Послышалось что-то вроде сорочьей трескотни — это в горле крэга перекатывались ледяные горошинки пренебрежительного смеха.

— И ты всерьез на это надеешься? Напрасно. Тем более что мы не унижаемся до грязной работы. Принцев губит их собственное легкомыслие и самодовольство. И пока действительно не поздно, у тебя есть единственная возможность оставить своему отцу хоть какое-то утешение в одинокой старости.

Ну, вот дошло и до прямых угроз. Она надменно вскинула голову:

— Венценосный повелитель крэгов опускается до шантажа?

На этот раз смех летучей твари был более похож на человеческий.

— Когда вы сами ставите ловушки для тараканов, то вряд ли оцениваете свои действия с этической стороны… Тебе просто предоставлен выбор.

— У меня нет выбора. Мои братья — мужчины, и я не унижу их, заслоняя своей юбкой. Что же касается моих прав на престол, то ты по скудоумию своему забыл, что я отреклась от родства с королевским домом!

Увенчанная искрящейся короной головка склонилась набок, словно крэг оглядел женщину с головы до ног.

— А я и не предлагаю тебе стать королевой, Сэниа-Юрг. Нарушив правила престолонаследия, ты вызвала бы еще большие смуты. Нет. Королем будет провозглашен твой сын, а ты только будешь править от его имени, пока он не достигнет совершеннолетия.

Она ожидала всего, но — только не этого. Впервые она задохнулась, не находя слов.

— Но это не означает, что твое изгнание закончилось. — Голос крэга стал еще более скрипучим и монотонным, словно перо царапало по пергаменту, перечисляя параграфы унизительного договора. — Юный король может поселиться в любом из замков по твоему вкусу, вместе с дружиной и воспитателями. И здесь выбор за тобой. Но сама ты будешь рассылать приказы и повеления, не покидая Лютых островов, а поскольку править страной издалека будет нелегко даже для твоего ума, достаточно острого для человека, ты будешь советоваться со мной. Я сказал все. Даю тебе день на размышление. А теперь перенеси меня на верхушку башни, что стоит в саду твоего замка на Равнине Паладинов.

— Мне не придется думать и одной минуты, чтобы дать тебе ответ, — голос принцессы звенел, как лед под острием меча. — Мой сын носит титул Принца Трех Планет, и другого ему не надобно!

Перья на плечах громадного крэга зашевелились и угрожающе поднялись торчком:

— Берегись, Сэниа-Юрг! Вспомни время, когда твой сын находился в нашей власти…

Вспомнить она не успела — что-то стремительное, полыхнувшее голубым отсветом, возникло в дверном проеме, и черное облако крэговых перьев разом вздыбилось и судорожно забилось в конвульсиях, медленно оседая на пороге. Тяжелый боевой нож, воткнувшийся в ковер возле ее ног, звенел, истекая вложенной в него яростью, но из бесформенной массы, похожей на выпотрошенную подушку, не слышалось больше ни звука.

Жуткое воспоминание всплыло в памяти принцессы: удар аметистового клюва, нацеленный в ее лицо, и мертвящий холод заклятия, растекающийся по всему телу…

Крэги, как и люди, умирают не мгновенно.

— Не подходите! — крикнула она. — Кто бы там ни был — не приближайтесь к нему!

Но сама, превозмогая скорее отвращение, чем ужас, сделала два скользящих шажочка вперед, вытягивая шею и слегка пружиня, чтобы в любой миг отпрыгнуть, перелетая в безопасное место через спасительное ничто .

Но все было кончено, во всяком случае, для того, кто еще несколько мгновений назад был — или казался самому себе — вершителем судеб целой планеты. Изящная головка с потускневшим венчиком валялась на полу, срезанная безошибочным ударом. Пожалуй, на такое был способен только Флейж, непревзойденный мастер короткого клинка.

— О древние боги, давшие мне такую дружину, благодарю вас! — прошептала она почти беззвучно.

Не в силах переступить через то, что стало теперь только прахом былого величия, мона Сэниа сделала шаг в сторону, мгновенно переносясь из шатрового покоя на неувядающий ковер Бирюзового Дола.

— Флейж! — крикнула она. — Мой несравненный Флейж!..

И обомлела: на лазоревом лугу, тяжело опираясь на правый локоть, лежал укутанный плащом человек. По тому, как застыла в воздухе его левая рука, нетрудно было догадаться, что именно ею и был пущен смертоносный кинжал. В следующий миг эта рука безвольно повисла, а неведомый гость ткнулся лицом в траву, издавая какие-то жалкие, поскуливающие звуки.

И почти одновременно из привратного кораблика выскочил Дуз, отряженный сегодня в караул (как всем казалось в последнее время — занятие абсолютно бесполезное; ошибались, однако), а рядом с ним появились Борб, Ких, Пы и командор с малышами на руках — все полуголые, мокрые, встревоженные ее предостерегающим криком, разнесшимся по всей Игуане.

И, тролль их побери, все, кроме Дуза — без оружия. Зато последний молниеносно рванулся вперед и заслонил собой командора и детей.

Незнакомец, упавший так, что драный плащ почти целиком скрывал его, снова издал звук, похожий на блеянье ягненка.

Юрг и Сэниа ошеломленно уставились друг на друга.

— Эт-то кто?.. — проговорила принцесса, слегка заикаясь; зубы ее постукивали не от страха, а скорее от какого-то запредельного изумления.

— Узнаю знакомые сапожки… — пробормотал Юрг, осторожно передавая притихшую детвору Борбу. — Ну-ка, перенесем его…

— Только не в дом! — успела крикнуть мона Сэниа.

— …в караулку, — мгновенно перестроился командор. — А в доме что, тоже сюрприз?

— Вот именно, — она кивнула на узкий проход между двумя малыми корабликами, ведущий к распахнутой двери в центральный шатровый покой. — Только близко не подходи.

Бесформенный ворох тусклых перьев был в тени едва различим, и Юрг, шлепая босыми ногами по нагретой весенним солнышком траве, двинулся в указанном направлении. Разглядев, что к чему, остановился и присвистнул.

— Я вижу, здешнего зоопарка поубавилось, — произнес он с явным удовлетворением. — Декапитация — лучшее средство от куриных блох. Узнаю твердую руку моей боевой подруги.

— Это не я. Это — он.

Она все еще не решалась признать в незнакомце так долго пропадавшего неведомо где тихрианина. Но, точно в ответ на ее слова, белые сапоги, торчащие из-под плаща, дернулись, и тотчас раздался требовательный вопль — так верещать мог только вконец изголодавшийся младенец.

— Елки-палки, да он что, сбрендил до полного впадения в детство? — пробормотал командор.

Но принцессу уже мало волновало психическое состояние гостя: мать, еще совсем недавно кормившая грудью собственною малыша, слышала только голос голодного ребенка. Ни секунды больше не раздумывая, она ринулась к лежащему человеку и перевернула его на спину.

Харр. Исхудалый, как-то посеревший, состарившийся на десяток лет. Под когда-то роскошным джасперианским плащом — обрывки веревок, какое-то рубище и… древние боги! Темнокожий младенец, притороченный к его поясу.

Она с трудом выдрала малыша из опутывающих его тряпок и краем глаза успела заметить отчаянное выражение на лице супруга, схватившегося за голову. Еще одно чадо!

Славная дружина, правда, ни за что не хваталась, но глаза у всех четверых были на лбу.

— Ну что вы все, остолбенели? Ких, бадью теплой воды! Дуз, скорее за козьим молоком, одна нога здесь, другая — там! Юрг, приведи в чувство этого… О, локки полосатые, Флейж и Сорк, вы еще на Свахе? — Пришлось на миг представить себе тараканью долину. — Бросайте все и быстро сюда!

Она уже привычно качала младенца, а тот успел поймать ее палец и теперь упоенно его сосал.

— Эрм, ты слышишь меня, Эрм! — Теперь ее голос пронесся по всем закоулкам замка Асмура и окрестным садам, где нес свою почетную службу управляющий всем этим обширным хозяйством Эрромиорг.

«Я слышу тебя, госпожа моя», — тотчас же донесся перелетевший через ничто почтительный отзыв.

— Быстро отыщи в кладовых какой-нибудь сундук с крепким замком, а еще лучше большой котел с крышкой, и вместе с этим — в Бирюзовый Дол. Не медли.

На лазоревом лугу уже кипела давно не виданная здесь суета; и только сам ее виновник все еще пребывал в полной прострации, уставясь бессмысленными, как у собственного отпрыска, глазами в лучезарное по-весеннему небо Джаспера. Юрг, пренебрегая малогабаритной посудой, прямо из кувшина осторожно вливал ему в рот собственноручного производства самогон, настоянный Ушинью на заповедных травах, и только по учащающимся глоткам можно было догадаться, что пациент мало-помалу приходит в себя. Наконец он вскинул исхудалую руку и цепко обхватил горлышко кувшина — рука заметно дрожала, но добрый первач потек щедрой струей и мимо рта, как ни странно, не пролилось ни капли.