— Давай уберем? — предложил я. — Хочешь, я тебе помогу?

— Поможешь? — Сакс был явно удивлен. — ОК. Если хочешь, после обеда можем начать. Ты трактор водишь?

— Не очень…

— Ни хуя сложного, я тебе покажу как.

Поймав двух ершей, я отдал удилище Мирскому в шляпе и ушел к бассейну. У бассейна появилась-таки красивая темная Таня без лифчика, небольшие груди, с козырьком и в темных очках, — сидя в шезлонге, она читала книгу. В ногах у нее на резиновом матрасе лежал Кирилл. В бассейне плавали Костя Член и Старский. Вдалеке одетые в брюки и рубашки Сакс и Патрон вышли из дому и сели в джип Сакса. Я помахал им рукой, но они не увидели. Я лег рядом с Кириллом, лицом к подплывшему к краю бассейна Старскому.

— Жигулин обещал после обеда приехать, девок привезет, — сказал Кирилл.

Старский поморщился.

— Это манекенщиц, что ли?

— Ну да, дядя Лева, хочешь манекенщицу?

— Отодрать не откажусь, но вступать в отношения не намерен.

— Фу, какой ты утилитарный, дядя Лева…

Ленька, раскачавшись на пружинной доске, сделал сальто. Красиво, без брызг, вошел в бассейн. Поднырнул к нам.

— Вечером поедем в диско, да, ребята?

— Опять с местными задеретесь, — Старский прикрыл один глаз, — а мы вас отмазывать должны будем…

— Прошлый наш поход в диско кончился тем, что дядя Лева и Сакс стали спина к спине и пошли крушить молодое поколение Америки. Как мушкетеры из «20 лет спустя», — объяснил Кирилл.

— А ты, слабопозвоночный, что ж не участвовал? Я тебя не видел…

— Ну, я не виноват, дядя Лева, я — жертва автомобильной катастрофы…

— Какой я тебе, на хуй, дядя, Кирилл?

Так они пререкались, а солнце, нагрев меня, взбродило во мне выпитые уже с утра две банки пива и погрузило меня в сон.

Проснулся я от криков. Гусары, и старые и молодые, выпрыгивали в бассейн из открытого окна на третьем этаже дома. Они там разбегались, в комнате, и сигали вперед, дабы миновать асфальтированные опасные метры, отделяющие дом от бассейна. Типичное дикое развлечение мирного времени. Никто меня об этом не просил, но, плеснув в физиономию воды, я взобрался в дом, разбежался, как все они, от дальней стены и выпрыгнул в окно. Очевидно, дабы доказать, что я тоже гусар, мушкетер, ахейский муж, настоящий мужчина. То, что рука моя держит ручку BIC и пишет эти строки, свидетельство того, что я упал не на асфальт.

После обеда (выпито было много водки и съедено множество завезенной Саксом и Патроном свежей баранины) Сакс вспомнил о моем обещании помочь ему убрать лес. Он ушел в гараж, завел там желтый трактор и, вырулив на нем к пруду, вызвал меня. Показал мне рычаги управления. Сакс в плавках и я в плавках, полупьяные шофера-механики, мы солидно посовещались. Я сел на трактор, и трактор поехал. Мне удалось совершить несколько приличных поворотов, и потому я, проникшись победоносным тщеславием укротителя дикой лошади, рискнул показаться у бассейна верхом на тракторе. Показавшись, я вынужден был вскоре отъехать, ибо трактор ужасающе дымил, и лежащие у бассейна попросили меня исчезнуть. Исчезая, я оказался в опасной близости к ручью. Точнее, к руслу сухого в летнее время ручья и, не сумев вписаться в поворот, забыл, как останавливают трактор, помчался прямо на ручей. И свалился в него вместе с трактором. Ничего себе не сломав, я вылез из-под перевернувшейся американской машины, продолжавшей вертеть колесами в воздухе.

Сакс был счастлив обнаружить, что я ничего себе не сломал. Оказалось, что несколько человек сломали ноги и руки на этом тракторе. Сакс был до того счастлив, что забыл о своем намерении очистить участок от поваленного им леса.

— Лимон — человек гуттаперчевый, — объявил Сакс за ужином. Количество гостей за столом увеличилось за счет приехавшего Жигулина и трех манекенщиц. — Я ожидал, что он без обеих ног выползет из-под трактора, а на нем нет ни одной царапины!

Закончив фразу, Сакс схватил, именно схватил, бутылку водки и налил себе ненужно полный стакан. Высадив водку одним духом, он всосался в двухлитровую бутыль кока-колы. Взяв за кость баранье ребро, стал глодать кость шумно и неряшливо. Я решил, что если гусары и презирают женщин, то женщины им не безразличны. Сакс превратился в дикого землевладельца, едва они появились, эти манекенщицы. Очевидно, это была его манера ухаживать за дамами — пугать их дикостью. Член, нависая над манекенщицей с платиновыми волосами, нашептывал ей фразы, заставляющие ее смущенно улыбаться. И на всех гусарах были штаны! Мне показалось, что я наконец проник в их психологию женоненавистников. Возражая против одной женщины — подруги приятеля, они вовсе не возражали против нескольких — свободных и ничьих.

Какая нелегкая занесла меня в лесистый штат Коннектикут к бассейну Сакса и на его трактор, в круг сплотившихся вокруг него друзей-однополчан? Издательство «Рэндом-Хауз» виновато. Издательство «Рэндом-Хауз» должно было выпустить мою книгу аккурат к Дню Американской Независимости. Однако, по оставшимся мне неизвестными причинам, дата была в последний момент перенесена на 29 июля. В раскаленном Нью-Йорке делать мне было катастрофически нечего, вот я и явился прямо из аэропорта к Саксу. Сакс давно приглашал меня к себе, и Кирилл приглашал меня к Саксу.

Через несколько дней Кирилл отвез меня к отелю «Diamond» — к остановке автобуса. Сидя в высоком чреве зверя, мчащегося, ревя, по дорогам Коннектикута, я вспоминал физиономии «старичков» и «молодежи». Я думал о том, что из них получилась бы плохая спортивная команда, но Сакс мог бы сформировать отличный штрафной взвод. Бравый, с гусарской лихой фантазией взвод для специальных заданий. Недисциплинированный, разумеется, но дьявольски храбрый. Увы, на земле Соединенных Штатов Америки, куда эти «старички» и «парни» сбежали, они оказались так же не у дел, как и на земле Союза Советских. Храбрые и буйные вояки одинаково не нужны обеим странам, но нужны покорные труженики, бессмысленные производители: хлеборобы, и бизнесмены, и музыканты, и налоговые инспекторы. Вся эта кодла без Веры и Царя в голове могла бы служить любой Вере и любому Царю, но была хронически неспособна на выполнение посредственных заданий. Потому они скопились тут, под крышей Сакса, как отставное офицерье без дела и занятий по привычке жмется в мирной жизни к commanding officer…

«Лишние люди…»? Так, кажется, называли подобный тип людей в традиционной русской литературе?..

Раньше они редко пробивались сквозь «железный занавес». Нынче занавес отменен, и их много — визитеров из прошлого. Обыкновенно модель их поведения такова: он (она) звонит вам в середине ночи, называет вас уменьшительным именем, как маленького мальчика, глупо гигикает и желает, чтоб вы отгадали кто он такой.

Вы не помните, чей это голос, вы раздражены тяжелым неразвитым акцентом в его русском языке. Быстрый и безжалостный, вы холодно изрекаете:

— Немедленно назовите себя, не то я положу трубку.

Он паникует, он извиняется. Он обращается к вам нормальным голосом, называет свое полузабытое вами, потускневшее от времени имя. Он говорит, что он в Париже и хочет увидеться. Что он позвонит вам завтра.

Обыкновенно он не звонит, навсегда напуганный. Наведя справки у старых друзей (двое-трое, так же как и вы, к несчастью, живут в Париже), он узнает, что ОН, то есть вы, «очень изменился, стал совсем другим человеком. Не признает старых друзей, зазнался…» Короче, ему о вас сообщают то, что говорят обыкновенно о людях, отделившихся от густого липкого улья коллектива, случайно сложившегося когда-то там, в другой стране. Об одиноких воинах… Он месяц или пару месяцев живет в Париже, то есть сидит на русских парижских кухнях и пьет водку с этими двумя-тремя, к несчастью живущими в Париже, и с их друзьями, но не забывает злиться на вас. Несколько ночей кряду ваш телефон вдруг начинает вопить около трех часов ночи, но, когда, проклиная телефон, вы добираетесь к нему, вас ждут два-три вдоха-выдоха, и трубку кладут. Возвращаясь в свою Москву/Ленинград, он привозит на бывшую родину сведения о вашем ренегатстве, зазнайстве, черствости, эгоизме, мегаломании и… разумеется, неблагодарности. Потому что, оказывается, вы всем им что-то должны…