- Пора в дорогу, потому что каждая минута дорога! – воскликнул он. – Собирайся, Альфредо.

- Но куда нам нужно ехать? – спросил я.

- На северо-запад, за Альпы, - ответил он мне и побежал подогнать своих слуг.

Он сказал, что за Альпы, но поначалу мы направились прямиком на запад, через Виченцу и Верону, город, знаменитый своими влюбленными, Ромео и Джульеттой, о которых уже давно у нас ходили печальные рассказы, но только англичанин Шекспир придал им форму сценической трагедии. Правда, местные утверждали, что все в той истории было иначе, поскольку молодые люди сыграли свадьбу, ссорившиеся до сих пор семьи заключили вечный мир, после чего все жили долго и скучно. Юлия дождалась десятка детишек, а бравый Ромео трахал в округе все, что передвигалось на двух ногах, за исключением – разве что – аистов (так вот почему они предпочитают стоять на одной ноге?), так что его дружки требовали, чтобы находящуюся за межой Ломбардию переименовали в "Ромбардию", столько незаконнорожденных от корешка Монтекки там родилось. А может все это только лишь клевета.

Долгое время мы ехали быстро и без трудностей, но сразу же за Миланом сделалось неспокойно; по округе шастали ни с кем не связанные группы мародеров, и путники, с целью безопасности, сбивались в караваны, стараясь, по мере возможности, ночевать в городах или монастырях, а не в чистом поле. Иное дело, что мой il dottore простых разбойников не опасался – двое его слуг в сражении могли сравниться с дружиной вооруженных воинов, кроме того, он располагал удивительнейшими средствами, способными разогнать нападающих.. Как-то раз, когда возле Вероны нас окружили нищие, он прыснул в них какую-то микстуру из спрятанного в рукаве мешочка, после чего одни сразу свалились на землю, другие стали чихать и тереть глаза, тут же потеряв всякое желание к нападению. Не опасался он и кражи – с собой возил металлический ящик, в котором прятал самые секретные принадлежности, и как-то раз, когда речь зашла о ворах, а я как раз вернулся с реки босиком, он предложил мне прикоснуться к крышке этой шкатулки. Я протянул руку, прикоснулся к ящику – и словно бы живой огонь меня ударил, дрожь пошла по всем конечностям, и я грохнул на землю, словно пораженный громом.

- Что это было, Учитель? – выдавил я из себя, как только ко мне вернулось сознание.

- Стихия грома, - ответил тот и пояснил, что обрел умение накапливать энергию, свойственную молниям, но она же кроется в кошачьей шерсти и в янтаре с севера, который древние греки называли электрон. – Я полагаю, что подобную силу применяли древние иудеи для защиты Ковчега Завета.

Когда я выразил изумление искусным устройством, Учитель заявил с удивительно сильной уверенностью, что придут времена, когда люди укротят силы природы, применяя накопленную ею мощь для собственной пользы.

- Если бы был найден способ пленить молнии и притормозить их разряд, - мечтал он, - ночи в городах могли бы стать светлыми, будто днем.

- Так это же было бы деяние, подобное краже огня Прометеем у богов! – воскликнул я. – Вот только не думаю, чтобы это понравилось Наивысшему.

Il dottore снисходительно улыбнулся.

- Раз уж Наивысший решил одарить нас разумом, он должен был предположить, что со временем мы пожелаем познать некоторые из его тайн. Благодаря китайцам, мы научились пользоваться порохом, а ведь еще от древних греков нам известно про изобретение, которое, если бы умело удалось привлечь к работе, могло бы изменить мир.

- О чем вы говорите?

- О водном паре. Уже египетские жрецы могли применять его, чтобы тот открывал двери храмов. Если бы можно было производить его в больших количествах и вместе с тем предотвратить разовый напрасный расход, мне кажется, мы могли бы производить повозки без лошадей, движущиеся по суше, по воде и в воздухе.

- Не может быть!

- Гляди далее, Альфредо! Всегда гляди дальше тех, считавших, будто бы линия горизонта – это окончательная граница небес. Не уклоняйся перед отвагой мышления! Погляди на Солнце, которое дает нам тепло и свет. Никто не знает, откуда берет оно свое неисчерпаемое топливо. Но я уверен, что когда-нибудь мы узнаем и эту тайну. Хотя иногда меня охватывает ужас: что злые люди могли бы наделать с такой силищей.

В голове у меня все мутилось от подобных рассказов, излагаемых, тем не менее, так логично, так убедительно, что перед ними было трудно устоять.

Одного долгое время не мог понять: откуда il dottore обо всем этом знал? Сам рассказывать о своем обучении он не торопился, мне же выпытывать его было как-то не по чину.

Нет сомнений, что он много путешествовал. Мне известно, что он добрался даже до Китая, по дороге пребывал в наполненной тайнами Индии, вскарабкался на крышу мира, где в монастырях культивируют, якобы, непрерывно, знания древнейших времен…

Только вот что было окончательной целью его поисков? Я согласился с мыслью, что, сохраняя терпение, со временем узнаю все, соберу ресурсы его мудрости, словно морские сокровища, оставляемые отливом на пляже, поначалу полностью покрытыми водой, затем все меньше и меньше…

Тем временем, однажды вечером мы остановились в местности, названия которой не помню, где, разделенные глубоким оврагом, соседствовали два монастыря, мужской и женский. Я мечтал побыстрее возвратиться к мужскому воплощению, к сожалению, монашек, которого мы забрали с тракта, уперся, что лично представит "милую синьорину" матери-настоятельнице, так как он был уверен в том, что та обязательно примет меня погостить. Я сопротивлялся, но, совершенно неожиданно, il dottore заявил, что ночь у монашенок подрастающей девушке никак не помешает. Следует учесть и то, что никаких постоялых дворов в округе не было, а банды мародеров, шастающие по округе, ночевать под открытым небом никак не вдохновляли.

Так что отправился я в компанию служанок господних, переполненный опасениями, что меня демаскируют. Аббатиса просверлила меня столь внимательным взглядом, словно бы желала выяснить, а что я ел на завтрак. Потом же, не догадавшись о мистификации, предложила совместную келью с недавно принятой для послушания девушкой по имени Кларетта, на вид ей было не больше шестнадцати лет, потом я узнал, что она встретила уже двадцать две весны, была она настолько некрасивой, что с моей стороны никакая опасность угрожать ей не могла.

Если кто-нибудь посчитает, будто бы я переборчив, скажу только то, что лицо юной монашки было покрыто оспинами, к тому же у нее была заячья губа и мохнатая бородавка на носу. Все эти обстоятельства я принял с радостью, поскольку к грешным развлечениям не стремился. Возвращающийся в снах образ Беатриче и так достаточным образом пятнал мою ипотеку нехороших поступков, не говоря уже о постели.

Ночь упала смолистая, благодаря сквознякам в монастырских галереях – довольно-таки прохладная. Пользуясь привилегией, полагающейся путнице, сразу же после ужина меня освободили от обязательных молитв, бдений и песнопений. В связи с этим, я мог спокойно умыться и устроиться в кровати, даже погрузиться в сон. Только он был недолгим.

Топ, топ, топ, паць, паць, шасть, шасть… Да что это творится?

А ничего особенного и не творилось, это всего лишь с заутрени вернулась Кларетта, оживленно кружа по келье и сбрасывая с себя верхнюю одежку. Я ожидал, когда же она отправится спать, потому что нет ничего хуже, когда тебя вырывают из первого сна; девица же вскочила не в свою, выстывшую, а в мою, нагретую постель и, все время повторяя с придыханием: "Сестренка, сестренка…", пыталась прижаться ко мне. Я отвернулся к ней спиной, полагая, будто бы слова послушницы следуют только лишь из правильно понятых обязанностей хозяйки. Только я ошибался. Кларетта ведь на прижиманиях не остановилась, а только мою ночнушку задрала и всем своим несколько полноватым тельцем прижалась к моей спине, так что я почувствовал и камушки затвердевших сосков и кустик лона, мохнатого словно дворцовые собачки, называемые мальтийцами. Ай как нехорошо! Бежать, не бежать…? А вдруг крику наделает? Из двоих зол я решил подчиниться свободному ходу событий.

Вскоре я почувствовал дыхание Кларетты у себя на шее, затем поцелуи в уши, которые у меня весьма чувствительны, наподобие листочков осины, после этого случилась завершившаяся удачей попытка перевернуть меня на другой бок. Все это сопровождалось текстом, ну из тебя, сестренка, и доска. После того похотливая девица добралась до Деросси-младшего, и если эта находка ее в чем-то и удивила, то никак этого по себе не показала. Всего лишь раз повторив слова "сестренка, сестренка", Кларетта умело ухватилась за горемыку, выполняя при этом движения, подобные лущению бобов.

Поскольку пахла она довольно приятно, и, благодаря темноте, о ее уродстве я мог только догадываться, тело мое начало поддаваться ее процедурам. Мой журавлик поднялся вверх словно подснежник с первым дыханием весны.

Все так же повторяя: "сестренка, сестренка", словно бы полностью игнорируя все доказательства моего мужского положения, девица опустилась ниже под простыней, чмокая губами словно медведь, добравшийся до медовых сотов, но, поскольку уж больно была нетерпелива, быстро покончила со смакованием, и, будто варварский всадник, оседлала меня охляпкой и галопом рванула в сумасшедшее путешествие, стуча своими босыми ступнями меня по бокам, с целью увеличения скорости и придания большей плавности скачке.

Из ее пузырящегося слюной рта исходили странные звуки: не то песни, не то плач, когда же я начал внимательнее в них вслушиваться, меня охватил ужас, так как я узнал в них набожные псалмы и литании, что – принимая во внимание обстоятельства, в которых они исполнялись – отдавало тяжкой профанацией. Другое дело, что, вполне возможно, юная монашка не знала иных текстов, более подходящих моменту. Но, она ведь могла и помолчать!...