади Гросвенор-сквер, а не на Грейт-Питер-стрит. По правде говоря, представляйте, что хотите, только молю, согласитесь остаться у меня.

Лишь одна тень омрачала последовавшие дни. Отрываясь от платьев – муслиновых, газового, для верховой езды, от шляпок и туфелек, которые прибывали в дом с такой быстротой, Дженнифер всякий раз загоралась, когда раздавался стук в парадную дверь. Ну на сей раз это уж точно лорд Мэйнверинг пришел ее проведать. И уж конечно герцогиня, не разрешавшая ей ни с кем видеться, пока не будет готов гардероб, в котором можно показаться на людях, сделает для Мэйнверинга исключение.

Но он не приходил. Мудрая старая герцогиня поняла, в чем дело.

– Вы, должно быть, удивляетесь, – произнесла она однажды за утренней чашкой шоколада, – куда подевался мой негодник-внук и почему он не приходит к вам с визитом. Я как-то совершенно забыла вам сказать, что он уехал, и причина его отъезда совершенно романтическая.

– Вот как? – с усилием воли Дженнифер заставила руку с чашкой не дрожать.

– Да, я каждый день жду известий о его обручении. Этот брак был решен уже довольно давно, теперь со дня на день можно ждать объявления, невесте только осталось назвать точную дату.

Хотя это и не было полной правдой, герцогиня решила, Что для Дженнифер будет гораздо лучше узнать о предстоящем событии и не питать никаких надежд.

Сообщив как бы между делом это известие, герцогиня с еще большим энтузиазмом занялась приготовлением к появлению Дженнифер в обществе. А Дженнифер в свою очередь сжала зубы и дала себе слово, что покорит лондонский свет. Герцогиня права: замужество по любви – романтическая чепуха. Она сохранит холодную голову и согласится выйти замуж не меньше чем за пэра, чтобы ее состояние украсилось его короной.

Между тем герцогиня призвала к себе дочь, Джейн, которая много лет тому назад вышла за безмозглого маркиза и теперь деловито занималась подыскиванием такой же партии для старшей из целой череды сереньких мисс Бересфорд. Леди Бересфорд не испытывала большого восторга от того, что ей навязали слишком хорошенькую протеже герцогини. Но герцогиня оплачивала расходы светского сезона мисс Бересфорд. Этот аргумент звучал очень убедительно. Так что леди Бересфорд поцеловала Дженнифер, объявила, что Дженнифер удивительно мила и полна жизни и что Памела будет польщена, дебютируя в обществе вместе со столь очаровательной девушкой. За спиной же герцогини она обменялась понимающими взглядами со своей давней союзницей – Маршем. Этот взгляд не предвещал Дженнифер ничего хорошего.

Щедро хваля Дженнифер в лицо и перед герцогиней, леди Бересфорд не упускала случая посеять ядовитые сомнения в душах всех, кто готов был ее слушать. «Мама так импульсивна… О ее новой протеже известно так мало… Остается только надеяться, что мама не разочаруется… Как странно, что никто ничего не знает о семье мисс Фэрбенк… Что касается ее состояния…» Фраза обычно заканчивалась выразительным движением все еще красивых плеч. Тем временем Маршем выполняла ту же задачу на половине слуг: сопровождавшим своих хозяек камеристкам в красках сообщались детали первого появления Дженнифер в доме: «… в мужском наряде в сопровождении лорда Мэйнверинга…» Камеристки с готовностью отгадывали значение этой фразы.

Но Дженнифер оставалась в счастливом неведении относительно этой низкой клеветы. Внешне ее мир был исключительно розовый. Имея наконец полный гардероб молодой леди высшего света, она теперь всюду выезжала со своей патронессой или, если герцогиня предпочитала остаться дома и писать дневник, с леди Бересфорд, которая казалась добрейшей из дам, когда-либо сопровождавших девушек на светских приемах. Ее дочь, Памела, ничего собой не представляла; она была неинтересной, скучной, уравновешенной девушкой, но в своем предвкушении от покорения Лондона Дженнифер этого не замечала. Она вела беседу за двоих и не замечала, что среди веселых молодых людей, которые окружали их каждый вечер, говорила именно она, а Памела только улыбалась, кивая и слушая.