Немецкий военный атташе в СССР в тридцатые годы генерал Кёстринг в мемуарах, вышедших после войны, в 1953 году, всячески открещивается от обвинений в том, будто рейхсвер на свою голову обучил Красную Армию, разбившую Германию в 1945 году. Значение сотрудничества, мол, не следует преувеличивать. Но тот же самый Кёстринг в 1931 году докладывал шефу рейхсвера генералу Секту, что последствия сотрудничества с немцами “повсеместно видны в Красной Армии”. А в 1935 году, описывая особо успешные маневры Красной Армии, он сообщал в Берлин: “Мы можем быть довольны столь высокой оценкой маневров. Их командиры и руководители — это наши ученики”.
Можно, конечно, спорить о значении взаимодействия Красной Армии и рейхсвера для последующего развития в Европе. Но бесспорно, что Гитлер к 1939 году, то есть всего за 6 лет после своего прихода к власти, создал самые сильные в Европе ВВС и танковые войска. Столь резвый старт и бурный финиш были бы невозможны, если бы Германия не располагала объективными предпосылками для производства и развертывания соответствующих вооружений, то есть не имела законченных НИОКР, прошедших полевые и летные испытания прототипов, а также достаточного количества специалистов, обученных владению новой техникой.
Основа этого немецкого “военно-технического чуда” была заложена за 11 лет упорной и целенаправленной работы в России. В этой связи сошлемся еще раз на мемуары Кёстринга, которому уже после прихода Гитлера к власти начальник штаба геринговской “Люфтваффе” говорил, что без предварительной работы в России по созданию новых вооружений и обучению кадров германские ВВС не могли бы достичь того высокого уровня, который имели уже в 1939 году. То же касается и танков, как говорил Кёстрингу такой известный специалист в этой области, как генерал Гудериан.
Надо понимать, что речь тут шла не только о сотрудничестве на низовом уровне — где-то в Липецке или Казани. В него были вовлечены высшие эшелоны обеих армий и государств. С конца 20-х годов генштабы рейхсвера и Красной Армии все чаще проводили военные учения и военные игры. С началом 30-х годов в Германию зачастили советские маршалы. Их с удовольствием принимал рейхспрезидент Гинденбург. О чем он помышлял при этом, рассказывает все тот же Кёстринг. “И смотрите, чтоб вы мне сохранили добрые отношения с Красной Армией! — наставлял генерала президент. — Очень хотелось бы задать трепку этим полякам; но время пока не пришло”.
Рейхсвер рейхсвером: при всей своей самостоятельности вести свою собственную политику он не мог. Фактом является то, что германское политическое руководство во главе с президентом одобряло и стимулировало военное сотрудничество с СССР, разумеется, думая при этом сугубо о своем, немецком. С помощью Локарно и Рапалло Германия привела в устойчивое состояние свои отношения на западе с Англией и Францией, а на востоке — с Россией. В этой послеверсальской системе немцы намеренно оставили, однако, одну “дырку”. Этой “дыркой” была Польша, границы которой Германия решительно не желала гарантировать. Она не хотела мириться ни с потерей Данцига, ни с так называемым “польским коридором”, ни с утратой половины Верхней Силезии.
Пересмотр послевоенного порядка вещей в Европе оставался в числе приоритетных целей Германии. Слабым звеном в этом порядке была прежде всего Польша. К ней в Берлине и проявлялся неизменный хищный интерес. На поддержку Англии и Франции в польском вопросе немцам было рассчитывать трудно — те выступали в роли польских союзников. Другое дело СССР. Поляки оттяпали у России в 20-е годы крупные белорусские и украинские территории и вели в отношении Москвы сугубо конфронтационную политику. В немецких мечтах “переустроить” Польшу Советский Союз задолго до 1939 года представлялся вероятным и естественным партнером. Решать эту задачу выпало на долю Гитлера, но все стрелки расставлялись еще его “демократическими” предшественниками. Это была традиционная германская политика, не прекращавшаяся ни на одно мгновение, вне зависимости от того, кто правил Германией.
Была своя традиционная политика в отношении Польши и у России — тоже в основном вне зависимости от того, кто правил ею, вытекающая из объективных долговременных интересов российского государства в Европе. На этом и строился расчет немцев, действовавших, однако, всегда с гораздо большим упорством и последовательностью, чем Москва. Картина эта в своих главных чертах остается сходной и в наши дни, если соскрести с нее “трансатлантические” и “евросоюзные” напластования, отвлекающие от видения сути дела. По мере роста самостоятельности новой объединенной Германии чуждые этой картине краски начнут трескаться и отшелушиваться сами собой.
Итак, Советская Россия и Веймарская республика с 1922 по 1933 год по сути дела были друг для друга стратегическими партнерами. Россия строила с немецкой помощью социализм в отдельно взятой стране, быстро индустриализировалась и все меньше говорила о мировой революции, обращая свои взоры на Китай, Индию и другие колониальные и полуколониальные страны и видя в них большой резерв своей будущей политики. Германия с помощью России готовилась к тому, чтобы окончательно стряхнуть с себя оковы Версаля, возродить свою военную мощь и вернуться на позиции великой державы.
Большевики отлично сотрудничали с германскими консерваторами и националистами. Главным противником такого симбиоза выступали немецкие социал-демократы, организовывавшие систематические скандалы в рейхстаге и не прекращавшие нападок на СССР. Не случайно Москва вскоре объявила их социал-фашистами, а III Интернационал ориентировал германских коммунистов на бескомпромиссную борьбу с ними.
С точки зрения государственных интересов России, такую линию приходится признать по меньшей мере оправданной. Социал-демократы ведь пытались встроить Германию в единый антисоветский фронт западных держав, а германские консерваторы при опоре на Россию боролись с засильем этих держав на международной арене. Руководство СССР должно было бы спятить, для того чтобы решиться в этих условиях делать ставку на социал-демократов.
В последующие годы много говорилось и писалось, что враждебная социал-демократам линия Сталина помешала в решающий момент объединить силы левых и не допустить к власти Гитлера. Вряд ли это соответствует действительности. Немецкие коммунисты и социал-демократы никогда не имели арифметического большинства в рейхстаге, даже в годы самого большого подъема авторитета КПГ. Так что парламентским путем не пустить Гитлера к власти они не могли. Что же касается непарламентских средств, то тут совместные действия КПГ и СДПГ надо отнести к разделу ненаучной фантастики — так велико было тогдашнее недоверие руководства СДПГ к коммунистам. Говорят, что социал-демократы в веймарский период образовывали правящие коалиции с либеральными партиями и эти коалиции могли бы быть поддержаны коммунистами. Но и этот вариант вряд ли был реален, поскольку в таком случае из коалиции с СДПГ тут же сбежали бы буржуазные партии. Гитлер в этих условиях просто не мог не придти к власти, а затем разгромить поодиночке и КПГ, и СДПГ.
С установлением власти фашистов военное сотрудничество Германии с Россией прекратилось. Случилось это как-то внезапно. Как пишет в своих мемуарах тогдашний советник германского посольства в Москве Хильгер, в первой половине мая 1933 года в Москву приехала группа высокопоставленных немецких офицеров во главе с генералом фон Бокельбергом, которая вела переговоры с Генштабом РККА. Как обычно, визит протекал в духе полного взаимопонимания и взаимной доброжелательности. Немецкий посол устроил обед в честь делегации, на котором присутствовали все члены военного руководства Советского Союза. К. Е. Ворошилов в ходе обеда заявил, что связи между обеими армиями будут и далее поддерживаться и развиваться. Атмосфера на обеде была самой дружественной и конструктивной. Окрыленный добрыми пожеланиями советских друзей, фон Бокельберг отбыл на родину, но не успел он добраться до Берлина, как командование РККА потребовало свернуть деятельность всех немецких военных центров в СССР. Затем последовал отказ советской стороны направить своих слушателей в немецкие академии и т. д.