Единственная примета грядущего тысячелетия — елка (языческий пережиток, но как прочно угнездился в общественном сознании!), украшенная набором блестящих шаров, купленных на распродаже во времена оные (на одном был изображен профиль крейсера «Аврора» и вилась полустертая надпись «60 лет Великому Октябрю»), клочками ваты, изображающими снег, и неопрятными пучками лежалого «дождя».

Вчера Майя предприняла неуклюжую попытку генеральной уборки и флегматично ползала с тряпкой по полу, стараясь отключиться от назойливых мыслей. Мысли не желали отключаться, и в конце концов Майя сдалась. Бросив посреди комнаты ведро с водой, она забралась с ногами в кресло и замерла, глядя на безмолвно мечущегося по экрану Киркорова. Эстрадное диво по какой-то необъяснимой ассоциации напомнило ей несчастного Эдика Безрукова. Она потрогала нижнюю губу — ерунда, столько времени прошло, даже маленького шрамика не осталось… И злости на беднягу нет (де мортуис аут бене аут нихиль), только нечто напоминающее сострадание: что может быть спокойнее должности школьного охранника? Сиди себе на стульчике, разглядывай коленки рано созревших десятиклассниц, прикрываясь страницами «Русского транзита»… А вот поди ж ты.

Майя посмотрела на собственные книжные полки (мамино наследство). Мама, в силу то ли своей профессии, то ли просто мировоззрения, всегда относилась к печатному слову человечества с большим пиететом и привила это отношение дочери. Эдик, видимо, такой привычки не имел. Или имел? Нужно будет спросить следователя, в каком состоянии были страницы и переплет.

Майя прикрыла глаза и попробовала сосредоточиться. Да, он сидел и читал и был совершенно спокоен — я на секунду обернулась, прежде чем подняться по лестнице вслед за Романом. А вскоре…

Вскоре Эдик еще что-то (или скорее кого-то) увидел. И это уж взволновало его до такой степени, что он вскочил, бросив книгу на пол, и прямо-таки понесся (?!) следом, на третий этаж, где в темном закутке, куда не проникает луна, получил смертельный удар… Вернее, множество ударов, яростных, беспощадных и не слишком сильных (ни один, отдельно взятый, не привел бы к смерти).

Келли. Пластырь на ладони, разбитый шприц, и странная реакция Севы — боль, исказившая черты лица, испуг… Не просто испуг, а вполне конкретный, будто он понял вдруг нечто и постарался это скрыть…

С этой мыслью она и уснула, только успев выключить телевизор где-то на границе сна и яви. С этой же мыслью открыла глаза в седьмом часу утра, будто невидимый будильник зазвенел и сбросил с постели. Наспех, будто кто-то дышал ей в затылок, Майя умылась и причесалась, проглотила универсальную яичницу, запив универсальной чашкой «Нескафе», и через полчаса уже стояла перед дверью четы Бродниковых, готовясь услышать заспанные ругательства.

Однако Ритка была уже на ногах и на кухне — там что-то варилось, жарилось, выпекалось, резалось и перемешивалось, источая целую какофонию ароматов.

— Проходи, — сказал она, нисколько не удивившись. — Извини, Сева пригласил на ужин соратников по партии, а те жрут хуже саранчи, сколько ни дай, все мало.

— Сколько соратников-то? — спросила Майя.

— Четверо. Трое местный и какой-то фюрер из Москвы.

Войдя на кухню, Майя невольно присвистнула: судя по количеству приготовленной снеди, Бродниковы ожидали на постой как минимум гусарский полк.

— И как не вовремя, бог ты мой! Следствие, пожар, шприц этот дурацкий (о мертвом Эдике Рита даже не упомянула, как о чем-то несущественном). Нужно было отправить Лику в частный колледж, как я и советовала. Подальше от этих безобразий.

— А где она сейчас?

Рита махнула в пространство половником.

— С утра убежала к подружке делиться впечатлениями. Пусть, по крайней мере, под ногами не вертится. Днем нас ждут в прокуратуре… Ох, Джейн, лишь бы она не наболтала там лишнего!

Майя подошла к ней, решительно отобрала половник, бросила его в мойку и взяла Риту за плечи:

— Чита, мы еще подруги?

— При чем здесь… То есть, конечно, подруги.

— Тогда скажи мне, что утаивает Лика!

Глаза Риты широко раскрылись, и ресницы воздушно захлопали (наверное, именно этой невинностью во взоре она и покорила Севушку).

— Почему ты решила, что она что-то утаивает?

— Роман арестован, — напомнила Майя.

— Задержан…

— Неважно. Следы на этаже — я имею в виду материальные следы, которые можно пощупать, — только мои и Романа. Правда, мы видели мальчика…

— Какого мальчика? — суеверно прошептала Рита.

— В костюме гнома. И слышали шаги за закрытой дверью, но этого не проверишь. Однако я очень хорошо их запомнила: шаркающие, с пристукиванием… Я уверена, это был убийца.

— Мальчик — убийца?!

— Нет, нет, слишком уж жутко… У меня другая версия — сумасшедшая, конечно, я согласна… Но, может быть, кто-то прошел по коридору, опираясь на палку?

— Роман?

— Отпадает, Романа я собственноручно заперла в музее.

— У него мог быть второй ключ.

— Чита, ты рехнулась! Зачем ему? Где мотив, хоть самый завалящий?

Рита потупила взор.

— Но ведь ты сама рассказывала: помнишь, они подрались из-за тебя… Ну, после моей свадьбы.

— Господи! — опешила Майя. — Когда это было!

Наступила пауза. Рита, выхватив из мойки многострадальный половник, снова принялась что-то мешать в кастрюле. В конце концов Майя не выдержала:

— Послушай. Ты всерьез веришь, что Роман мог убить? Наш с тобой Роман, который качал нас на качелях во дворе?

Рита еле слышно всхлипнула.

— Тогда кто? Этот твой хромой убийца? Ты начиталась Александры Марининой.

— Не обязательно хромой, — медленно проговорила Майя и выдала то, что давно вертелось на языке: — Палка могла быть частью маскарадного костюма.

Рита нахмурилась и замолчала, переваривая информацию.

— Но Лика была одета Домино, ты же знаешь.

— Никто и не говорит о Лике, — убежденно сказала Майя.

— Тогда что тебе нужно от нее?

— Чтобы она рассказала то, что видела. Я почти уверена, ты не позволяешь ей это сделать, даже знаю почему… Ты думаешь, это ее шприц разбился возле двери музея?

Рита неожиданно всхлипнула.

— Я выбросила эту гадость, выбросила! Как только увидела!

— Ты о чем? — не поняла Майя.

— Сама знаешь. — Рита швырнула многострадальный половник в мойку и заговорила горячо, словно в исступлении: — Я даже к врачу не решалась обратиться. Открой раздел объявлений в любой паршивой газетенке: «Быстрое качественное излечение! Полный отказ от, мать ее, зависимости! Анонимность гарантируется!» Черта с два анонимность. Те, кому надо, пронюхают в два счета. А для Севушки это смерть, пойми ты. Он мне никогда не простит… Для него ведь карьера — смысл всей жизни! Нет, я не могу…

Майя прикрыла глаза, сжала пальцами виски — и ее осенило.

— Ты хочешь сказать, Лика принимает наркотики?

— Я уже говорила тебе: я выбросила…

— И поэтому вы оба испугались, — пробормотала Майя. — Вы оба — ты и Сева, когда речь зашла о шприце. Вы решили…

Рита отвернулась, смахнув слезу с уголка глаза. Майя выждала ровно секунду: столько понадобилось сыщицкому азарту, чтобы на обе лопатки уложить боязнь выдать тайну следствия («А, наплевать. В конце концов, никаких подписок о неразглашении с меня не брали»).

— Чита, в шприце был не наркотик.

— А что тогда? — сухо спросила Рита, не поверив.

— Горючая смесь: бензин плюс еще какая-то гадость. Ее впрыснули через замочную скважину… Послушай, позволь мне поговорить с Ликой, пусть она скажет только мне, — умоляюще проговорила Майя. — Мне одной. Историю с наркотиками можно опустить. Но если она поднималась на третий этаж во время маскарада, то должна была видеть убийцу.

— А ты не боишься? — неожиданно спросила Рита.

— Чего именно?

— Что ты построила слишком сложную версию. Наркотики, трость как часть маскарадного наряда… Вдруг на самом деле все обстоит проще? И преступником действительно окажется Роман?