Без предисловия отклоняюсь назад и бью его в живот. Довольно улыбаюсь, наслаждаясь моментом, когда горячий, свежезаваренный кофе волной выплескивается на руку Джареда.

— Это может шокировать тебя, но женщины могут разозлиться и без ПМС. Это отвратительно звучит. Разве ты никогда не злишься просто так?

— Ну конечно. Это твоя точка зрения? — он засовывает руку в рот и посасывает ожог — худшее, что можно сделать в данной ситуации. Зная, что он будет делать это весь день, потому что ожог не спадет, милосердно включаю холодную воду и подставляю под поток руку Джареда.

— Моя точка зрения — почему вы, мужчины, можете злиться, не имея ПМС, но когда, то же самое касается женщин, это просто невозможно? Может быть, я и отстаю от CNN (телеканал), но я еще не слышала, что менструальные циклы и способность злиться научно связаны, ты, сексистская свинья!

— Ты знаешь это, детка.

Джаред зарывается лицом в мою шею и похрюкивает. Я смеюсь и извиваюсь, потому что это дико щекотно, а не потому, что он неотразим или прощен. Но это именно тот способ, которым он заканчивает все наши ссоры с тех времен, когда нам было по десять, и его семья поселилась напротив нашего дома. Я серьезно - он слишком очаровательный для своего же блага, и мы тайно миримся с этим - но я никогда вслух не произнесу, что он, на самом деле, просто классный.

— Прошу тебя, не делай этого снова, Джаред, я серьезно. Если бы я не была так мила, то вышвырнула бы ее отсюда за волосы. — На самом деле, я не сделала это скорее из-за знания, что, если автобус качается, то тебя может стошнить от того, что увидишь, когда постучишься, а не из-за благотворительности, но я не стала упоминать эту маленькую деталь. Уперев руки в бока, я серьезно смотрю на него, нахмурив брови. — Никому не позволю, даже тебе, разрушить его гармонию. Он побеждает и ...

— И все остальные ублюдки проигрывают, — заканчивает он за меня. — Знаю, детка, я согласен.

— Знаешь, я серьезно, неужели так сложно снять номер или поехать к ней? Неужели они все бездомные шлюхи?

— Бездомные шлюхи — ха! Забавно, — я слышу его бормотание и смех на расстоянии.

— Раз уж вы проснулись, слушайте, — предупреждаю я остальных двоих, очевидно прячущихся под своими одеялами от силы моего гнева и явно испуганного Джареда, — и вам лучше записывать, потому что я не собираюсь проводить эту беседу снова.

Голова Ретта высовывается из коморки, его черные волосы дико торчат во все стороны. Он посылает мне улыбку, полную гордости и одобрения. Это его обычный способ поддержать меня без очевидного перехода на мою сторону. Не дай Бог, его брат узнает, что он поддерживает девушку, а не «свой вид».

Братьев Фостер всегда считали близнецами, хотя на самом деле у них разница чуть менее года, и они очень разные. Прежде всего, Джаред очень эгоистичный парень, тогда как Ретт, старший из братьев, неизменно бескорыстный. Темные волосы Ретта мягкие и волнистые, а волосы Джареда грубые и при прикосновении щекочут руку. Они оба высокие и мускулистые, с глубокими темно-синими глазами. Если Джаред всегда танцует с менее тонкими мотивами, скорее рефлекторно и саркастически, то движения Ретта более послушны, и при этом он словно смотрит тебе в душу. Когда я хочу пошутить, посмеяться или просто забыться, я иду к Джареду. Его веселый и беззаботный дух освежает. Но, когда мне нужно просто побыть с кем-то понимающим, знающим верные слова и способным утешить, я ищу Ретта. На самом деле, я люблю их абсолютно одинаково.

Ретт все еще поглядывает на меня, я показываю ему язык и свожу глаза к переносице, но при этом оставляю свой голос сердитым для всех остальных.

— Я ухожу, чтобы забрать Коннера. И этому месту лучше бы пахнуть Лизолом и конфетками, когда мы вернемся. — Я разворачиваюсь на каблуках, схватив свое дерьмо, и ухожу, хлопнув дверью. Дойдя до нижней ступеньки, останавливаюсь, чтобы успокоиться и наполнить легкие свежим воздухом.

— Ты в порядке?

Моя голова дергается вправо, где я замечаю моего дядю Брюса, нашего водителя и по совместительству импровизированного менеджера, а также единственного родственника, который остался у нас с Коннером. Он прислонился спиной к автобусу и потягивал сигарету. Я бы хотела, чтобы он бросил эту отвратительную привычку. Единственный брат моей матери, он потерял свою жену из-за рака, Христа ради..., и он все еще курит, дымит как стареющий, слегка полноватый двигатель. Иногда мне кажется, что он лишь приближает свою смерть, пытаясь ускорить встречу с женой и сестрой. Безусловно, выкуривание по пачке «Кэмела» без фильтра каждый день является частью его плана.

— Черт, нет, я не в порядке. Джаред привел шлюху в мой автобус прошлой ночью. Знаешь что-нибудь об этом?

— Неа. — Он бросает свою сигарету и тушит ее подошвой ботинка. — Мое, кхм, свидание привело нас к ней домой. Я не возвращался к автобусу после окончания шоу.

Мне нравится его привычка называть такие встречи свиданиями. Таким образом, он защищает мои якобы хрупкие уши. Тетя Керри умерла спустя всего восемь месяцев после мамы, так что дяде выпало сразу два сложных прощания. За это время я успела получить юридические права на Коннера, что более чем достаточно для Саттона. Также я купила этот автобус и предложила дяде присоединиться к нам. Он буквально запрыгнул к нам на борт, и вот уже три года он держит нас на средней полосе, в одной миле от шоссе.

— Мило. — Я закатываю глаза. — Заставь их, пожалуйста, все убрать. Я не хочу видеть в автобусе чужие лифчики и жить в свинарнике. И используйте очиститель для унитаза. Не знаю, какую заразу оставила там гостья Джареда.

— Может, хочешь, чтобы я съездил за Коннером с тобой? Ретт может руководить всеми.

— Нет. — Смеюсь я. — Нам скоро отправляться. Спасение тебя из тюрьмы займет много времени. — Дядя Брюс ненавидит моего отца, и порой это доходит до астрономических уровней.

Я прохожу мимо машины и кричу из-за плеча:

— Серьезно, подними их задницы. И припугни, а то они не будут слушать.

— Да-да, Капитан.

— Бетти! — кричит он за секунду до того, как я открываю дверь.

Наша мама звала меня Бетти, так что Коннер тоже теперь зовет меня так. Но до дня ее смерти брат называл меня не иначе, как Лиз, или Лилсис (прим. lil’sis — Лил сестра), что сейчас превратилось просто в сестру.

—Умпф, — я хрюкаю, едва успевая удержаться на ногах, когда он врезается в меня всем своим телом. Коннер всегда здоровается так со мной, будь мы в разлуке хоть два года, хоть две минуты. Но это стало по-настоящему больно, когда он стал весить больше двухсот фунтов. Такое приветствие стало типичным для него уже давно, так что можно было подумать, что я уже привыкла, но нет. Это всегда чертовски больно. Я сомневаюсь, что моя миниатюрная женственная фигура когда-нибудь поприветствует очень усердную атаку далеко не худенького, взрослого мужчины. Хотя, я скорее съем свой язык, чем стану жаловаться.

— Ты скучал по мне, приятель? — спрашиваю я, еще не восстановившимся, хриплым голосом, также пытаясь выровнять дыхание.

— Угу. — Он берет меня за руку и тянет меня в сторону двери. — Пока, пап! — кричит Коннер в пустоту.

— Эй, постой. — Я напрягаюсь, чтобы остановить его, оттягивая назад его руку со значительной инерцией, и одновременно просматриваю пространство на наличие нашего отца. — Коннер, сначала мы должны забрать твои вещи. Где папа? — я заметно дрожу, задыхаясь на слове «папа», повторяя его просто для того, чтобы поддержать разговор спокойным для парня.

— Меня это не волнует, — он снова тянет мою руку. — Назад в автобус! — я очень люблю своего безумного брата, всегда попадающего прямо в точку и, как правило, предельно честного. На самом деле, я даже не помню, был ли у него фильтр речи раньше. Он был спортсменом, музыкантом и дерзким, и при этом популярным парнем, но я вроде помню некоторые культурные частички в его прошлом.

— Спасибо, сынок. — Ледяной баритон эхом отдается от сводчатых потолков и проходит по моей спине. Меня убивает то, как реагирует мое тело. Оно предает меня в инстинктивной и физической неприязни, напоминая мне о власти, которую он до сих пор имеет надо мной. — Элизабет, — он замечает меня, когда полностью сходит с чрезмерно большой лестницы. — Я предполагаю, что ты в порядке?

— Ну, я предполагаю, что ты все еще придурок. Я права?

Коннер хихикает за моей спиной, и я оборачиваюсь, чтобы одарить его победной улыбкой. Верно, приятель, счет один-ноль в нашу пользу.

— Дорогая Элизабет, ты как всегда красноречива.

— Дорогой «пришло время, чтобы показать из себя отца», — я указываю на его лицо, — все еще проживаешь жалкое существование, как я вижу. Где Альма? — наша экономка-няня с тех пор, как я научилась ходить, она одна из немногих избранных, кому я могу доверять в этом мире, а также единственная причина, по которой я разрешаю Кону посещать этот дом без меня. Ей лучше бы быть здесь; отцу не разрешается быть наедине с Коннером, и он это знает. Конечно, там могут быть всякие уловки и пробелы, с которыми я борюсь по сей день, но этот пункт я выиграла. Если бы я этого не сделала, то Коннер и я сейчас были бы далеко в тропиках, загорающие, занимающиеся подводным плаванием, а главное, скрытые ото всех.

Его плечи, спрятанные под костюмом, достойным его, вздрагивают от презрительного смешка.

— Она где-то здесь, неподалеку. Спроси своего брата, если не веришь мне. Или не стесняйся, сходи и поищи ее сама. — Он потирает подбородок, и саркастическая маска снова оказывается у него на лице. Он ждет, чтобы я назвала все его слова блефом. Когда он понимает, что я не сдвинусь со своего места, то задает мне очередной колкий вопрос.

— Как группа?

— Зачем ты задаешь бессмысленные вопросы? Тебе не важен ответ, так зачем спрашивать?

Я драматично прижимаю руку к сердцу и выпячиваю нижнюю губу.