Иногда я ругаю себя, что так мало проводил с ним времени, что мог бы узнать от него значительно больше. Другое дело – к истинным тайнам он стал допускать меня довольно поздно, едва-едва приоткрывая двери в комнаты, наполненные сокровищами, словно в том Сезаме с Востока, о котором рассказывал мне, когда я был еще ребенком, капитан Массимо.

Но, как уже говорилось, я был молод, а мир, окружавший меня в своем ослепительном богатстве, настолько интересным, что сложно было устоять перед его прелестями.

С Агнес я познакомился в церкви, ибо а где еще может заключить знакомство человек ниоткуда, робкий итальянец без связей, которого в дворцы могут впускать только лишь как носильщика мебели или нарочного с письмом, да и тогда не позволяют ему пройти дальше кухни.

Я увидел, как она выходит из собора в компании своего супруга – урода с лицом старой, источенной развратом обезьяны, привезенной из Индии, на первый взгляд, синьором Васко да Гама, то есть, лет сто назад.

То есть, мужа я сразу и не заметил, поскольку весь мир для меня заполнился ее фиалковыми глазами, что сияли ниже края чепца, из под которого выглядывали непослушные пряди ее волос, густых и особенного, золотистого цвета.

Она послала мне взгляд – вовсе даже неслучайный. Взгляд любопытствующий, без капли презрения, с помощью которой, обычно, благородно рожденные указывают людям из простонародья надлежащее им место. Продолжалось это всего лишь миг, поскольку женщина быстро скрыла лицо веером. Но этого хватило. Подобные взгляды стоят золота всего мира, ибо они ударяют в голову, словно молодое розеттинское вино, а те, которых поразит это необыкновенное сияние, не забывают его уже никогда и вспоминают о нем даже на смертном ложе в ожидании ледяного лица Танатоса. Только лишь это объясняет, почему только лишь через какое-то время увидел я рядом с ней супруга, который по сравнению с ней выглядел карликом, зато вздымающимся над землей на облачке спеси и самоуверенности, которые дают рождение, состояние и молодая жена.

Все это продолжалось быстрее, чем одна молитва "Аве Мария". Экипаж, в который уселась пара, исчезла из виду, а толпа замкнулась за ним, словно воды Чермного Моря после прохождения Моисея, что сделало невозможной мою погоню. Неделю у меня заняло расследование, кто же это такие.

Для этой цели я сделал несколько портретиков этого обезьяна и, осторожненько расспрашивая, узнал, что это герцог Вандом, дальний кузен Его Величества, со времен религиозных войн у монарха в немилости, хотя такой же богатый и влиятельный, хотя бы по причине родственных связей с парижским архиепископом. Было ему тогда шестьдесят шесть лет, что само по себе уже являлось дьявольским числом, но развратная жизнь привела к тому, что выглядел он значительно старше. Две его жены умерли, не оставляя ему наследника, так что сейчас он привез себе новую половину то ли из Брабанта, то ли из Нидерландов, вроде как сироту, правовые опекуны которой не имели ни малейших возражений, отдавая ее в лапы развратного старца.

Жестоко влюбленный, что случается только лишь с подростками, шатался я возле ее дворца, рассчитывая на то, что, может, она хоть разок выглянет из окна, устраивал засады в церкви, только она не была настолько набожной, чтобы ежедневно ходить на богослужения.

Воображение подвигало мне ужасные картины того обезьяноподобного монстра, совершенно законно издевающегося над скульптурным телом прелестной Агнессы. В гневе представлял я, что совершаю преступление и освобождаю ее, словно принцессу из лап дракона, совершенно не обращая внимания на перспективу собственной казни на Гревской площади…

Любовь поглощала меня до такой степени, что я не заметил некоей перемены в поведении моего благодетеля.

Il dottore редко делал свои эмоции видимыми для других. Но на сей раз он с ужасным нетерпением кого-то ожидал, беспокойный и возбужденный, не менее чем я, желающий в церковном нефе хотя бы отереться об Агнессу де Вандом. Ожидаемый им гость, должно быть, был родом из Испании, так как я заметил, что вот уже неделю мой наставник читает исключительно на этом языке; на одном из двенадцати или тринадцати, которыми он владел.

Я не спрашивал, ы чем дело, зная, что, primo: il dottore подобных вопросов не будет; secundo, никогда на них не отвечает. Тем временем, однажды он сам вызвал меня к себе в комнату и показал почерневшие свитки папируса, усеянные языческими знаками, среди которых были странные изображения птиц и зверей, а так же куча черточек, кружочков, от множества которых только в голове крутилось.

- Наверное, ты же знаешь, что это такое, Альфредо? – спросил он.

- Думаю, это египетские иероглифы, - ответил я.

- Bene, - похвалил меня наставник и спросил, не догадываюсь ли я, а что может содержать записанный ими текст?

Я только лишь рассмеялся и ответил, что как раз этого не знает никто, ибо те, кто знал этот язык, равно как и знаки, которыми тот записывается, умерли сотни, а то и тысячи лет назад.

- Тем не менее, раз человек это написал, человек и должен это прочитать, - сказал Учитель.

- Вот только вначале он должен был бы знать, как за него взяться.

Учитель на это лишь покачал головой. Не знаю, заметил ли он состояние моих чувств и совершенно небольшую заинтересованность чем-либо иным, тем не менее, никакого замечания на эту тему не сделал.

* * *

Чтобы попасть во дворец Вандом, я избрал простейший и древнейший патент – соблазнил кухарку. И даже хуже. Помощницу кухарки. Звалась она Марго, как нынешняя королева Франции, о которой говорят, будто бы любовников у нее было больше, чем посещается дьяволов на острие иголки. Еще сто лет назад обычным смертным запрещалось брать имена повелителей, только те времена уже минули, точно так же как дома Валуа, Тюдоров или Ягеллонов. Теперь камеристка могла зваться Екатериной, корчмарка – Марией, а пес слепого нищего – Филиппом. Марго походила на хорошо поднявшуюся лепешку: чистая, аппетитная и пахнущая ванилью. Соблазнил я ее цинично, познакомившись на рынке, куда она отправлялась три раза в неделю, чтобы прикупить продуктов. Мой французский пока что был не самым лучшим, но сама девушка была родом из Савойи, язык которой ненамного отличается от диалектов, применяемых в северной Италии, так что языковых сложностей у нас не было. Равно как и каких-то других.

Я заметил, что в отношении женщин, которые мне не важны, какого-либо стыда я не испытываю, наоборот, могу болтать, как нанятый, сыпать комплиментами, а когда дойдет до большей близости, за дело берусь без особой суеты. Марго позволила трижды провести себя домой, прежде чем впустить меня в альков, в котором девушка спала. Там у нее имелась приличная даже и чистенькая постелька, а в те времена это было делом не таким уже и частым, зато, что выявилось только после снятия одежек, ее пользовательница, как для моих требований, оказалась излишне толстой.

Однако же, "дареному коню не заглядывают в зубы, а волу – в зад".

Обстоятельства способствовали моим намерениям. От девушки я узнал, что какие-то дела вызвали месье Вандом в его имения. Трудно найти более способствующее стечение обстоятельств. На очередную встречу с пухленькой помощницей кухарки я отправился с запасом некоего травяного отвара, изготовленного по рецепту il dottore. Подлитый в вино он вызывал глубокий, но здоровый сон.

Как только девица уснула, через кухню я отправился к жилым комнатам; дом был большой, мрачный, но в маленьком салоне был виден мерцающий огонек. Кто-то поставил подсвечник и на камине. Но, сунув голову в приоткрытую дверь, я сориентировался в том, что нигде никого нет. Сгоревшая до конца свеча и отложенная книжка указывали на то, что кто-то читал допоздна, после чего, усталый, отправился на покой.

Неожиданно я почувствовал болезненный укол и понял, что к шее мне приставили стилет.

- Вор? – спросила мадам де Вандом; в ее голосе я не услышал ни страха, ни злости.

- А госпожа поверит мне, если скажу, что нет? – ответил я.

Нажим клинка ослабел настолько, чтобы я мог повернуть голову. Агнесса в шелковом неглиже, на который она набросила лишь домашний халат, все так же держала кинжал в руке, но глаза ее выражали не страх, а исключительно любопытство.

- Ах, так это вы, - произнесла она тем тоном, которым обычно приветствуют прекрасно знакомых в течение многих лет людей. Она отложила оружие и указала место на шезлонге у камина. - Присядьте, месье. – Не раздумывая, она налила мне вина, не забывая и о себе. – Мне было любопытно, когда же месье меня наконец-то найдет?

- Не может быть! Вы знали, что я вас разыскиваю?

- Париж не столь уже большой город, как кажется провинциалам. Вы же проявили крайнюю неосторожность, расспрашивая обо мне и раздавая направо и налево портреты герцога де Вандом. Признаюсь, весьма удачные, если говорить о красоте и характере.

Агнесса засмеялась и бросила на стол один из моих рисунков с мужем-павианом. Я же, признаюсь, глядел только лишь на нее и – могу поклясться – в отсветах пламени из камина, то ярче, то тусклее, хозяйка казалась мне неземным привидением. Опять же, раскрытый халат и пенюар раскрывали больше, чем заслоняли, вызывая у меня самое настоящее головокружение.

- Я всего лишь… позволил себе… - начал заикаться я, совершенно застыженный.

- Можете не оправдываться, ведь ситуация совершенно ясная. Месье вел собственное следствие, я – собственное. Поэтому я знаю, что имею дело с юным ассистентом знаменитого il dottore, с талантливым художником, которого зовут Альфредо.

- Это правда.

- Хорошо, давайте продвинемся дальше и установим, что влечет нас друг к другу? Хотя, мне кажется, что здесь нечего особо устанавливать, ибо мы знали уже все, встречаясь на ступенях собора. Вам нужна любовница, а мне – любовник. Сложно искать более прозрачную ситуацию. К тому же, по словам моей Маргошки, ваше умение равняется вашему же остроумию.