Узнав об этом решении Александра, более всех возмутился Меликошвили. Изменить своим детским увлечениям?! Отказаться от таких замечательных наук, как минералогия и химия?! Нет, Александру следует наверстывать упущенное, упорно учиться, посещать лекции по естественным паукам!

Жизнь — это не решение учебных задач. Тут одной логикой не обойдешься, а цена подсказки сомнительна: в конце концов, каждый решает сам, каждый решает за себя. Никто не может знать о твоих склонностях, симпатиях и неприязнях лучше, чем ты сам. Петр Григорьевич прав. Но ведь сердцу не прикажешь! Выбираешь жизненный путь не только холодным рассудком, но более — движением души, велепием сердца…

…Ферсман позже признавался, что вряд ли он последовал бы совету Меликошвили: слишком разочаровали его сухие учебники и скучные лекции по минералогии.

Петр Григорьевич говорил, что минералогия чрезвычайно интересна. Она соединяет в себе химию, физику и геологию. Вот когда Александр освоит основы своей профессии, начнет читать специальные научные статьи и трактаты, тогда и узнает сущность минералогии. В Новороссийском университете преподают этот предмет по старинке. А вот в Москве знаменитый профессор В. И. Вернадский читает курс минералогии по-своему, и отзывы о его лекциях самые восторженные!

Подобные доводы не убеждали. Как бы ни преображалась минералогия, там, в далекой Москве, учиться от этого ничуть не интереснее, тем более когда нравятся другие науки…

И вдруг все изменилось. Отец сообщил, что его переводят служить в Москву. Александр теперь будет учиться в Московском университете. Это было, как тогда говорили, веление судьбы.

Ферсман робко входит первый раз в минералогический кабинет Московского университета. От волнения не может говорить. Профессор Вернадский строго смотрит на него сквозь очки (заметим, что профессору тогда было 40 лет).

Выяснив, что перед ним новый студент, Вернадский направляет его в минералогическую лабораторию, к Павлу Карловичу Алексату. Тот оказался еще более строгим: указал новичку его стол — в углу, возле печки, и вручил охристо-желтый кусок минерала ярозита, добавив:

«С острова Челекен». Все еще смущенный, робеющий студент принялся изучать образец.

На следующий день в лабораторию зашел Вернадский.

Негромко поздоровался и стал подходить к каждому по очереди: «А что у вас?» Ферсману сказал: «Ярозит — минерал очень интересный. Содержание некоторых элементов в нем сильно варьирует. Например, алюминия и кальция.

Безусловно, это связано с составом тех минеральных масс, при выветривании которых образовался ярозит. Но должны были играть немаловажную роль и подземные воды. В этом вопросе еще много неясного».

Через несколько дней Ферсман убедился, что строги его новые преподаватели более всего к самим себе и к тем, кто не увлечен наукой. Обстановка в минералогическом кабинете была дружеской, радостной.

Конечно, студенту необходимо прежде всего огладевать впаниями, учиться проводить анализы. Но все-таки так едорово, когда перед тобой минерал, о котором еще многое остается неизвестным, и его историю предстоит расшифровывать так же, как археологам — загадочные письмена давно исчезнувших народов…

Лекции Вернадского произвели на Ферсмана двойственное впечатление. Они не отличались ораторским мастерством, броскими фразами, остроумными отступлениями. Вернадский говорил негромко, спокойно, просто. Но от этого еще отчетливой, ярче выявлялась новизна и красота идей, которыми он делился со слушателями.

Впервые открылась Ферсману истинная сущность минералогии. Прежде, во время бесед с учеными-химиками, будущее минералогии виделось ему в том, что она все более будет превращаться в химическую науку. В лабораториях, среди реторт и пробирок, химики будут поверять «алгеброй гармонию»: алгеброй точных экспериментовгармонию природных процессов.

Он полностью разделял мнение великого шведского химика Берцелиуса, высказанное еще в 1822 году: «Минералогия как учение о неорганических соединениях, составляющих наш земной шар, является лишь частью химии, на данных которой она всецело и исторически основывается». И когда Ферсману говорили о новаторском курсе минералогии Вернадского, то имели в виду именно такой подход, воплощающий пророческую мысль Берцелиуса.

Действительность оказалась иной. Да, в начале своей научной деятельности Вернадский придерживался идеи включения минералогии в химию. Нужен был приток новых, основанных на экспериментах достижений бурно развивающейся химии в традиционную описательную минералогию. Однако теперь ситуация изменилась.

Вернадский по-прежнему утверждал, что существует теснейшая связь между общей химией, изучаемой в научных лабораториях, и химией, которую изучают минералоги в природной лаборатории земной коры. Но есть и важное различие. Химия земной коры даст более грандиозную картину явлений. По сравнению с лабораторной химией эта картина отличается не только масштабами, но и необычайной сложностью. Химические закономерности и соответствия, наблюдаемые в мире минералов, еще пе вошли в круг изучения химиками.

Для минералогии, как и для геологии, наблюдения в поле, в природной обстановке — основной метод искания истины.

Ферсмана эти мысли ошеломили. Он ощутил, заново пережил детскую свою любовь к поискам камней, к дальним путешествиям за минералами. Нет, не только в пыли коллекций, среди справочников и не только в лабораториях призван работать минералог! Минералы необходимо наблюдать, изучать в природной обстановке, подобно тому как наблюдают зоологи жизнь и взаимоотношения животных, а ботаники — растений.

На лекциях Вернадского шла речь и о различиях существования минералов и живых организмов. Все живое обладает одним особым качеством неповторимостью.

Неповторима каждая особь, неповторим вид или сообщество. За миллионы лет геологической истории пе было случая, чтобы вымерший вид возродился вновь. Эволюция жизни необратима.

В мире минералов господствуют замкнутые циклы, круговые системы химических изменений. Они постоянно повторяются. Минеральные виды древних эпох точно такие же, как более молодые или даже современные.

Минерал следует изучать на всех стадиях его существования, а не только тогда, когда он приобретает устойчивую структуру, становится «камнем». Надо постигать роль минерала в общей жизни Земли и его зависимость от внешней среды. Чем точнее такое знание, тем легче искать минералы, месторождения полезпых ископаемых…

И все-таки дело обстоит не так просто. Вернадский пе удовлетворяется определением наиболее общей закономерности. Мысль его идет дальше, глубже. Для некоторых минералов были эпохи «расцвета», широкого распространения. Например, для накопления калийной и поваренной солей особенно благоприятным временем был пермский период, а также более древний кембрийский и сравнительно молодая кайнозойская эра. Очень неравномерно в геологической истории накапливался и каменный уголь. Причины подобных явлений неизвестны.

Захватывающими были лекции Вернадского по истории развития физико-химических и геологических наук в повое время. Для него история науки не была подобием окаменелости, остающейся неизменной веками. Он утверждал: каждая эпоха по-новому осмысливает прошлое!

Воссоздание хода научной мысли было для Вернадского пе самоцелью. Он выяснял законы научного познания. История науки была для него орудием познания нового.

Он учил не просто науке или истории науки. Он стремился выработать у слушателей научное мировоззрение, особый взгляд на природу, основанный на фактах, опытах, наблюдениях, обобщениях.

Наука — коллективное творение. Опа созидается усилиями тысячей тысяч специалистов, и не только ученых.