– Я собираюсь пригласить Кейт Феррис, – объявила она. – Я настаиваю на том, чтобы узнать, как она выглядит.

– Правильно, – сказала Пэтти. – Я и сама хотела бы это узнать.

Приглашение было отослано, и на другой день Присцилла получила ответ, официально уведомляющий о том, что приглашение принято.

– Странно, что она посылает уведомление о принятии приглашения к чаю, – заметила она по прочтении, – но я все-таки рада его получить. Я хочу быть уверенной, что, наконец, увижу ее.

В вечер чаепития, после того, как гости разошлись и мебель расставили по местам, изнуренные хозяйки в несколько помятых вечерних платьях (как следствие изрядной толкотни, когда пятьдесят человек устраивают прием в помещении, предназначенном максимум для пятнадцати) вновь угощали парочку подруг сэндвичами с листьями салата и пирожными, которые их любезные гости не смогли осилить. Обсудили компанию и наряды, беседа несколько повисла в воздухе, и Джорджи внезапно спросила:

– А Кейт Феррис приходила? Я так была занята, передавая пирожные, что не посмотрела, а ее я особенно хотела увидеть!

– Точно! – воскликнула Пэтти. – Я ее тоже не видела. Это самая аномально неприметная особа, о какой я когда-либо слышала. Прис, как она выглядела?

Присцилла нахмурила брови. – Она не смогла прийти. Я высматривала ее весь вечер. Не правда ли, странно, притом, что она проявила такое внимание, прислав уведомление о своем согласии? Положительно, во мне растет нездоровый интерес к этой девчонке; я начинаю думать, что она невидимка.

– Я сама начинаю так думать, – промолвила Пэтти.

С утренней почтой прибыли букет фиалок и извинение от Кейт Феррис. – У нее произошла неизбежная задержка.

– Воистину необъяснимо! – объявила Присцилла. – Я пойду к секретарше, сообщу ей, что эта Кейт Феррис не значится ни в журнале, ни в справочнике колледжа, и узнаю, где она живет.

– Не делай опрометчивых поступков, – попросила Джорджи. – Прими дар богов и будь благодарна.

Но Присцилла держала данное слово и вернулась из кабинета секретаря, уверенная в себе и непокорная. – Она настаивает, что в колледже подобной личности не существует и что, должно быть, я ошиблась при написании ее имени! Вы когда-нибудь слыхали нечто более абсурдное?

– Это кажется мне единственным разумным объяснением, – дружелюбно согласилась Пэтти. – Возможно, это «Хэррис», а не «Феррис».

Присцилла посмотрела на нее угрожающе. – Ты лично читала ее имя. Оно было так ясно написано, как будто напечатано.

– Все мы склонны делать ошибки, – успокаивающе пробормотала Пэтти.

– А знаете что, – сказала Джорджи, – я начинаю думать, что все это – галлюцинация и что в действительности не существует никакой Кейт Феррис. Разумеется, это странно, но не более чем некоторые из тех случаев, о которых ты читала в учебнике психологии.

– Галлюцинации не присылают цветов, – пылко сказала Присцилла и величавой поступью вышла из комнаты, оставив Пэтти и Джорджи пересматривать их военную кампанию.

– Боюсь, это слишком далеко зашло, – промолвила Джорджи. – Если она станет чрезмерно надоедать секретариату, будет назначено официальное расследование.

– Боюсь, ты права, – вздохнула Пэтти. – Было очень весело, но она становится крайне впечатлительной по поводу данной темы, и когда мы одни, я не решаюсь упомянуть имя Кейт Феррис.

– Расскажем ей?

Пэтти покачала головой. – Не сейчас… я бы не рискнула. Она верит в телесные наказания.

Несколько дней спустя Присцилла получила очередную записку, адресованную почерком, которого она стала бояться. Она выбросила ее, не раскрывая, в мусорную корзину, но любопытство превозмогло, она вытащила ее опять и прочитала:

Дорогая мисс Понд, ввиду того, что я была вынуждена покинуть колледж по состоянию здоровья, прилагаю мое заявление о выходе из Немецкого клуба. Я от всей души благодарю Вас за Ваше доброе ко мне отношение весь этот год и буду вечно помнить нашу дружбу, как одно из самых счастливых событий моей жизни в колледже.

С уважением, Кейт Феррис.

Когда пришла Пэтти, она обнаружила, что Присцилла молча и безжалостно трет ведомость до дырки в том месте, где раньше стояло имя Кейт Феррис.

– Она снова передумала? – любезно спросила Пэтти.

– Она ушла из колледжа, – сказала Присцилла отрывисто, – и больше никогда не упоминай при мне ее имени.

Пэтти сочувственно вздохнула и заметила, не обращаясь ни к кому в частности:

– Когда вся твоя жизнь в колледже сводится к дыре в архивах Немецкого клуба, это достойно жалости. Ну что я могу поделать, если мне ее жалко!

Была суббота, и Пэтти с самого завтрака, прервавшись ненадолго на обед, работала над манускриптом, озаглавленным «Человек Шекспир». В четыре часа она отложила ручку, швырнула написанное в корзину и с вызовом уставилась на свою соседку.

– Какое мне дело до Шекспира – человека? Он уже триста лет как умер.

Присцилла бесчувственно рассмеялась. – Если на то пошло, какое мне дело до нервной системы лягушки? Но я точно так же пишу об этом увлекательную монографию.

– А, рискну заметить, что ты делаешь ценный вклад в эту тему.

– Он равноценен твоему вкладу в шекспириану.

Многозначительно вздохнув, Пэтти отвернулась к окну и стала наблюдать, как тоскливо льет дождь.

– О, сдай свою работу, – сказала Присцилла утешительно. – Ты трудилась над нею весь день и, вероятно, она не хуже большинства тобой написанного.

– В этом нет смысла, – промолвила Пэтти.

– Они к этому уже привыкли, – засмеялась Присцилла.

– Ну, и над чем ты все-таки смеешься? – спросила Пэтти сердито. – Я не пойму, чему можно радоваться в таком чудовищном месте. Здесь вечно приходится делать то, что не хочешь делать, а не хочется чаще всего. Одно и то же, день за днем: просыпаешься по звонку, ешь по звонку, ложишься спать по звонку. Я ощущаю себя своего рода преступницей, живущей в сумасшедшем доме.

Присцилла наградила эту вспышку заслуживающим ее молчанием и Пэтти вернулась к созерцанию насквозь промокшего кампуса.

– Хоть бы что-нибудь произошло, – с досадой проговорила она. – Наверное, я сейчас надену плащ и отправлюсь на поиски приключений.

– Если ты это сделаешь, тебя ждет пневмония.

– Ну почему идет дождь, когда должен идти снег?

Так как вопрос не требовал ответа, Присцилла вернулась к своим лягушкам, а Пэтти уныло барабанила пальцами по стеклу до тех пор, пока не появилась горничная с визитной карточкой.

– Гость? – воскликнула Пэтти. – Миссионер! Спаситель! Избавитель! Мой небесный посланник!

– Мисс Понд, – сказала Сэди, кладя карточку на столик.

Пэтти набросилась на нее. – Мистер Фредерик К. Стэнтроуп. Кто это, Прис?

Присцилла подняла брови. – Понятия не имею, я никогда о нем не слышала. Как ты полагаешь, что бы это значило?

– Приключение. Я знаю, это приключение. Возможно, твой дядя, о котором ты никогда не слыхала, недавно скончался на южно-морских островах и оставил тебе наследство, поскольку ты была названа в его честь; или так: ты графиня по праву наследования, но в младенчестве тебя выкрали из колыбели, а он – юрист, приехавший тебе об этом сообщить. Я считаю, что коль скоро я умираю от скуки, это приключение должно было произойти со мной! Но торопись, хотя бы расскажешь мне о нем, – приключение из вторых рук лучше, чем ничего. Да, твоя прическа в порядке; нет нужды смотреться в зеркало. – Вытолкнув свою соседку вон, Пэтти вновь уселась за письменный стол, весьма оживленно достала из мусорной корзины отвергнутый манускрипт и принялась перечитывать его с явным одобрением.

Не успела она закончить, как вернулась Присцилла. – Он спрашивал вовсе не меня, – объявила она. – Он спрашивал мисс Маккей.

– Мисс Маккей?

– Третьекурсницу с такими волосами, – несколько расплывчато пояснила она.

– Как мерзко! – воскликнула Пэтти. – Я уже спланировала, как мы с тобою будем жить в твоем замке в горах Гарца,[5] а теперь получается, что графиня – мисс Маккей, а я ее даже не знаю. Как он выглядел, что делал?