– Я до сих пор чувствую свои пальцы, – в какой-то момент произнес я про себя.

Илиастер начал тихо описывать физиологические причины этого.

– Тихо, глупцы, – прошептал Телемахон, все еще сосредоточенный на Абаддоне с Даравеком.

Я понимал, почему Абаддон решил привести всего троих из нас, и осмелюсь заявить, что это показало Даравеку, сколь мало мы его опасались, однако из-за рисовки моего повелителя мы серьезно уступали в численности. Я обвел взглядом строй воинов перед нами, узнав пару из них по старым битвам. Одному из них, Эктралу Чешуйчатому, я даже служил как наемник в те годы, когда еще не надел черное. У меня не было уверенности, кто эти воины – новая элита телохранителей Даравека после того, как мы с Илиастером расправились с его былыми сородичами, или же собрание младших командиров, которое должно было произвести на нас впечатление. Я знал лишь одно – всех их нам не перебить.

Предсказывала ли Мориана детали этой встречи? Видела ли, чем она закончится? Как бы мне ни хотелось этого знать, но я не осмеливался рисковать, отправляя Абаддону телепатический импульс, чтобы Даравек не услышал наши общие мысли. Знание о том, что он способен читать мои, уже само по себе достаточно уязвляло.

В ночном небе над разрушенным куполом бурлил варп. Здесь его бесконечная песнь звучала громче, эссенция не-реальности нашептывала и пела тем, кто собирался стать ее чемпионами. Абаддон и Даравек являлись связующими звеньями для этих наполовину видимых, наполовину ощущаемых сил, но я не мог разобрать во взывающих к ним голосам ничего по-настоящему осмысленного. Слово «голоса» тут даже не вполне точно – первородные силы мягко запускали когти в души обоих воинов. Неясный звук был лишь формой, в которой мое чересчур человеческое сознание воспринимало игру богов.

Вид искажающегося неба навел меня на мысли о том, в чем признался Абаддон после моего возвращения с Маэлеума. Когда он сообщил Эзекариону о бремени, одолевающем его дух, речь также шла о разумах, не ограниченных смертью. У самого Абаддона толком не было ответов, он лишь упомянул о неотступной тяге – физической и духовной потребности – вновь выбраться в реальное пространство и отыскать источник песни варпа, безостановочно звучавшей у него в ушах.

– Я вижу меч, откованный на закате, – напряженным голосом сказал он нам. – Вижу, как умирает звезда, и ее пеплом питают машины великого золотого трона. Вижу первое убийство, когда брат губит брата, и ярость убийцы вместе с мукой убитого становятся бурей по ту сторону пелены.

В таком же стиле он говорил еще какое-то время. Я не стал смеяться над ним за подобную поэтичность. Она не вызывала у меня смеха – она ужасала меня. Мне никогда еще не доводилось видеть его столь близко к надлому. Зрелище того, как Абаддон бормочет о своих беспокойных снах полным пророчеств шепотом, было одним из самых тревожных в моей жизни. Его золотистые глаза остекленели в отчужденном безумии, как будто кто-то или что-то залезло ему в мозг и дергало за ниточки, принуждая клыкастый рот говорить от своего имени.

В бесконечной песни варп сулил ему невообразимый приз, однако ему было никак не узнать, что же это на самом деле за сокровище. Чем бы оно ни являлось, его трубный зов разносился по волнам эмпиреев. Оно вдыхало надежду и выдыхало обещания.

– Это демон? – спросил Леор, столь же пораженный и встревоженный, как и все мы. – Как ты можешь верить такому предложению?

– Мне нет нужды ему верить, – ответил Абаддон, резко очнувшись от своих скверных грез. – Мне надо лишь овладеть им.

– Он будет твоим, – заверила его Мориана. – С момента, когда ты возьмешь его, и до тех пор, когда возложишь себе на чело венец Императора, он будет твоим товарищем и твоим оружием.

Это мало кого убедило. За всех высказался Амураэль:

– И за это, – произнес он, – ты будешь воевать?

– Эта война священна, – отозвался Абаддон. – И она не моя, а наша. Мы вернемся в Империум и принесем огонь тем заблудшим душам, что сражаются под знаменами Ложного Императора. Это – виндикта. Это – причина, по которой мы носим черное. Что бы еще ни ждало за пределами Ока, при необходимости я это убью или возьму себе.

Тогда мы еще так мало знали о Драх`ниене. Когда я вспоминаю те ночи, наше неведение кажется мне чем-то вроде чистоты. Несмотря на всю ту силу, которую клинок Абаддона давал нам на протяжении столетий, и на урожай побед, снятый его визжащим лезвием, это все еще раковая опухоль, грозящая сделать сердце моего брата черным. Я не верю его нашептываниям. Ни единому из них.

Пока шли переговоры на Тайал`шаре, я слой за слоем выстраивал психическую защиту, надеясь не дать Даравеку непринужденно рыскать в моем сознании. Все это время я высматривал засаду, представлявшуюся неизбежной. Мы находились там, где было нужно Даравеку. Идея будто он может не воспользоваться таким шансом убить Абаддона, вызывала смех.

Хуже всего было думать о том, что он может заставить меня пойти против моего повелителя, и мне никак этому не помешать. Однако, если подобное в его власти, почему же он этого еще не пожелал?

Ответа не было. По крайней мере, я его не видел.

Мысли его воинов были спокойны и уверенны. Казалось, они убеждены, что в этом перемирии занимают господствующую позицию. Они пришли выдвигать требования противнику, которого считали слабее себя, а вовсе не заключать с ним соглашение.

Сами переговоры, как это часто бывает среди группировок Ока, были сущим мучением. Наша относительная сила лишь усложняла поиск решения. Ни одной из сторон не хотелось слишком надолго покидать свой флот из опасения, что из-за какого-нибудь ранее задуманного предательства может разразиться конфликт.

Мы не могли уничтожить их флот, не понеся ужасающих потерь, что сводило на нет всякую надежду пустить кровь Империуму – вне зависимости от того, ждали нас Черные Храмовники Сигизмунда или нет. Они не могли противостоять нам без риска лишиться столь же многого. Угроза гарантированного взаимного уничтожения смогла утихомирить даже самые ожесточенные сердца. И тем не менее, они осыпали нас дождем требований. Даравек хотел кораблей, воинов и технику в обмен на отказ от нападения. Ухмыляясь, он все настаивал и настаивал, будучи уверен, что Абаддон капитулирует ради того, чтобы сберечь основную часть флота.

– Я ничего тебе не дам, – всякий раз отвечал Абаддон. Устав от упрямства Даравека, он нетерпеливо глянул на Коготь. Автоматы заряжания с лязгом провернулись, реагируя на то, что его терпение подходило к концу. – Сказать тебе, что я думаю, Тагус?

Тагус превосходил Абаддона ростом – редкое зрелище, учитывая то, что Абаддона создали по образу и подобию Гора. Владыка Воинств, раздувшийся от своих молитв Силам, великодушно и поощрительно склонил голову, как будто одаривал милостью особенно забавного слугу. Мы трое ощетинились от нанесенного оскорбления, однако Абаддон лишь улыбнулся.

– Говори, – произнес Даравек.

– Я думаю, что вы тоже застряли в шторме, – Абаддон сдерживал свою злость, крепко обуздывая ее так, что она проявлялась лишь в золотистом блеске глаз, которым придала их цвет его душа. – Думаю, что варп помогал тебе преследовать нас, а потом бросил на произвол судьбы позади нас, так что ты оказался в штиле и понятия не имеешь, почему это произошло. Думаю, что злобные сущности, которых мы зовем Богами, свели нас в сердце этой бури, чтобы мы играли в королей и пешек, а они решали, кому отдать предпочтение.

– Твое воображение достойно восхищения, сын Гора.

Абаддон не попался на приманку.

– А главное, что я думаю – что ты боишься нас.

Он поскреб лезвиями Когтя друг о друга. Несколько воинов Даравека чуть придвинули руки к болтерам. Мы сохраняли неподвижность, чтобы не спровоцировать их на нарушение перемирия, повторив их жест.

– Ты боишься нас, – продолжал Абаддон, – поскольку, несмотря на твои бредовые речи, будто мы предаем Легионы, и твои мелочные походы с целью уничтожить нас, мы не просто выживаем, но еще и процветаем. С каждым столкновением нас все больше. Все с новых доспехов срезают эмблемы потерпевших неудачу Легионов, и опозоренные цвета скрываются в тени в таких количествах, с какими не сравниться ни одной другой группировке. Ты боишься, что мы правы, а ты нет. Боишься, в первую очередь, потому, что тебе пришлось догонять нас. Потому, что мы были здесь первыми. Потому, что это мы вот-вот вырвемся на свободу, несмотря на все твои попытки нам помешать за последние десятилетия. Мы добивались этой судьбы, а вы только старались нас остановить. Мы сражались за настоящее единство, и все мы братья под черным знаменем, а вы боролись против этого, делая вид, будто храните старые, неудачные пути. Мы действовали, Тагус. А вы противодействовали.