Все более запыхавшиеся мы вышли – словно лошади на ипподроме – на последнюю прямую, и вместе с возгласом: в ее случае – Salve Regina!, в моем: всего лишь – уфф!, мы вместе пересекли линию финиша, после чего Кларетта погрузилась в мечтательное состояние, а я тут же и заснул.

Утром от монашки не осталось и следа. На простыне тоже не обнаружилось каких-либо известных признаков борьбы, что доказывало: либо все это мне всего лишь приснилось, либо же я не был первым скакуном, которого объезжала похотливая сестренка христова.

Встретились мы на завтраке в трапезной. Только она ничего по себе не дала узнать. Глазки были опущены книзу, ручки сложены, а легкий румянец на щечках можно было приписать утреннему свежему зефиру, дующему со стороны Альп. А потом она исчезла так быстро, что мы даже и не попрощались. Это я принял с облегчением. Дорога перед нами была еще долгая, il dottore спешил настолько сильно, что на отдых мы остановились лишь вечером, и тут оказалось, что в наших коврах оказался некий избыточный груз. Прибежали Магог с Гогом и, живо жестикулируя, разыграли для нас истинную пантомиму, в особенности же, карлик начал изображать движения, как будто бы желал кого-то кольнуть кинжалом.

Учитель приказал развернуть ковры, и вот тут, словно Клеопатра из драмы уже упомянутого ранее Шекспира, их них выпала Кларетта, уставшая, зато с усмешкой на лице.

- Господи, Боже мой, что синьорина здесь делает? – воскликнул я.

- С вами еду, - решительно заявила та. – Поскольку желаю, чтобы ты на мне женился.

У меня кровь от лица отлила, поскольку от мысли о женитьбе (тем более, с такой, как эта) я был весьма далек. Хуже всего, что я не знал, что и сказать. Минуту мы находились в этой неудобной ситуации, словно куклы-марионетки, у которых спутались шнурки. И тут отозвался il dottore:

- Должен опечалить вас, достойная синьорина, только Альфредо не может жениться…

- Так ведь он же не женщина!

- …а не может на тебе жениться, потому что он уже женат, и в родной Розеттине оставил законную супругу с ребенком на руках.

Благословенна будь, ложь моего Учителя!

Понятное дело, были и слезы, и вопли: "Ах, и что мне теперь делать, соблазненной и опозоренной!". Но самое худшее прошло. Учитель в рамках компенсации за весьма проблематичное осрамление дал Кларетте кошелек и запасную лошадку, на которой она могла вернуться домой, о чем впоследствии не промедлил мне упомнить, забирая долг по частям из моих скромных карманных денег, которые сам же и давал.

Уже в Пьемонте, в небольшой церковке у тракта, по которому мы мчались так быстро, словно за нами гнался целый табун ненасытных монашенок, я нашел священника, готового меня исповедать, что тот сделал с охотой, а про некоторые грешные подробности расспрашивал весьма тщательно, страшно при том дивясь.

- Да не может быть, чтобы монашка и такое вытворяла. Причем, у нас…

- Да не у вас, а в Ломбардии.

- А-а-а, ну разве что в Ломбардии, - ответил он на мои признания, приказав в рамках покаяния хлестать себя плеткой по утрам и вечерам, чтобы больше подобным искушениям не поддаваться.

Мне казалось, что на этом история и кончится, потому что мандавошек, которых я нахватался во время развлечений в закрытом для других монастыре, il dottore изгнал какой-то знаменитой "египетской мазью". Но в этом я ужасно ошибался.

Тем временем, мы забрались в по-настоящему высокие горы, достигавшие неба, на вершинах покрытые снегом, и очень много можно было бы рассказывать про наши усилия, прилагаемые, чтобы пересечь их в кратчайший срок, что, с божьей помощью нам удалось без потерь. Наши лошади оказались более стойкими, чем слоны Ганнибала, из которых – как говорят – почти что все во время мучительного перехода пали, так что, когда пришло время вступить в бой, остался всего лишь один. Время от времени, и наши клячи доходили до границы своих возможностей, останавливались на месте, ржали, и только пену со своих морд роняли. Тогда уже нам приходилось из кареты выходить, повозку подталкивать, а упряжку тянуть дальше.

Всякую свободную минуту мой Учитель использовал, чтобы поить меня все новыми и новыми порциями из колодца знаний, которым был он сам. Я же все время ломал голову, откуда же черпал он сам? Было бы невозможным, чтобы до всего он дошел своим умом. Он и вправду никогда не вспоминал о своих непосредственных менторах, но мне известно, что il dottore переписывался с величайшими умами эпохи, в городах все время его ожидала почта – а среди тех, от которых он получал письма, был и астроном Кеплер, и некий Галилео Галилей, и родившийся в полуночных странах Тихо де Браге, и англичанин Бэкон, про которого говаривали, будто бы именно он и является истинным автором пьес Шекспира, а тот – всего лишь aktorus, который всего лишь представляет эти драмы на сцене. Разные люди писали Учителю – одни уже признанные, другие – лишь находящиеся на пороге славы, еще кто-то – кто славы еще не добыл, зато часто подвергался издевательским насмешкам, но всякий раз мой Учитель мог извлечь из их трудов что-то чрезвычайно важное. Долгое время я считал, будто бы он занимается алхимией, потому что всегда у него имелось достаточное количество золота, только оно было порождено не в процессах трансмутации, в которую лично я никогда и не верил.

- А известно ли тебе, сколько драгоценного металла прячет земля, - пояснял il dottore, - и сейчас я не говорю о золотоносных песках королевства Мали, но о том, что перед лицом войн и катастроф люди поверяли матери-земле, о всех тех полных монетами горшках, о свертках с семейным серебром, о чашах и диадемах, замурованных в стены подвалов. А гробницы? Меня всегда удивляло, почему сильные мира сего столь сильно желают забирать богатства мира сего в царство духов… Только не думай, Альфредо, будто бы ты имеешь дело с банальным грабителем. Этими средствами я пользуюсь лишь тогда, когда у меня возникает настоятельная потребность. – Тут он показал мне металлическое устройство, позволявшее ему, хотя я и не знаю, на каком принципе, выявлять всяческие предметы, спрятанные под землей, понятное дело, если они не лежали слишком глубоко. – Так мне удалось открыть этрусские захоронения в Тоскане, а еще множество сокровищ, зарытых во время нашествий варваров в V веке. А вот если бы еще найти легендарную могилу Аттилы – я бы исполнил мечту всей моей жизни.

Тут я насторожил уши.

- И что же это за мечта?

- Я выкупил бы у падишаха красивый остров в теплом море и собрал на нем самых великих ученых со всего мира, чтобы в настроении покоя и достатка они могли бы проводить эксперименты, анализировать древние книги и рассуждать о лучшем порядке в мире.

Этого его видения я не оспаривал, хотя оно и не казалось мне особенно разумным. Несмотря на свои юные годы, я помнил рассказы капитана Массимо, что собранные в кучу, все умники делаются сварливыми и завистливыми, а всю энергию охотнее всего тратят на драки между собой, но не на сотрудничество.

- Нет больших глупцов, чем профессиональные умники, - повторял и отец Филиппо, и не думаю, чтобы эти слова были всего лишь забавно звучащим парадоксом.

Тем временем, мы перешли перевал святого Бернарда, знаменитый громадными псами, которые, как рассказывают местные, могут найти присыпанного снегом человека; и вот перед нами открылись долины, населенные гельветами; мы же, хотя и перед тем мчались, будто на пожар, скорость еще увеличили. Над озером Леман, в Монтрё, мой Учитель оставил нашу карету, как слишком медлительную, под опекой своих немых и глухих слуг, и вместе со мной, верхом, помчал в альпийскую долину со страстью, словно как раз там должен был найти источник вечной молодости или подобное ему сокровище.

Что его так гнало? Учитель об этом не упоминал, только лицо его потемнело от озабоченности, а морщина на лбу сделалась еще глубже. Время от времени он заходил в трактиры, о чем-то расспрашивал в домах приходских священников, затем вскакивал на коня и мчался дальше, таща меня за собой.

Если искать недостатки у моего Учителя, то как раз это вот нежелание отвечать на вопросы, касающиеся его намерений, могло раздражать более всего. Потом я понял, что в этом его безумии имеется методичность, позволяющая безопасно добираться до цели, не рискуя тем, что кто-либо по злой воле или всего лишь из глупости этому намерению помешает.

В тот день, около полудня, наши лошади перешли каменистое русло реки, а потом, двигаясь по тракту, поднялись на холм, увенчанный статуей святого Христофора, покровителя путников, доказывающей, что мы находимся в землях, что устояли перед ересью Кальвина, обращенной против святых католической Церкви. Тут же открылся замечательный вид на городок в долине, можно было сказать, ангельскими руками возведенный. Небольшой, гармоничный, в прозрачном воздухе представляющийся очень даже опрятным – небольшой замок на скале, остроконечные башни пары церквей, ровненькие поля с множеством садов, дома ухоженные, дворы чистенькие, как оно бывает у гельветов, ибо народ этот, такой воинственный за пределами своих кантонов, дома ценящий порядок и экономию.

Следует прибавить, что день был солнечным, несмотря на позднюю весну, прохладным трезвящим горным воздухом. В зарослях чирикали птицы, а шум водопада дополнительно подчеркивал гармонию образа, который просто просил кисти, мольберта, холста и умелой руки. Упомянутую композицию нарушал лишь столб темного дыма, вздымающийся из места, в котором, в соответствии со всеми урбанистическими принципами, должен был находиться рынок.

- Мы опоздали, - простонал il dottore.

Что это могло означать? Городские ворота мы застали распахнутыми, охраны возле них не было, улицы были в буквальном смысле безлюдными; только лишь продвинувшись дальше, мы увидали толпу, сбитую в ведущих к рынку улочках. Лишь безногий нищий, которого мы заметили в дыре возле сточной канавы, и откуда он, наподобие таракана, понапрасну пытался выбраться, когда мы спросили, что тут творится, радостно оскалил щербатые зубы: