…Кажется, на этот раз лирик из меня явно не получился.

Из дискуссии на армейскую тему:

- Механика нарушений проста, как грабли. Услыхав пение, Одиссей вовремя не находит, чем бы заткнуть уши, и становится невменяемым, словно тетерев на току. Соблазны существуют, чтобы проверять человека на прочность и моральную непогрешимость, и в единоборстве соблазна с человеком побеждает последний. Во всяком случае, в армии. Если случилось наоборот, то искать откуп в наших спартанских условиях - последнее дело. Армия - живой организм и требует к себе такого же отношения, как отдельная личность. По-моему, нужно иметь мужество временно обходиться без коммунальных удобств и тапочек.

Другу Бухтиярову Васе, уезжающему на учебу:

- Вася! Ты вернешься красивым и важным. Только не вставляй себя в золоченую раму и не делай вид, будто ты меня вовсе не знаешь. Меня зовут Николай. Ни-ко-лай! И я верю в красивую легенду о маршальском жезле в солдатском ранце.

В свою очередь я обязуюсь не выставлять напоказ то, что мы земляки и вместе не знали уроков, сидя за одной партой. Ну, такого же тебе сладкого хлеба, как наш. Счастливо!

Самому себе:

- Я худой, но худоба моя не от святости. Все святые были худыми. Но никто из них не был в армии. А я до армии не умел бегать. И худоба - не от теперешнего ли моего учения?

И еще я порой думаю: неужели Диоген действительно просидел всю жизнь в бочке? Что бы он делал в бочке сегодня? По-моему, непременно нашелся бы умник, который бы вытряхнул его оттуда. Жизнь пустоты не терпит. Ни в чем!

Часовой на вышке давно заметил машину, бегущую в сторону заставы. Этот репортерский «рафик» с надписью наискосок - «киносъемочная» поначалу был просто точкой, которая по мере приближения начинала обретать очертания автомобиля.

Замполиту Тикунову уже доложили, что гости, едут, а он все еще не мог перестроиться на торжественный лад: склонившись над рабочим столом, как ни в чем не бывало шелестел своими бумагами.

Да и что, собственно, могло измениться? Службу не перекроишь, не остановишь и не повернешь вспять даже ради приезда ста репортеров любого ранга. Она, служба пограничная, и царица здесь, и дитя: все почести ей, все ласки.

Но с момента, когда приезжая киногруппа высадилась у ворот заставы и хозяйски огляделась, Тикунов внутренне подобрался. Было яснее ясного: лихая кинодружина за день работы легко опустошит его, уподобит лимону, из которого выжали сок для коктейля…

Такой рисовалась перспектива. О том же, что день лоскутно дробился на две, пять и более частей, не образующих целого, думалось зыбко или почти не думалось.

Прибывший «рафик», казалось, мог вместить батальон - так много их высыпало из машины - озабоченных, деловых, настырных. Операторы, едва обретя под ногами земную твердь, тут же принялись за работу: прищелкивали кассеты, отчего камеры становились ушастыми, похожими на Чебурашек, выцеливали длинными хоботами телевиков подходящий «типаж» среди свободных от службы пограничников, привлеченных столь необычным зрелищем на заставе - съемкой.

Тикунов все время был начеку: роль хозяина обязывала. А вместе с тем замполит словно раздвоился: первый - обстоятельный, неспешный - остался в канцелярии, второй - стремительный, целиком подчиненный моменту,- вышел к гостям. Буквально на глазах от кажущейся его неторопливости не осталось и следа,- он предупредителен, не суетлив, ловок.

Руководитель киногруппы, отчего-то больше похожий на прораба, чем на служителя муз, челноком мотался по дворику заставы - от замполита к своим подопечным и обратно.

- Где Машаров? Куда подевался начальник заставы Машаров? - мягко картавя, вопрошал он растерянно, глядя на Тикунова, как на вчерашний день - без великого интереса.- Мне сказали: старший лейтенант будет на месте.

Тикунов разводил руками: верно сказали, на месте Машаров, да только занят сейчас по службе, дел, сами понимаете, невпроворот…

Находчивый же Машаров вслед за звонком из политотдела, откуда предупреждали о выезде киногруппы, срочно махнул на фланг, будто бы там у него возникло сверхнеотложное дело. Замполиту своему напоследок вроде бы даже позавидовал: счастливчик, целый день в обществе асов экрана - мечта, такое и во сне не сразу приснится. Ну а что касается кино, так он его потом посмотрит, по телевизору. И укатил, пряча довольную улыбку.

Кстати, «кино» так никому и не удалось посмотреть: перед началом передачи заставу подняли по тревоге, даже телевизора включить не успели, а вернулись, по сути, уже на следующий день - после полуночи…

И вот теперь на правах хозяина Тикунов показывал вездесущим киношникам свою заставу в центре изумительной, сказочной Беловежи. Гости округляли глаза и все старались заглянуть куда-то в несуществующее «поглубже», в самые потаенные уголки. По гаражу ходили долго, выжидающе, словно надеялись разглядеть за полированными боками обычных заставских ГАЗ-69 контуры чего-то тщательно скрываемого, неких чудо-машин великолепного технического завтра… Почему-то не очень охотно верили, что граница охраняется без ЭВМ и прочих кибернетических штуковин - обыкновенными людьми, или, как пояснил им Тикунов, профессорами границы, но без громких титулов…

Пока длилась экскурсия, главный герой сюжета, инструктор службы собак Виктор Середа, испытывавший слабую надежду улизнуть из-под объективов, шепотом старался привлечь к себе внимание занятого гостями замполита:

- Товарищ лейтенант, ну его совсем, кино, у меня же собачка не кормлена,- и подергивал за короткий поводок, чтобы пес подтвердил довод хозяина хотя бы лаем. Тикунов обезоруживающе улыбался Середе: мол, терпи, из-за тебя все это кино…

Наконец экскурсия закончилась, руководитель дал знак своим подопечным, и пошло-поехало: наплыв, крупный план, дубль, ракурс, еще дубль, фон… Словом, китайская грамота, чуждая непосвященному слуху. Но красиво работали, черти, стремительно, с чувством, на каком-то адовом подъеме. Еще бы не работать: сюжет - горячее блина со сковородки - сам просился в руки.

Виктор Середа, затурканный до красноты этими бесконечными ракурсами и наплывами, уже хотел было махнуть рукой на всех и шмыгнуть в казарму. Тикунов - сработало реле опеки - оказался рядом:

- Виктор, ну еще чуть-чуть, понимаешь, надо. Там ведь было труднее…

Да, там было гораздо сложнее. Когда Середа с начальником заставы Машаровым оказался на горячем следе, когда после тридцатикилометровой погони в пересохшее горло, казалось, вставили грубую - щетку, когда на редкость выносливый нарушитель на бегу хлестнул по ним расчетливой очередью из автомата,- тогда Виктор, конечно, не думал ни о киношниках, ни о юпитерах и объективах. Просто все было. Неимоверно тяжело и просто. Конечно, взяли они нарушителя - со всей его подготовкой, звериным нутром, приспособленным под бандитскую руку укороченным автоматом без приклада… Огляделись, как оглядывается рабочий после смены,- надо же, утро настало! Сырым вдруг пахнуло: осенью, увядшим листом, грибом запоздалым… Капли с мокрых веток съезжают, как на фуникулере… И «бегун» этот ночной, снизу глазом косит, словно шилом прокалывает. Это сколько же времени пролетело? Семь утра! А начали-то погоню в ведьмино время, в полночь…

- Потерплю, товарищ лейтенант, ради вас потерплю…