Эдик не запомнил криков, звук был выключен, память не записала звуки, но вид двора из круглого окна: лысина майора Панченко, Агибенин с пистолетом, взметенным вверх, две группы красноармейцев, в центре каждой по отбрыкивающемуся из последних сил бандиту, — запечатлелся памятью фотографически, оформленный в зеленую круглую раму окна. Осталась за кадром третья группа красноармейцев. Она вышла во двор позднее и состояла из трех человек. Двое несли тяжело раненного бандита, и один красноармеец нес в охапке, очевидно, бандитские вещи: одеяла, ремни и торчащее во все стороны оружие.

Великий военный стратег Агибенин, получив от полковника приказ очистить чердак, но так, чтобы не перепугать «иждивенцев», выбрал шоковый метод. Он первым, со страшным криком, ворвался к бандитам на рассвете. Бандиты себе мирно спали в углах. Однако Агибенин так долго танцевал перед ними в героической позе удобной мишенью, что получил-таки пулю в плечо. Поскольку о дальнейшей судьбе бандитов или их происхождении ничего не известно, целесообразно перейти к лейтенанту Агибенину. Вне всякого сомнения, это был героический тип, всегда ищущий, торопясь, героизма и попадающий вследствие своей решимости и торопливости в смехотворные ситуации.

Однажды лейтенанта с поднятыми руками под дулами автоматов голого (!) привел в штаб и сдал лично дежурному, капитану Солдатенко, военный патруль. Дабы унизить до крайности лейтенанта, матерящего их врагами народа, троцкистами и немецкими (!) шпионами, патрули потрудились раздеть его и провести через большую часть города на забаву населению. Дело же, из-за которого его задержал патруль, было пустяковое, то есть дела вовсе не было. Агибенин явился под окна вечной своей пассии Елены Вяземской, а та, обладающая еще более взбалмошным характером, чем Агибенин, отказалась его принять. Отказалась, и все. В этот вечер у нее не было настроения. Интересно то, что большинство женщин и мужчин той эпохи откликалось лишь на единственные варианты имен. Агибенин был известен как сумасшедший лейтенант Агибенин, и, лишь очень напрягаясь, автор, кажется (!), припоминает, что его звали Славой, а вот от Елены Вяземской засели в памяти обе части. О чем это говорит? О том, что Елена Вяземская была крепкая женщина, состоящая из двух спаянных глыб, как два куска гранита, составляющие один памятник. Она не только была Еленой, но еще и Вяземской. Агибенин устроил страшный трагедийный шум под окнами Елены Вяземской и угрожал, задрав голову вверх, застрелиться. Она сказала: «Валяй, стреляйся, Слава. Я всегда хотела, чтобы мужик из-за меня застрелился». Он выстрелил, сунув дуло «ТТ» под мышку, в стену. Елена Вяземская хохотала в окне. Соседи проснулись и стали давать советы самоубийце: «Ты в рот, в рот дуло-то положь!» Явившемуся на выстрелы патрулю нехотя пришлось арестовать нетрезвого лейтенанта и, продержав его ночь на гауптвахте, наутро, так как он не успокоился, подвергнуть путешествию с поднятыми руками и голяком. Они могли привезти его на «харлее» в коляске, в комендатуре было несколько, в трофейном автомобиле на выбор, но дежурный решил унизить наглого лейтенанта как можно больше. Тотчас после войны военные ссорились по-своему.

Елена Вяземская сказала, что выйдет за Агибенина замуж, только если он станет Героем Советского Союза. Трудно стать героем, если война кончилась. Агибенин пытался перевестись на Дальний Восток, где, несмотря на окончание войны, шли еще мелкие военные действия. Позже он пытался перевестись в Западную Украину, где вовсю резвились тогда «бандеровцы», украинские националисты, ушедшие «в маки». Стяжать славы и жениться на высокомерной Елене Вяземской. Ребенок Эдик не сумел увидеть прославленную кокетку, но автору кажется, что она неделена была крупным носом римлянки, сложной прической в буклях и величавой, как у женщин Пьетро де ла Франческо, статью… Агибенин, начитанный истерик, лысый аристократ Красной Армии, отчаянно завидовал майору Кузякину. Майор, полуграмотный, подписывающийся на потеху всей дивизии как «егрой Кзякин», стал Героем Советского Союза, не желая этого, случайно. В 1944‑м, выйдя со своим взводом разведчиков прогуляться в тыл врага, уже на территории Польши, лейтенант Кузякин перерезал горла паре фрицев-офицеров, путешествующих небрежно без охраны. И, прихватив фрицевский портфель, свалил обратно к своим через линию фронта. В портфеле, когда штабные изучили их, оказались сверхсекретные бумаги, повлиявшие впоследствии на ход войны на всем участке фронта. Результат: полуграмотный лейтенант, деревенщина, по мнению Агибенина, взлетел сразу через две ступени в звании — получил майора. И звезду Героя Советского Союза в придачу. Агибенин презирал «егроя Кзякина». Презирал его красивую зеленоглазую жену с деревенским (по тем временам) именем Дуня, презирал даже ребенка Кузякиных. Обязанный по уставу первым отдавать старшему по званию честь, Агибенин избегал «егроя» и однажды спрятался в туалет, чтобы не приветствовать майора.

Отец Вениамин дразнил сына странной частушкой-песенкой, сочиненной, наверное, им самим, кем же еще?

Что имел в виду отец под «пичужкой»? Исследования позволяют предположить, что под пичужкой скрывается свинкина «писька», говоря на языке малышни, а по-взрослому — член чушки, свиной член. Автор не станет углублять терминологию, грубость была свойственна его первым, юношеским книгам, зрелому писателю грубость не к лицу. Так вот, отец, значит, связывал разбушевавшегося Эдю с такими странными вещами, прямо-таки бесчинствами, как хватание чушки за пичужку. Ударившись в доморощенный психоанализ, автор подумал, а не предвидел ли двадцативосьмилетний офицер, сидя в мундире, наброшенном на нижнюю рубашку, и перебирая струны гитары (автор любовно ласкает взглядом своего отца), а не предвидел ли он будущие приключения своего сына в Нью-Йорке, пустырь и пичужку негра? Ох, кто знает! Множество дельфийских невнятностей произносили близкие автору люди, и многие из этих невнятностей впоследствии расшифровались самым неожиданным образом. Что же касается непристойностей, то они всегда происходили и будут происходить. Малышня была по горло в непристойностях. Его «пичужка» пострадала еще до того, как ему исполнилось пять лет. Развалины начали приводить в порядок, во всяком случае, во дворе каждый день стали возиться красноармейцы, вгрызаясь в них кирками и лопатами, штаб решил отвоевать у развалин хотя бы часть территории. Новый, временный забор было легче преодолевать, чем прежний — высокий, и малышня стала углубляться в развалины, встречаясь там с представителями соседних племен малышни. Во время одной из этих встреч, закончившейся межплеменным бросанием камней, камень угодил Эдику в пах, и ребенок свалился от боли. Приведенный из похода, раненый схватился руками за самую драгоценную часть тела мужчины и заплакал. Мать поглядела на состояние пичужки и ужаснулась. Пришедший в конце дня домой отец ужаснулся тоже. Через много лет после эпизода родители признались, что очень боялись тогда, «что мальчик останется на всю жизнь импотентом». Пичужка через несколько дней стала черной, а еще через несколько — желтой. Мальчик импотентом не стал.

Первой женщиной (разумеется, кроме мамы, мама мазала его черную пичужку выписанным доктором кремом), коснувшейся его пичужки, была дочь начфина Фрязина, Ида. Она появляется на сцене под звуки тамбуринов и восточных дудок, эдакой чернявой, босоногой, в шароварах (или, как в XIX веке говорили, «шальварах»), танцуя с подносом (из офицерской столовой, красный, с тиснеными «НКВД» буквами). Кстати говоря, не был ли начфин дивизии, несмотря на имя-отчество «Иван Федорович», евреем? Откуда «Ида», почему такое имя дано девочке? Поглядев в словарь Вебстера, обнаруживаем, что происходит оно от имени богини юности «Идунн». Национальность богини юности не указана, вместо нее в словаре помещен вопросительный знак. На месте национальности Иды Фрязиной тоже останется вопросительный знак, ибо в те времена народ еще не разложился для Эдика на национальности. Сколько было лет богине юности? Такое впечатление, что она была в возрасте вдруг заменструировавшей Любки. Если так и было, то возможно объяснить развращение малолетних вспышкой уже не детского интереса к проблеме «дочки-матери», но скорее уже вполне взрослого интереса к противоположному сексу, вспышкой страстей, еще полуподавленных и ищущих пока что безобидный объект. Обидным объектом впоследствии послужили «богине юности» несколько молодых солдат, всегда блуждавших поблизости, возле штаба и возле офицерской столовой, но «скандал на всю дивизию» находится уже за пределами Красноармейской улицы и книги.