– Это совершенно неважно, мэм, – произнесла леди Бересфорд. – Я убеждена, что леди Лаверсток ошибается, хотя ошибка ее совершенно понятна: ведь она – мать. Вероятно, Чарльз влюблен в Памелу, и это естественно: он как раз в том возрасте, когда молодым людям положено увлекаться, но это скоро пройдет. Что же касается Памелы, то, если не ошибаюсь (а я редко ошибаюсь), ее мечты направлены в совсем иную сторону. Вы разве не заметили, мэм, – она отбросила прочь осторожность и повернулась к матери, – на любом бале Памела все время следит глазами за Мэйнверингом, да и он в последнее время стал к ней очень внимателен. На днях он после бала провожал ее домой, а это очень показательно; она была вне себя от счастья. И что может быть лучше? С ее красотой и его умом…

Но у герцогини начался приступ смеха, а леди Лаверсток, занятая своими нюхательными солями на протяжении всей этой неосторожной речи, выпалила:

– Памела и Мэйнверинг? Какая чушь! Господи, он ей в отцы годится, да и претендовать может на большее. Я пока не хотела говорить на эту деликатную тему, но уж если вы стали питать такие надежды, то с моей стороны будет честнее сказать: убеждена, что Мэйнверинг ждет только, когда устроится свадьба Чарльза, чтобы обратиться ко мне, а я… я… – она потупилась, своим смущением давая понять им то, что не договорила.

– Да вы просто пара идиоток, – подытожила герцогиня. – Никогда в жизни не слышала большей чепухи. Вы что, не знаете, что Джордж обручен, у него невеста в Суссексе?

– Как же, – вежливо произнесла леди Лаверсток, – его обязывает чувство долга, но сердце ей не принадлежит. Увидите, он разорвет помолвку.

– И впрямь, – вторила ей леди Бересфорд, – с самого начала было ясно, что то дело кончится ничем. Но что касается ваших иллюзий, Лавиния, то вы, должно быть, не в своем уме.

Румянец смущения на щеках леди Лаверсток стал ярче от гнева:

– Вы можете смеяться надо мной, леди Бересфорд, но предупреждаю – вы об этом пожалеете.

Но смеялась только герцогиня:

– Мои бедные глупышки, – сказала она, с трудом удерживаясь от нового приступа смеха, – не упомню, когда в последний раз так веселилась. Я очень обязана вам обеим, поскольку, правду говоря, потеря мисс Фэрбенк привела меня в расстройство, а вы очень развлекли.

– Потеря мисс Фэрбенк? – изумление леди Лаверсток было совершенно искренним.

– Вы еще не слышали? Значит, до моей дорогой Джейн новости доходят быстрее. Да, мисс Фэрбенк покинула меня. Она вернулась к своей семье и собирается вступить в брак, против которого вначале возражала. Но должна вас предупредить, что скорее всего все произойдет совсем не так. Раз уж вы обе были так откровенны, я отвечу вам тем же, чтобы немножко вас подбодрить. Джордж снова в городе. Ты знаешь об этом, – она обернулась к Джейн, – вы нет. Но ни одна из вас не знает, почему он вернулся. Вы правы в одном: его провинциальная мисс его окончательно отвергла, чему он, безусловно, рад. Но если хоть одна из вас вымолвит хоть слово на сей счет за пределами этой комнаты, будете иметь дело со мной. Так что, повторяю, вы правы в одном: брак этот не состоится. Но вы что, всерьез полагаете, что он готов расстаться со своей свободой ради ваших перезрелых прелестей, – кивок в сторону леди Лаверсток, – или недозрелых прелестей Памелы? – Кивок в сторону леди Бересфорд. – Если у вас есть глаза, вы должны знать, что он не видит никого вокруг, кроме мисс Фэрбенк. Если он разыщет ее до того, как она выйдет замуж, он женится на ней, если нет – не завидую ее мужу. Ну вот, теперь вы знаете свое место. И если послушаетесь моего совета, то забудете все, о чем сегодня здесь говорилось, и порадуетесь за Чарльза и Памелу: прекрасный скучный брак. Теперь все, я устала. Джейн, позвони, пожалуйста.

Обе дамы поняли намек (если это можно назвать намеком) и направились к своим экипажам, взаимно недовольные друг другом. Дома леди Бересфорд послала за Памелой, беспощадно ругала ее в течение получаса и наконец смирилась с неизбежным: если Памела настолько глупа, что упустила шансы и влюбилась в Чарльза Лаверстока, – прекрасно, его-то она и получит, раз не годится ни для чего другого. Что же касается леди Лаверсток, то та оправилась еще быстрее. В карете она вспомнила, что у Мэйнверинга дурной характер, на Брутон-стрит ей пришло в голову, что он, наверное, урезал бы ее расходы, а в парке увидела своего старого кавалера, о существовании которого совсем забыла. К тому времени, когда она добралась до дому, в ней уже вспыхнула новая любовь, а вместе с нею и новая надежда.

Приехав в Холборн, Дженнифер была приятно удивлена размерами и внешним видом дома тетушки Фостер; ей понравилась и сама тетушка, встретившая ее так тепло и доброжелательно, будто Дженнифер приходилась ей настоящей племянницей.

– Дорогая мисс Перчис, – сказала тетушка Фостер, взяв Дженнифер за руку, – ваш приезд – такая неожиданная радость! Бедняжка Лиззи будет страшно рада видеть вас: я не могу даже описать, в каком ужасном она состоянии. Она такая чудесная девочка, и ее очень мучает то, что пришлось пойти против отца. Не могу себе представить, как могла ее мать допустить, чтобы девочка попала в такое ужасное положение. Но Марии всегда недоставало соображения, да и брата моего она боится так, что ничего не может ему возразить. Но пройдемте наверх, мисс Перчис; знаю, что моей бедной овечке не терпится поговорить с вами. И, сказать по правде, чем быстрее все между вами уладится, тем легче у меня будет на душе, потому что я совсем не в состоянии выдержать скандал, который может закатить мой братец Гернинг. Ты же, Эдмунд, скорее отправляйся за этим специальным разрешением, о котором ты говорил. Хоть я и не могу одобрить такой ход дела, не вижу иного выхода, потому что без этого я не смею укрывать у себя Лиззи дольше, чем до завтра.

Пока она говорила все это, они поднялись на площадку второго этажа, и, извинившись за крутизну ступеней и отворив дверь, тетушка продолжила:

– Сомневаюсь, Эдмунд, что Лиззи будет рада тебе, а вот приход мисс Перчис ее, конечно, взбодрит. Она, бедняжка, ждет, что вся ее семья отвернется от нее, и проплакала все утро. Господи, что же я все болтаю и болтаю. Входите, поцелуйте мою девочку и скажите, что вы ее простили. А то она прямо места себе не находит, оттого что решилась выдавать себя за вас, и я с нею ничего не могла поделать. Ну, Лиззи, посмотри, кто к нам пришел!

Элизабет, лежавшая свернувшись калачиком на диване, вскочила и подбежала к Дженнифер:

– Дженни, неужто это ты, и ты прощаешь меня? Слушай, я никогда не хотела причинить тебе вред, а с тех пор чувствую себя такой ужасной, не могу даже вспоминать об этом. Я думала, что сойду с ума от радости, когда Эдмунд пришел вчера и сказал, что встретил тебя, рассказал тебе все и ты не рассердилась. Дженни, я бы прекрасно поняла тебя, если бы ты после всего этого не пожелала и словом со мной перемолвиться, но я бы не вынесла этого, я бы умерла с горя.

Дженнифер, поцеловав ее, успокаивающе похлопала по спине, как хлопают икающего ребенка.

– Ну-ну, Лиззи, не начинай снова плакать: я могу простить все на свете, кроме плача, а у тебя глаза и так уже красные. Кроме того, мне нечего прощать, ведь получается, что я – твоя должница. Видишь ли, согласившись подыграть отцу, когда он решил выдать тебя замуж вместо меня, ты дала мне власть над дядей. Теперь мне стоит только пригрозить, что открою его махинации, и у него не будет иного выхода, как сделать все, что я потребую. Я, наконец, стану себе хозяйкой, а ты выйдешь замуж за Эдмунда (если ты этого действительно хочешь), когда подойдет время, и у тебя будет настоящая свадьба и все, что пожелаешь.

Заплаканные глаза Элизабет засияли.

– Ох, Дженни, ты просто замечательная! Я поняла, что все наши беды миновали, как только Эдмунд тебя нашел. Неужели у меня будет свадебное платье, и оглашение, и медовый месяц – все как у всех? Конечно, я ужасно люблю Эдмунда, но, Дженни, девушка выходит замуж только раз в жизни, и сделать это в спешке, без должного оглашения, без свадебных подарков, в какой-нибудь дыре в углу городской церквушки… Я-то всегда мечтала, что венчание будет в Дентон-Чейпл, с подружками, розами на окнах, мама будет плакать… Ох, Дженни, неужто у меня все будет так, как я задумала?