Возражения защитников. Всякое наказание, возражают защитники смертной казни, в большей или меньшей степени есть наказание невознаградимое. Никто не в силах сделать, чтобы не было того, что было. Возвращением штрафа и доставлением осужденному вознаграждения не уничтожаются те нравственные и физические страдания, которые наказанием были причинены невинному и его семье. Еще труднее уничтожить зло, причиненное невинно осужденному тюремным заключением, от которого происходят физическая болезнь, нравственное расстройство, неспособность к труду как следствие долгого неупотребления известных способностей. То же должно сказать и об остальных наказаниях. Поэтому, если вознаградимость и отменимость считать абсолютно необходимыми качествами наказания, а недостаток их — признаком несправедливости, то уголовная юстиция была бы невозможна. Невознаградимость и неотменимость есть принадлежность природы, а не сущности смертной казни как наказания. Правда, смертная казнь есть наказание наиболее невознаградимое и невозвратимое; но зато она наиболее репрессивна, что составляет ее сущность. С судом присяжных осуждение на казнь невинных чрезвычайно редко, почти феномен; во всяком случае, оно есть несчастье, достойное всякого сожаления. Но, с другой стороны, поставьте на весы невинную кровь, охраняемую существованием смертной казни, и невинную кровь, ею проливаемую, — первая всегда перевесит вторую; таким образом, сохранение этого наказания более соответствует чувству человеколюбия, чем ее уничтожение. Странно почерпать доводы против смертной казни из ее временных недостатков, происходящих от несовершенства законов судопроизводства. Не лучше ли отыскать средства устранить причины, производящие казни невинных. Так, например: не допускать смертных приговоров, основанных на косвенных уликах; потребовать единогласия присяжных для подобных приговоров; не приговаривать к этой казни, когда даже один голос будет стоять за невменяемость ради сумасшествия.

Из сопоставления доводов, выводимых из судебных ошибок за и против смертной казни, открывается: главная сила тех и других заключается не в них самих только, но в связи их с предыдущими доводами. Доказано, что смертная казнь не устрашает и не удерживает от преступлений, что для детей слабоумных и испорченных она служит плохим примером, что она деморализирует народ, тогда казни невинных — новое сильное доказательство против смертной казни. И наоборот: если бы до сих пор не была поколеблена полезность смертной казни, если бы неопровержимыми опытами было доказано, что без нее не было бы возможно правосудия, существования и развития обществ, — казни невинных были бы меньшим злом, которое, как и многие другие зла, общества обречены терпеть, для избежания зол больших. А так как перевес доказательств на стороне бесполезности и ненужности смертной казни, так как опытом доказано, что правосудие и благоденствие совершенно возможны и без смертной казни, то очевидно, что казни невинных представляют новую значительную доказательную силу против смертной казни.

V. Смертная казнь отнимает у преступника возможность исправления. Осужденных относительно исправления можно разделить на два разряда: одни обнаруживают действительные признаки раскаяния, другие же, напротив, упорствуют в преступном настроении и отвергают существующие способы примирения с Богом и людьми. Казнить смертью того, который уже обнаружил зачатки исправления, значило бы лишить жизни человека, в будущем безвредного, отнять у него средство честною и трудолюбивою жизнью загладить свою вину. Для кого нужна смерть такого человека? Какой цели хотят ею достигнуть? По догматам религии, кающийся человек достоин снисхождения; он есть не существо отверженное, а соучастник наравне с прочими всех благ, обещанных религиею. По правилам общежития, лишение жизни повинившегося, раскаявшегося и обнаружившего добрые порывы человека представляет глубоко возмутительное и отталкивающее зрелище. Богу оно противно; для людей бесполезно и не нужно; осужденному оно приносит положительный вред, как мера, лишающая его возможности прочно примириться с божескими и человеческими установлениями. Оправдания ему ни в чем ином нельзя найти, как только в животной мести. Столь же мало одобрительна смертная казнь в отношении нераскаянных преступников. Верить в вечные муки нераскаянных за гробом и толкать их туда с такою поспешностью — это верх изысканной жестокости. Бог сказал: я не хочу смерти грешника, пусть он лучше покается и придет к сознанию. Люди как бы спешат поступать в обратном смысле. Спаситель сказал, что об исправившемся преступнике бывает больше радости на небе, чем о девяноста девяти, не впадавших в преступление. При казнях иногда сотни тысяч зрителей как будто собираются торжествовать по тому поводу, что им удалось лишить небо этой радости и доставить радость иным силам. Словом, казнь нераскаявшихся преступников есть глубокое противоречие, какое только может допустить христианин в своих поступках. Защитники смертной казни в оправдание ее говорят, что есть такие тяжкие преступники, как, например, отцеубийцы, которые неспособны к исправлению. Пока тюрьмы служили школой разврата и преступлений, пока с преступником обращались как с животным, мнение это могло казаться справедливым. Но с новым устройством и новою организацией тюрем, с переменой обращения с осужденными, мнение это потеряло свою силу. Хотя до сих пор не успели сделать из тюремного заключения вполне надежное средство исправления, хотя опыт значительно подорвал пылкие надежды на исправимость одиночного заключения, тем не менее, благодаря этому опыту, доказано, что самые тяжкие преступники способны к исправлению. По свидетельству опытных директоров тюрем, тюремных священников и врачей такие преступники даже более и скорее доступны к исправлению, чем мелкие плуты и воры. Обыкновенно преступников судят по внешнему виду их действий, не обращая внимания на происхождение и причины преступлений. Конечно, иногда причиной преступления бывает полная распущенность и упадок нравственности; но не менее того большое влияние на совершение преступлений имеют случаи, соблазны, стечение неблагоприятных обстоятельств, возбужденность страстей. Люди, совершающие преступление под влиянием этих обстоятельств, бывают доступны хорошему влиянию и исправлению. В доказательство исправимости тяжких преступников собрано много данных. По свидетельству Гойера, директора тюрьмы в Ольденбурге, к концу 1861 г. в тюрьме находилось 14 женщин, осужденных, вместо отмененной смертной казни, на пожизненное заключение; из них только две оставались неисправимы. Из трех отравителей два вели себя безукоризненно и т. п. Другой директор тюрьмы, Обермайер, говорит, что из пятидесяти двух тяжких преступников сорок один ведет безукоризненную жизнь, семь представляют достаточные виды на улучшение, и только относительно четырех можно сказать, что по выходе из тюрьмы они могут возвратиться на прежний путь.

Возражения защитников. В ответ на эти доводы защитники смертной казни говорят: если считать отнятие жизни у преступника делом недозволенным, потому что этим он лишается возможности раскаяться, то, руководствуясь тем же принципом, не следует допускать отнятия жизни и по другим причинам, как бы они ни были справедливы и основательны. Следует, например, запретить стрелять в неприятеля, убивать разбойника из той же боязни лишить их возможности позаботиться о своем спасении. Человек не только может быть лишен остатка своих дней, без всякого вреда для своего спасения, но он сам может добровольно жертвовать своею собственною жизнью, вследствие непредвиденных причин, и от этого его спасение не страдает. Будь это иначе, тогда бы все геройские подвиги считались бы безнравственными действиями как поступки, выражающие презрение к спасению души. Тогда бы человек, спасающий своего престарелого отца из беды или огня с опасностью собственной жизни, не считался бы исполнившим обязанность нравственности и религии. Да точно ли смертная казнь ставит преступника относительно спасения души в положение более опасное, чем другое наказание. Преступник, освобожденный от смертной казни, вместо того, чтобы заботиться об искуплении первого преступления, часто совершает новые. Если с великим трудом удается произвести перемену в ином преступнике, то эта перемена бывает поверхностна; за глубину и искренность раскаяния трудно поручиться. Осужденные, заметившие чего от них требуют, приучаются лицемерить и обманывать. Это ли заботы о спасении души и исправлении? Положим даже, вы успели довести до раскаяния осужденного: думаете ли, что вы больше сделали для его спасения, чем тогда, если бы вы его осудили на смерть. Далеко нет. Законодатель — не убийца, он дает осужденному время на раскаяние. И ничто в такой мере не способно произвести перемену, благодетельную для спасения души, как смертный приговор. Что другое в состоянии вызвать в нем заботу о примирении с Богом и людьми, как не мысль, что чрез два-три дня — конец жизни и он должен предстать пред грозным судьей. Для примирения же с Богом достаточно одной минуты; обращение осужденного есть дело благодати, которая в течение времени, оставшегося до исполнения приговора, может произвести в душе осужденного глубокий переворот. Если же в течение этого времени осужденный остается нераскаянным и совершенно равнодушным к делу спасения своей души, можно ли какую-либо надежду питать на его исправление?