Что такое Игра как особая форма войны элит? Почему к хитросплетениям Игры надо относиться с особым вниманием? Тем, кого не убедил Бжезинский (смотри, например, его книгу «План игры»), мои попутные (я ведь не только об этом пишу) размышления могут тоже показаться неубедительными. Когда-нибудь я сконцентрируюсь только на игровой проблематике в ее самодостаточности (Кант называл это «в себе и для себя»). Здесь же ограничусь отсылкой к чужим работам. Их очень много. Но неужели одного Бжезинского не достаточно?

Гибель СССР — это результат Игры.

И нельзя допустить, чтобы следующим результатом стала гибель России.

Моя книга — не об Игре как таковой, а об играх. О том, как их не проигрывать. Для этого, прежде всего, нужно обладать адекватной игровой рефлексией. То есть понимать, во что играют, какие ходы делают и зачем.

Это понимание — тяжелый труд. Нужна информация, школа, организация сознания и психики. Те, кто не понимает, в чем состоит игра, — не игроки. У них могут быть миллиарды долларов, неограниченные возможности перемещения по игровой доске. И все равно они всего лишь фигуры. Может быть, очень важные, но фигуры. И они обречены в качестве таковых двигаться в соответствии с пассами игроков.

Понимание игры необходимо, но недостаточно. Нужны возможности участия в игре. Если нет возможности участия в игре, то тот, кто все о ней знает, — это наблюдатель, а не игрок.

В конце 80-х годов прошлого века политический класс СССР, именовавшийся «номенклатура», страшно обрадовался возможности активного участия в Большой Игре. И не понял, что можно поучаствовать весьма сокрушительным образом. А кто-то понял и заманил в игру. Мы не имеем права не понять в полной мере этот страшный опыт, обернувшийся геополитической и историософской катастрофой. И потому я анализирую происходящее как игру.

Есть такое понятие — «видеошок». Люди, увидевшие себя в первый раз на экране, хватаются за голову, восклицая: «Это же не мы! Не наши лица, не наши фигуры!» Когда-то, наверное, сходный шок был у тех, кто впервые сталкивался со своим отражением в зеркале. Шок игры — это шок, который испытывает каждый, кто видит свое изображение в игровом зеркале. Первая реакция всегда одна и та же: «Это не я!»

Талейран когда-то сказал: «Бойтесь первых побуждений, ибо они самые искренние». Цинизм этой фразы оправдан тем, что великий дипломат адресовал свою рекомендацию не всему человечеству и даже не современным ему «ромео» и «джульеттам», а дипломатам. Тем же, кому он же говорил: «Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли». Он ведь не Пушкина учил такому способу использования языка, и не политического публициста.

Пусть те, кто отвечает за участие в игре по своей элитной роли, боятся не описания игры, а своих первых реакций отторжения на это описание. Потому что эти реакции не совместимы с их ролевыми функциями. Пусть они преодолеют эти реакции. И тогда, быть может, мы не столкнемся с ухмылками по поводу действий власти в нашей стране, подобными тем, которыми изобилуют упомянутая выше книга Бжезинского «План игры» или его же «Великая шахматная доска».

Моя книга — не детектив, не триллер. Это исследование современной российской истории. Исследование обсуждаемых обществом (и вызывающих у него достаточно глубокое непонимание) конфликтов в нашей элите. Осуществляя такое исследование, я не могу не называть имена. И многие рванутся поначалу выяснять, кто из называемых для меня плох, а кто хорош. Кто демон, а кто ангел.

Увы, в аналитике элиты (и уже тем более в аналитике игры) нет места подобным дефинициям. И тот, кто будет их искать, пусть даже не берется читать. Я не хвалю, не ругаю. Человек, читающий текст, должен увидеть не героев и негодяев, ангелов и демонов, а очищенных от оценочности АКТОРОВ, участвующих в Большой Игре и трансформируемых этой Игрой по принципу: «Что вам человек! Для вас все люди — числа».

Для Игры все люди — числа. Она превращает людей в эти числа, особые числа, создающие вокруг себя тонкие структуры, игровые поля. Структуры и поля влияют на числа. Числа же, вбирая в себя эту тонкую энергетику, становятся не арифметическими и даже не алгебраическими величинами, а трансфинитными игровыми Алефами.

Игра создает акторов. Акторы влияют на Игру. Человек, увидев в зеркале Игры себя как игрового актора, может не узнать ничего: ни мотивов, ни сюжетов, ни ситуаций. Да, «игровой шок» тяжел для тех, кто первый раз сталкивается с рефлексией на игру. Но если он преодолевается, открываются новые горизонты. Мне кажется, что сегодня открыть эти горизонты важнее, чем когда бы то ни было.

Аналитика игры использует герменевтику. Герменевтику высказываний. Но и не только высказываний… Фактов… Событий… Сюжетов. Герменевтика — это дешифровка, интерпретация. Она не имеет ничего общего со смакованием сплетен. Но она же, чураясь подобного смакования, отрицает пренебрежительный подход к любым публичным высказываниям (мол, «собака лает — ветер носит»). Мне представляется, что ни то, ни другое недопустимо вообще. И вдвойне недопустимо в случае, если речь идет об элитных конфликтах, в рамках которых публичные высказывания — это игровые ходы, элементы информационной и интеллектуальной войны.

Что это такое с практической точки зрения? Если какая-то газета напишет, что высокое должностное лицо съело на завтрак зажаренного грудного младенца, то не надо ни негодовать, ни отмахиваться, ни обнаруживать каннибалистские черты в облике дискредитируемого политика, ни пренебрежительно сплевывать: «Тьфу, глупая болтовня!»

Нужно расшифровывать высказывания, определять их игровой смысл и бэкграунд, соединять текст данного высказывания с самого разного рода контекстами, подтекстами, обстоятельствами. Сопрягать этот текст с другими текстами и сюжетами. И обнаруживать в итоге как скрытый смысл (подтекст, надтекст и так далее), так и неявных субъектов высказываний. Это не теория заговора — это герменевтика, наука, которой тысячи лет. И которая сегодня развивается особенно бурно.

Вопли по поводу российских высоких должностных лиц: «Крышуют! Воруют!» — нельзя ни отбрасывать, ни принимать за чистую монету… Кто вопит? Как? Когда? В сопряжении с чем? А главное — зачем? Это просто вопль? Это игровой шаг? Это игровой контур, в котором конкретный шаг подчинен игровой логике и включен в те или иные «многоходовки»?

Аналитик Игры, рассматривая подобное, не солидаризируется с анализируемой информацией и не вытирает об нее ноги.

ОН ВСМАТРИВАЕТСЯ В ТО, ЧТО ОНА СОБОЙ ЗНАМЕНУЕТ.

Я анализирую не событийную буквальность, а то, во что эту буквальность превращает Игра. Я анализирую такие (подобные химическим) реакции, которые определенные высказывания вызывают в мирах, далеких от тех, в коих пребывают высказывающиеся.

Но на событийную буквальность влияет не только Игра. Влияет еще и История (если суше и конкретнее — макросоциальные процессы). Я анализирую и это влияние. Макросоциальные процессы набирают обороты. Ими надо управлять. Иначе они приобретут сокрушительный характер. Но, чтобы возникла возможность управлять процессами, надо их, эти процессы, понять. Вот я и пытаюсь понять, выводя за скобки все, что лакомо для обычной политической журналистики.

Процесс, который волнует меня больше всего, — элитогенез. Какая элита формируется у нас на глазах? Как помочь формированию нужной России элиты?

Общая проблема элитогенеза приобретает в современной России конкретный жгучий характер. Такой характер она приобретает в связи с судорожным (но, как мне кажется, недостаточно полным) обсуждением такого феномена, как «чекизм».

«ЧЕКИ3М»… Еще одно имя, требующее не оценочного, а аналитического подхода. Что такое «чекизм»? Это жупел? Узкопрофессиональный бренд? Надутый кем-то пузырь, который вот-вот лопнет? Или же это глубокое порождение всей нынешней российской действительности? Этого самого регресса… Воронки взрывного неорганичного первоначального накопления…

А есть ли «чекизм»? Может быть, его и нет вовсе? Или же он есть? Но тогда чем он является? Потенциальным борцом с регрессом? Классом, готовым к полномасштабной ответственности за государство? Или же он лишь очередной катализатор того же регресса?