Еще Николай сделал акцент на изучение картин Пикассо. Он заметил, что картины Пикассо строятся на объемно-геометрических формах. Они передают пространство и создают необыкновенно сильное впечатление своим ритмом плоскостей и пятен, сделанных небольшой гаммой красок.

Он уже давно почувствовал, что от картин знаменитых мастеров как бы заряжался - как сам любил говорить, "заряжался, как от аккумулятора". В мастерской Машкова его увлекала интересная практическая работа, о которой он мечтал, да и студенты - соратники по учебе были энергичными и великодушными людьми, о которых он потом вспоминал почти трепетно. "Девушки наши были новой формации, энтузиасты искусства. Они хотели быть равными с мужчинами, но не теряли женственности. Мужчины были просто богатырями, не поддающимися ни холоду, ни голоду. Они никогда не падали духом". Жизнь в мастерской была творчески насыщена и необыкновенно интересна. Часто к ним заходил Маяковский, читал свою новую поэму "Мистерия-буфф", "Облако в штанах" и другие произведения. Из воспоминаний Николая Степановича: "Это было потрясающее, незабываемое чтение, какое-то извержение вулкана. Маяковский читал "во весь голос", и его слушали, как Шаляпина. Это было чудо!" Он беседовал со студентами, как всегда ратовал за плакат, за его могучую силу агитации. Маяковский считал, что плакат силой своего воздействия может остановить человека, заставить его прочесть, запомнить, вызвав к действию. Он считал плакат самой лаконичной, броской формой общения со зрителями. Возможно, что именно Маяковский настолько подействовал на Николая, что послужил толчком в его дальнейшей творческой жизни в области плаката.

Кроме Маяковского, в мастерскую приходили и другие поэты. Заходил и А. В. Луначарский. Он запросто беседовал со студентами, смотрел их работы, давая в основном положительную оценку. Но больше всего его интересовала и волновала проблема создания настоящей революционной картины. Он считал, что пролетариату нужна картина, как некогда яркая статья Белинского или новый роман Тургенева. Она должна бить по нервам, а художник должен творить эту картину так, как будто она выношена в его душе. Дискуссии с Луначарским оставили глубокий след в душах молодых художников (Николай позже в своем творчестве не раз вспоминал его слова).

В мастерской бывал и В. И. Ленин. Правда, его посещение было вызвано, скорее всего, не интересом к искусству, а тем, что там училась сестра Инессы Арманд - той самой, которой сильно увлекался Ленин. Возможно, сестра была "связной" между ними. Для студентов же появление Ленина в мастерской было большим событием. Он вел с ними беседы, говорил о роли художника в обществе, о свободе творчества, о том, что художник больше не будет нуждаться в покупателях - у каждого будет социальный заказ. Эти слова буквально окрыляли Николая и всех студентов.

Но, к сожалению, из-за ухудшения состояния здоровья Николаю пришлось оставить учебу. Проучился он в мастерской около двух лет. За это время он сделал несколько портретов, натюрмортов и рисунков, многие из которых одобрил сам Машков. Настроение было подавленным. Голод давал знать о себе: начались головокружения, обмороки, появилась сильная отечность в ногах. По совету врача он должен был срочно покинуть Москву и искать "хлебное место". Выбора не была, оставалась только одно - ехать к родным в Рязань. Моральное состояние было ужасное: ведь покинуть надо было не просто Москву, а мастерскую Машкова, своих друзей и, конечно, Ольгу.

Он простился с друзьями, с Машковым, который был очень огорчен внезапным отъездом Николая. Простился и с Ольгой, с которой они потом долго не виделись. Поехал налегке - не было сил, и все этюды, рисунки, натюрморты пришлось оставить в мастерской. К сожалению, они пропали бесследно. Поехал как говорится на перекладных - была объявлена неделя грузового транспорта и пассажирские поезда не ходили. Пришлось ехать на пригородном до Раменска. Ночевать было негде - вокзал был превращен в лазарет для тифозных больных. Но как говорится мир не без добрых людей, и его приютила одна немолодая женщина. Из воспоминаний Николая Степановича: "В доме на столе стоял картофельный пирог с морковной начинкой. Такого я давно не видел и не ел. Невольно думалось: бывают же на свете такие добрые люди! Кто я для нее случайный прохожий". Потом эта женщина достала ему билет в теплушку товарного вагона, где яблоку негде было упасть. Так он добрался до Рязани.

Он снова в родных местах. Показался маленький домик, родное с детства крыльцо и на нем - тетушка. Она с нетерпением ждала племянника, напекла блинов. Потом пришли родственники, и за разговорами он не заметил, как съел лишнее. Ночью начались невыносимые боли. Оказывается, есть надо было после голодовки понемногу и, конечно же, не. блины. Слава Богу, все обошлось благополучно, но пришлось провести в постели больше недели.

Едва поправившись после болезни, он, как всегда приезжая в Рязань, пошел к своему первому учителю Дубойковскому, чтобы поделиться новыми впечатлениями и взглядами на искусство. Он всегда находил у него полное понимание, и от этого поднималось настроение. Здесь он встретился с художником В. В. Мешковым, который в свое время дал высокую оценку его ранним работам. Мешков был рад этой встрече и пригласил Николая посетить первую персональную выставку художника Малявина. К сожалению, она потом оказалась и последней на его родине. В то сложное время открытие выставки было редчайшим явлением и крупным событием в культурной жизни Рязани. Для Николая же это был праздник души. Он считал, что ему крупно повезло: наконец-то на этой выставке перед ним раскроется талант Малявина, до этого он видел лишь несколько его картин. Он шел на выставку и размышлял: "Каким же теперь я его, Малявина, увижу, что это - старое искусство или новое?" С того момента, как он встретился с Малявиным, прошло время, и взгляд на искусство у Николая изменился, стал более сформировавшимся. Он неторопливо шел по выставке и внимательно смотрел на картины. И вдруг увидел краски необыкновенно яркие, красные, глубокие красно-коричневые, охристо-золотистые, прямо искрящиеся. И тут он как бы услышал музыку, может быть, даже симфонию или многоголосый хор русского народа. Вот что вспоминал Николай Степанович: "Еще только по отдельным пятнам, еле уловимыми композиционными сюжетными связями выставка сразу же поражала своей силой темперамента, творческой энергией, своим талантом. Это был гигант русского искусства. Главным был здесь цвет, колорит, динамика живописи, раскованность, широта и смелость. Так образно и ярко народные темы никто не раскрывал, а тема "Бабы" осталась у него на всю жизнь". Вот это все, собственно, и было дорого Николаю. Он открыл для себя, что такое малявинский реализм.

От Мешкова он узнал о трудной, но интересной и поразительно сложной судьбе Малявина. Юношей тот был послушником в монастыре, писал иконы. Как-то проездом из путешествия за границей к ним в афонский монастырь заехал Беклемишев, известный скульптор и ректор Петербургской академии художеств. Ему показали иконы и другие работы Малявина. Беклемишев был буквально поражен его талантом. И тогда по его настоянию и по просьбам монахов Малявина отпустили учиться в Петербург. Там во время учебы он зарекомендовал себя блестящим художником. Каждый его портрет был сенсацией в мастерской И. Репина. И вдруг скандальная история с дипломной работой "Смех", которая потом в Париже произвела настоящий фурор. Это была большая картина, где бабы, в красных сарафанах, весело хохочут. Краски были необыкновенно яркие, чувствовалась экспрессия, динамика. Старые академики с консервативными взглядами картину не поняли и были против присвоения Малявину звания художника. Репин возмутился таким решением и даже хотел покинуть Академию, но тут совет согласился дать Малявину звание художника, но только за портреты. Для молодого художника эта история с дипломной картиной была вопросом жизни. Скандал вышел за пределы Петербургской академии художеств, вмешалась пресса, разгорелись споры. Идеологи "Мира искусства" А. Бенуа и С. Дягилев считали работы Малявина новым словом в живописи, прогрессивным и многообещающим. Вся молодежь стояла за него. Но вдруг свершилось чудо. В Париже должна была состояться первая Всемирная выставка искусства, и И. Репин как член комитета русского отдела предложил послать на выставку картину Малявина "Смех"; он уговорил вице-президента Академии графа И. И. Толстого - председателя комитета; к ним присоединился ректор Академии Беклемишев, тоже член комитета. И вот картина оказалась на выставке, а к Малявину пришла мировая слава. После картины "Вихрь" (1906) в 37 лет он получает звание академика Петербургской академии художеств. Надолго запомнился Николаю рассказ Мешкова о судьбе Малявина.