С натужным ревом взлетели бэтээры по крутому серпантину, лишь на минуту задержавшись у горного ключа с чистейшей, ледяной водой. Нам открылся перевал — ровное плоскогорье длинной не более километра. По одной стороне дороги поле переливается всеми оттенками красного — цветут горные маки, с другой колышутся под прохладным ветерком неизвестные мне голубые цветы. Завороженные красотой вида мы остановились.

Сильный толчок застал нас врасплох. На полном ходу в нашу машину врезался идущий следом бэтээр. Яша чуть не улетел с брони , зацепившись сломанной когда-то ногой, яростно матерился. Сидевший на верхушке башни Влад, похоже, весьма болезненно налетел на оказавшийся у него между ног прожектор. Остальные отделались ссадинами и легкими ушибами.

Достоевский говорил, что “красота спасет мир”. Будем надеяться, что так и будет. Но наша склонность к эстетике, почти наверняка спасла в тот раз жизни ехавших за нами следом товарищей. Их бэтээр, добегающий последнюю тысячу километров, потерял тормоза как раз на коротком ровном участке. Искореженную тормозную трубку водитель выкинул и заменил на новую.

“Да,” — меланхолично протянул Яша несколько минут спустя, пиная слегка помятый “зад” нашей машины , — ”на серпантин бы ушли, и нам потом по всем склонам собирать вас как грибы…”.

Впереди нас ждало очередное разочарование. Добравшись прохладным вечером до шестнадцатой заставы Московского погранотряда, мы выяснили, что и здесь, вблизи Памира, вопреки курсировавшей по Душанбе информации, никаких скоплений беженцев не наблюдается. Стемнело, и в белых афганских кишлаках на “той стороне” не зажглось ни одной электрической лампочки, что не удивительно для страны, где на душу населения приходится 39 кВт/ч. электроэнергии. Только многочисленные звезды светили ярко.

Уже вернувшись в Душанбе, мы узнали, что в это время напротив населенного пункта Калайхумб через границу прорывалась крупная банда, вытесненная с территории Афганистана кишлачным ополчением. Почти восемьдесят человек были уничтожены в узком ущелье огнем давно пристрелявшихся пограничников.

ПСИХОТРЯД

Отряд психологических операций, с которым мы за последние годы накрутили немало километров по приграничным дорогам Таджикистана, — наверное, самая странная часть в 201-й мотострелковой дивизии. Формально предназначенный для работы с населением, ведения агитации в рядах противника, он выполняет важные разведывательные функции. Недаром в психотряд приезжают на стажировку офицеры-разведчики со всех концов страны.

Его двадцативосьмилетний командир знает каждую приграничную тропку от Нижнего Пянджа до Калайхумба, не раз ходил с колоннами по дорогам горного Бадахшана. Яша служит в Таджикистане четыре года, с тех пор как “вывелся” из Германии, и уже не надеется на замену. Среднеазиатский климат и кочевой образ жизни не пошли ему на пользу — среди офицеров дивизии он, пожалуй, чемпион по количеству перенесенных инфекционных болезней: гепатит, два тифа, дизентерия, словом, весь букет, кроме холеры. Яша уже давно “махнул рукой” на свое здоровье. “Еще пара лет и вы меня здесь похороните,” — оптимистично заявляет он. Живет в блоке — узкой комнатке не более восьми метров площадью, где из удобств только кондиционер. Семья осталась где-то в Волгограде и в ближайшем будущем нет надежды на “воссоединение”.

“Пробовал я их здесь поселить,” — рассказывал Яша. “Снял квартиру. А потом начались напряги, угрожать стали. Ведь мы здесь все люди известные, если что, наши семьи в заложники в первую очередь пойдут. Защиты никакой, только вот рацию в квартире жене оставил и пользоваться вроде научил. А я еще каждую неделю где-то далеко на границе болтаюсь. Помучились так несколько месяцев и отправил семью обратно. Самое смешное, если начальство чем-то недовольно, то угрожает и меня обратно домой отправить в Россию, так же как и в Германии “пугали”. Русского офицера стращают перспективой возвращения на Родину. Как будто я жить не смогу без этого их двойного оклада”.

Несмотря на вечный скепсис, Яша — один из лучших офицеров дивизии. Сутками он вместе с подчиненными возится, ремонтируя разваливающиеся машины, а потом еще должен корпеть над многочисленными докладными записками и отчетами. Так что времени у него не хватает даже на “чай”, совместное распитие которого — чуть ли не единственное развлечение для большинства военнослужащих 201-ой дивизии.

Надо сказать, от чрезмерного употребления алкоголя в армии нередко случается немало неприятностей. На моих глазах днюющему и ночующему в своем кабинете начштаба одной из дивизий докладывали об алкогольных ЧП -то у прапорщика отказала с перепою печень, то солдат в пьяном виде улегся на рельсы узкоколейки и погиб под поездом, который ходит-то не чаще раза в месяц, то купавшийся в пьяном виде нырнул в неглубоком месте и свернул шею, ударившись о дно. Потери личного состава от пьянства и вызванных им последствий, похоже, превышают потери, наносимые террористами, активность которых, впрочем, резко возросла в последнее время.

Командование 201-й дивизии не просто борется с пьянством дисциплинарными мерами, но прилагает неимоверные усилия, чтобы создать для своих солдат и офицеров хотя бы видимость нормальной жизни. На скромные армейские средства содержатся два русских оркестра, практически за счет дивизии живут местные театры. А дивизионная газета считается чуть ли не самой популярной в республике. Одним словом, вся жизнь русской общины Душанбе вращается вокруг одноэтажного здания штаба дивизии, спрятавшего фасад в гуще колониального садика, населенного павлинами.

Хорог

Старенький Ан-26 провалился в воздушную яму и, печально скрипнув металическими сочленениями, влетел в ущелье. Серый гранит ближайшей горы с потеками белоснежного снега закрыл в иллюминаторе блистающую под солнцем панораму Памира. Внизу Пяндж — узкая полоска воды, такого же, как и горы, серо-коричневого цвета. Ровно по ее середине проходит граница, отделяющая принадлежащую Таджикистану Горно-Бадахшанскую автономную область (ГБАО) от Афганской провинции Бадахшан. Но для того, чтобы сесть на аэродром города Хорога, самолету коллективных миротворческих сил (КМС) приходится пролетать над территорией Афганистана.

В маленьком салоне стоит густой запах репчатого лука. Мешки с картошкой и луком соседствуют с аккуратными квадратами банок оливкового масла. Русскими военно-траспортными самолетами возит “живой бог” исмаилитов Ага-хан четвертый продовольствие для своих единоверцев, ютящихся на отрогах каменных гигантов “крыши мира”.

Тридцатитысячный Хорог зажат между четырьмя огромными горами и Пянджем. Здесь, на высоте в две с половиной тысячи метров, воздух прозрачен, а лучи солнца не кажутся такими жаркими, как в Душанбе или на нижнем Пяндже. На крохотном аэродроме царит сонное полуденное спокойствие, а из-за афганской горы в нескольких километрах доносится частая дробь тяжелого пулемета.

“Не стреляют из Афгана по аэродрому?” — спрашиваю я встречающего самолет тощего прапорщика с неподвижным лицом в темных очках.

“ Да уж с полгода не было,” — бормочет он. — “А раньше у них там батарея стояла, а пониже позиции снайперов были,” — показывает рукой на склон горы в нескольких сотнях метров. “Зато Ишкашим несколько месяцев назад “Фантомы” бомбили,” — вступает в разговор рыжеватый парень в комбинезоне. “Все сначала смотрели, как самолеты красиво заходят, а потом сообразили куда — и как прыснули, вмиг полоса опустела. Правда бомбы кинули плохо, с большой высоты, ни одна не попала. А кто бомбил, так и непонятно, там в Афгане всякого оружия полно, и нашего новейшего в том числе, и наемники-хохлы тоже есть…”.

“Погранцовский” уазик привозит нас к казармам Хорогского отряда, расположенным в самом центре города, на берегах несущей в Пяндж свои бутылочного цвета холодные воды реки Гунт. Чистые белые домики стоят посреди роскошного парка. В одном из них до сих пор живет нынешний начальник разместившегося в городе штаба оппозиции, еще год назад бывший капитаном погранвойск. Начальника Хорогского отряда, как мы и ожидали, не обрадовало наше прибытие. Посовещавшись с Душанбинским начальством, он бодро сообщил, что на его помощь мы рассчитывать не можем, так как специального предписания от руководства ФПС не поступало.