Еще долго Николай находился под впечатлением этой выставки. Прошло совеем немного времени после его возвращения в Рязань, и ему неожиданно повезло - подвернулась работа. Заведующий клуба от строительных рабочих, друг бывшего учителя ремесленного училища, где раньше занимался Николай, предложил ему необычную сферу деятельности - быть одновременно художником и режиссером самодеятельного театра. После некоторых раздумий и уговоров Николай согласился. Насколько он себе представлял, работа должна быть трудной, объемной, но интересной. И теперь мыслями о ней была полна голова. "Может быть,- думал он,- мое незнание театральных условностей, приемов поможет приоткрыть новые горизонты". От этих мыслей становилось легче на душе.

На дворе были 20-е годы - годы дерзаний, жажды обновления и ломки старого. Николай испытывал необыкновенный прилив сил, проснулась фантазия, появился творческий энтузиазм, и дело пошло. Ему шел тогда 23-й год.

Помещение для театра и студии было не совсем подходящим - бывший трактир с довольно низкими потолками, с коновязями на улице для удобства приезжих крестьян и извозчиков. Сделать храм искусства из трактира было, естественно, трудно. Но были и свои плюсы, потому что актеры были не профессионалы, а из строителей и все, что было задумано по части реконструкции помещения, своими силами сделали быстро и добросовестно. Теперь настал ответственные момент - приступили к постановке первой пьесы. Театр решили открыть пьесой М. Горького "На дне". Это произведение было всем "актерам" близко, понятно и интересно, потому что это был их вчерашний день, столь хорошо знакомый и, казалось, навсегда ушедший из жизни. Героев пьесы они прекрасно чувствовали; оставалось отобрать самое характерное , самое выразительное. Вначале стали внимательно анализировать пьесу по частям по системе Станиславского, затем начали продумывать в целом. Это было как в живописи: сначала этюды, рисунки, а затем эскизы к картине. Николай стал фантазировать, творить, искать, старался найти для каждого актера свой жест. Это было трудно, но постепенно все получалось. Каждая сцена была так психологически построена и композиционно продумана, что давала актерам возможность представить цельный образ и даже услышать музыку в пьесе. Николай режиссировал с помощью дирижерской палочки - ему тоже слышалась музыка.

В художественной студии делались эскизы декораций, прорабатывались грим, костюмы, создавались образы героев. Постепенно артисты входили в роли, в них тоже начинала просыпаться фантазия, появлялся энтузиазм. Это было настоящее творчество.

Но был один недостаток - маленькая сцена. Из воспоминаний Николая Степановича: "На нашей небольшой сцене мне удалось создать ощущение глубокого подвала "дна". Высоко прорубленная дверь, разбитая, расшатанная лестница, а еще высоко прорезанное подвальное узкое окно, из которого были видны только ноги прохожих, и над всем этим - давящий сводчатый потолок. Большая нелепая печь, где ночлежники играли в карты почти под потолком, кругом нары, тряпье на них - все обшарпанное, грязное, запущенное. Стены с потрескавшейся штукатуркой... Гнетущая обстановка".

Спектакль состоялся, творческий эксперимент удался, принеся неожиданный успех. Живопись и игра актеров, объединенные общей композицией, сделали чудо. Затем Николай ставил пьесы "Бедность не порок" и "Грозу" А. Н. Островского и другие. Зал во время спектаклей буквально ломился от публики, был полный аншлаг. Основной контингент - молодежь. Пьесы шли нестандартно, без устоявшихся штампов. Они вызывали большой интерес у рязанской публики. Да, это был не профессиональней театр и Рязань не столичный город, но творческий энтузиазм актеров и их порывы были благотворны. Театр, во главе которого был неутомимый во всех своих деяниях молодой художник, действительно сыграл в это очень сложное время большую роль в культурной жизни провинциального города.

Молва о молодом художнике, театральном экспериментаторе быстро разнеслась по городу. Актеры красноармейского театра попросили Николая помочь им в постановке пьесы Шиллера "Вильгельм Телль". У них никак не получалась трагедия. После долгих уговоров пришлось согласиться. Задача была не из легких. Николай решил поставить этот спектакль совершенно по-новому, кубистически. Все декорации были основаны на кубах, которые использовались их для самых разных действий. Кубы ассоциировались с горами и высеченными в них лестницами. Сначала он сделал кассу эскизов и даже склеил макет. И тогда в суровом колорите окаменелых кубов стало видно, что происходит что-то трагическое - кубизм давал эти возможности.

Но декорация - это только тон для трагедии. Дальше он сделал режиссуру всей пьесы, как и раньше используя дирижерскую палочку. Появилась динамика света, звука, движения, темпа и пауз. Была введена музыка, целый оркестр. Все было сосредоточено на наиболее полное выявление трагедии этой пьесы. Костюмы были подкрашены, лица актеров тоже пришлось гримировать по-кубистически. По городу были расклеены афиши.

Наступил день спектакля. Зал был переполнен, трагедия началась. Спектакль прошел на должной высоте, после окончания раздался шквал аплодисментов, который еще долго не умолкал. Публика ликовала и долго не расходилась. "Творческий эксперимент удался",- так отозвалась местная газета" об этом спектакле. Да, пьесы в постановке Трошина имели большой успех. "Как-то,- вспоминал Николай Степанович,- когда мы заканчивали большущее полотно для постановки "Грозы",- оно была натянуто на полу зрительного зала, и я делал последние штрихи и пятна в пейзаже с предгрозовым небом - я вдруг почувствовал, что кто-то упорно смотрит на мою кисть. Я быстро оглянулся и увидел пожилого человека высокого роста, плотного сложения, в очках с тонкой металлической оправой, с бородкой, с подстриженными в кружок волосами. Одет был в старомодную поддевку, в руке держал палку-клюшку".

Далее произошла интересная беседа.

- Разрешите познакомиться. Степан Пирогов, старший плотницких артелей нашего союза строительных рабочих. Я всегда смотрю ваши постановки и все удивляюсь, как это вы делаете такие чудеса! Простыми малярными красками и синькой для белья вы передаете простор Волги, очень похожий на наш Окский, у Новоселок.. Ведь вся наша семья родом оттуда. И как верно, как живо все получается у вас!

Николай внимательно слушал его. Он сразу же догадался, что это отец знаменитых певцов Пироговых. Отложив кисть, он пригласил собеседника присесть. А Степан Иванович все говорил и говорил - он был очень эмоциональным человеком.

- Я много раз видел ваши репетиции и каждый раз удивлялся, как это вы с нашими рабочими-любителями так хорошо управляетесь и как они у вас начинают входить в роль - и все под вашу дирижерскую палочку. Ведь это же не опера, а драма! Вы, должно быть, нашли какой-то секрет. Не удивляйтесь, я хоть и плотник, но очень интересуюсь театром - ведь у меня все сыновья певцы, артисты. Поют они в разных театрах и у всех у басы. Их у меня было пятеро. Старший погиб на фронте - у него был самый лучший голос...

Николай перебил собеседника:

- Вот я слушаю вас и поражаюсь - ведь у вас тоже сильный бас.

- Ну это что,- сказал Пирогов,- вот у моего отца, их деда, был такой могучий бас, что его даже прозвали Колокол Ивана Великого! У нас в роду все были басы и все голосистые.

Николай вспомнил, как еще до революции со своими родственниками ходил в древний Успенский собор на архиерейские службы слушать протодьякона Пирогова и какое потрясающее впечатление произвело это на него.

А Степан Иванович продолжал:

- Мой Григорий обладает таким сильным басом, что даже Шаляпин, услышав, прочил его в свои преемники. А однажды все четверо сыновей давали концерт. Представляете, что это было? Они пели партию для четырех басов... Не помню, как называлась опера, но это было нечто громоподобное.

Николай на мгновение представил себе это невероятное явление и с легкостью поверил, что это действительно было чудо.