– Как прошла церемония? – поинтересовался Дорогин.

– А ты что, ящик не смотришь? – слегка заплетающимся языком спросила Варвара. – Полчаса назад в новостях показывали. Пан… Панде.., панде-мо-ниум, понял? Ностальгия по русским березкам… Как будто во Франции своих нету. Правда, чайник красивый. Прямо горит, аж глазам больно. А на банкет меня пускать не хотели. Только для белых, понял?

– Понял, – сказал Дорогин. – Но ведь пустили же в конце концов?

– А ты не придирайся. Это мой атташе устроил. Слушай, ты не знаешь, зачем я тебе звоню?

– О, – сказал Сергей, – я вижу, банкет прошел успешно. Действительно, зачем ты мне звонишь? Ты сейчас должна общаться с атташе…

– Атташе остался с министром, – сообщила Белкина. – Он у нас здесь уже четыре года, так что шампанское его теперь не устраивает, ему водку подавай. А, вспомнила! Слушай, ты мне понадобишься. Завтра, прямо с утра.

– В воскресенье? Зачем это?

– Все по тому же делу. Появился просвет. Вернее, слабая надежда… Дали мне тут по знакомству телефончик одного любопытного старичка. Говорят, большой знаток по ювелирной части и, в частности, по Фаберже… Если кто-нибудь что-нибудь знает об этом чертовом чайнике, так это он. Давай подъедем, а? Я с ним уже договорилась, дело только за тобой. Уж больно неохота к нему в Монино на электричке пилить. Если хочешь, я могу с Тамарой поговорить. Я же знаю, как она относится к нашим совместным поездкам.

– Никак она к ним не относится, – солгал Сергей. – И вообще, она сегодня заступила на дежурство. Вернется только завтра вечером, так что я все равно сирота. Можем съездить, если хочешь.

– Очень хочу, – с пьяной убедительностью сообщила Варвара.

– Слушай, – сказал Дорогин, – а зачем тебе все это надо? Ну расскажет тебе этот твой старичок еще что-нибудь про басмановский чайник… Что тебе, гонорар за это увеличат?

– Чудак, – рассмеялась Варвара. – Гонорар – это хорошо, но на нем свет клином не сошелся. Это ведь история, понимаешь? А я – профессионал. У меня в руках ниточка, а что на другом конце этой ниточки – неизвестно. Неужели тебе самому не любопытно? Правильно, сейчас много развелось таких журналюг – потянет за ниточку, оборвет кончик и ну размахивать этим обрывком: вот, мол, смотрите, у меня сенсация! А смотреть-то и не на что. Халтурить я тоже умею не хуже иных-прочих, но не люблю. Тем более что до выхода газеты время еще есть. А в Монино, между прочим, сейчас хорошо. Свежий воздух, и яблоки еще не все собрали…

– Уговорила, – рассмеялся Дорогин. – Ложись-ка ты спать, Варвара, а то завтра до полудня не проснешься.

– Не учи ученого, – проворчала Белкина и дала отбой.

В Монино они приехали уже после полудня. Перед этим Дорогину пришлось долго звонить Варваре в дверь, а потом еще дольше ждать, пока Белкина оденется и приведет себя в порядок. За это время он успел выпить две чашки кофе и выкурить сигарету. Третью чашку кофе и еще одну сигарету он употребил за компанию с Варварой, которая заявила, что без чашечки кофе никуда не поедет, и тут же добавила, что пить кофе в одиночку не станет – какого дьявола, когда на кухне сидит мужчина? Выпить кофе одна она еще успеет, и так каждое утро глотает его без всякого кайфа, как лекарство…

В Монино действительно было хорошо – и по части свежего воздуха, и по части поздних яблок, и вообще. Удовольствие от поездки было немного омрачено непрерывным ворчанием Белкиной, которую мучили последствия вчерашнего банкета. Впрочем, Дорогин давно привык к частым перепадам настроения своей старой знакомой и не обращал на ее жалобы и язвительные замечания никакого внимания. Страдающую от вызванного неумеренным употреблением дорогого шампанского похмелья Варвару не устраивало буквально все: природа, погода, дорожное покрытие, музыка, которую включил Дорогин, чтобы заглушить ее жалобы, поведение водителей и пешеходов, стиль вождения Дорогина и даже цель поездки, которую затеяла она сама. Чтобы перевести разговор на другую тему, Сергей спросил ее, что это за старик, к которому они едут.

Поначалу Варвара ворчала и огрызалась, но, взбадриваемая и понукаемая неумолимым Дорогиным, в конце концов разговорилась и сообщила, что фамилия старика Яхонтов, зовут его Даниилом Андреевичем, что он уже десять лет на пенсии, а до этого всю жизнь проработал ювелиром-реставратором в Алмазном фонде. Кроме того, Даниил Андреевич Яхонтов был непревзойденным знатоком и ценителем русской старины и, в частности, большим энтузиастом истории ювелирного дела в России. По этой части он считался едва ли не самым авторитетным из ныне здравствующих экспертов, и Варваре удалось заполучить его координаты лишь ценой неимоверных усилий.

Получив такую информацию, Дорогин ожидал увидеть старинный особняк, от фундамента до крыши набитый антиквариатом и золотыми украшениями. Поэтому он очень удивился, когда Варвара велела ему остановить машину у калитки аккуратного и ухоженного, но очень скромного одноэтажного домика на окраине Монино.

– А ты ничего не перепутала? – спросил он.

– Представь себе, нет, – сказала Варвара. – Меня предупредили, что старик с причудами, старой закваски. Знаешь, из этих: бедный, но честный. Черт, башка трещит просто невыносимо… Испорчу я интервью, как пить дать испорчу.

– Не испортишь, – успокоил ее Сергей. – Ты у нас профессионал. И вообще, старый конь борозды не портит.

– Сам ты старый конь, – огрызнулась Варвара и решительно полезла вон из машины.

Даниил Андреевич Яхонтов оказался вовсе не сухоньким близоруким старичком с профессорской бородкой и обширной блестящей плешью, которого вообразил себе Муму. Это был грузный, страдающий одышкой пожилой человек, более всего напоминавший ушедшего на покой грузчика или молотобойца. Голова у него была крупная, с отвисшими бульдожьими щеками, заросшая густым, как мех, коротким седым волосом, с низким широким лбом и неожиданно острыми, совсем молодыми глазами, утонувшими в складках тяжелых морщинистых век. Над этими похожими на буравчики глазами нависали густые косматые брови, абсолютно черные и оттого казавшиеся накладными. Время беспощадно изуродовало его фигуру, но в костлявых сутулых плечах и длинных волосатых ручищах все еще угадывалась недюжинная сила. «Вот это ювелир, – подумал Дорогин. – Такому никакие грабители не страшны. Двинет разок в ухо, и инцидент можно считать исчерпанным…»

Отставной реставратор принял их на просторной застекленной веранде и усадил в легкие плетеные кресла подле простого деревянного стола, на котором стояла стеклянная ваза с поздними яблоками. Варвара с наслаждением втянула ноздрями исходивший от яблок терпкий осенний аромат.

– Угощайтесь, – пригласил старик. – Для начала яблоками, а я сейчас жене скажу, чтобы сообразила чего-нибудь посущественнее.

– Спасибо, – сказала Варвара. – Не стоит беспокоиться, мы не голодны.

– А я и не говорю, что вы голодные, – ворчливо ответил Яхонтов. – А только, раз пришли ко мне в дом, извольте подчиняться моим правилам. А правило у меня простое: гостя сначала накормить надо, а потом разговоры разговаривать. Все ясно? Анна Сергеевна! – зычно позвал он, распахнув дверь, которая вела в дом. – Гости у нас! Собери-ка на стол!

Через минуту на веранде появилась сухонькая старушка с седыми, собранными в аккуратнейший пучок волосами. Лицо у нее было тонкое, почти прозрачное, глаза лучились добротой, морщинистые бескровные губы приветливо улыбались. На ней было старенькое, но очень аккуратное темно-синее шерстяное платье и белая шаль, сколотая на груди массивной и, судя по виду, очень старой янтарной брошью. В руках Анна Сергеевна с заметным усилием удерживала потемневший серебряный поднос, на котором имели место фарфоровое блюдо с домашними пирогами, объемистый хрустальный графин, доверху наполненный какой-то темно-красной жидкостью, и три хрустальные рюмки.

Приветливо поздоровавшись, Анна Сергеевна поставила поднос на стол.

– Перекусите пока, – сказала она. Голос у нее был неожиданно глубоким и мелодичным, он совершенно не вязался с ее внешностью. Казалось, что голос этот лет на тридцать, а то и на все сорок моложе своей хозяйки. – Обед будет через полчасика.