- Быстро собирайте свои вещи. В Роще бешеный кипиш, у них там какой-то волк сбежал. По ходу, терминатор!

Данила потер переносицу, после чего вернул очки на место и, вслед за всполошившимися подчиненными, пошел на выход из зала. И все это время его терзало странное предчувствие нависших над ним неприятностей. Что это за человек такой, с поимкой которого не могут справиться даже подберезовики?

***

Анрир лежал и слушал мерное гудение непонятного прибора. Он называл его «гроб». Внешнего сходства между этими предметами было мало, но по ощущению замкнутого пространства, давящего со всех сторон, было очень похоже. Белоснежный «гроб» невероятно противно гудел, испуская при этом невидимые, но бьющие по нервам, волны. Но «гроб» все же  лучше «дергалки». Здесь - просто неприятно, а в «дергалке» - еще и больно. Самое же противное - это кормежка. Почему-то эти странные люди не предложили ему есть самостоятельно, наверное решили, что Анриру захочется поиграть в пленного воина времен расцвета Колыбели, готового скорее умереть с голоду, чем отведать пищу из рук врага. Наивные. Его честь была похоронена уже давно. Предоставь ему выбор, Анрир предпочел бы есть самостоятельно и изображать послушного мальчика, а не валяться в бессознательном состоянии, с телом, утыканным разного рода трубками. Но это продлится недолго, нужно лишь дождаться подходящего момента.

Сколько времени он уже в этом мире? Сложно сказать. Он помнил каждый из дней, но сосчитать их было проблемой. Не так просто ориентироваться во времени, если из всех чисел тебе знакомы лишь «один», «два» и «множество». Он всегда стремился как-то сгладить свою неполноценность, поэтому привык ориентироваться и по фазам лун Атрокса, и по скорости, с которой отрастали ногти и волосы. Он выучил: месяц - это срок, за который волосы успевают отрасти ровно настолько, что нужно их стричь, иначе они перестанут более или менее сносно укладываться в прическу. И еще за месяц нужно дважды подровнять ногти.

Но сейчас эти познания были совершенно бесполезны: лун Атрокса из другого мира не видно; оценить, насколько отросли волосы, он не мог, а ногти только-только восстановились после того, как их сорвали в первые дни пребывания здесь.

Анрир надеялся, что он здесь не больше двух месяцев. Иначе после возвращения домой его ждут большие проблемы.

Сам план побега у него уже был готов. Пускай проработать его было непросто. Но за прошедшие годы он так и не научился думать в тишине и покое - каждый раз приходилось принимать решения в какой-нибудь критической ситуации. Постепенно у Анрира даже сложилась некого рода зависимость: в благоприятных условиях мозг не работал совершенно. Более того, в голову начинала лезть всякая чушь. Не так давно, в один из периодов тишины и спокойствия его посетила совершенно дикая мысль - написать собственную биографию. Точнее - надиктовать. Сам он мог написать лишь свое имя, и то, скорее перерисовывал его, как картинку, чем понимал значение слов.

И тогда Анрир усадил Этеля за печатную машинку, велел придавать его фразам более-менее литературный вид, и взялся диктовать свою биографию. Подлец-секретарь зарыдал уже на второй странице. Анрир заставил его перечитать вслух написанное. В литературной обработке Этеля повествование получалось на диво жалостливым и тоскливым. Анрир собственноручно порвал страницу на мелкие куски, и желание увековечить историю своей жизни его ненадолго покинуло. В следующий раз он подошел к этому действу с гораздо большей ответственностью: сделал мысленные прикидки, выбросил все душещипательные моменты, и снова усадил Этеля за машинку.

Безропотный секретарь честно записывал все, что ему диктовали, и Анрир, вдохновленный отсутствием слез у этого нытика, радостно зачитывал все свои достижения, опуская темные пятна своей биографии. Потом несколько дней ходил страшно довольный собой, даже решил издать этот опус небольшим тиражом, - лишь для того, чтобы потешить собственное тщеславие и доказать, что и бездельничать можно с пользой.

Пока не решил подсунуть свою биографию Асеми. Бывшая супруга смеялась долго и совершенно непочтительно, вслух зачитывая некоторые, по ее мнению, особенно уморительные моменты и беспощадно их комментировала. Просила подарить ей эту книгу для поднятия настроения. Анрир заставил Асеми перечитать все вслух, и к третьей главе сам отобрал у нее рукопись и показательно сжег. В этот раз повествование напоминало хронику жизни одного из славных воинов прошлого. Эпичное, высокопарное, и до невозможности нереалистичное. Анрир даже ненадолго почувствовал себя этаким мужским вариантом леди Айвен, чья золотая статуя до сих пор украшала площадь трех храмов на Авроре. Или - безбожным хвастуном вроде подвыпившего моряка в трактире.

На том свои литературные эксперименты Анрир посчитал законченными и твердо решил, что если однажды ему и понадобится биография, то он попросит написать ее Кейташи. У того получалось придавать всем поступкам своего закадычного неприятеля этакий интеллигентный лоск, будто Анрир и в самом деле постоянно придерживался некого сложного многоходового плана, а не просто пытался выжить. Даже название для этой биографии Кейташи дал бы очень красивое, что-то вроде: «Сага о великом враге, голову которого я снес одним ударом меча в год, когда весенний дождь трижды пролился на сады Нисеямы», или «Сага о моем великом господине, которого подло зарубили враги, в год...» - здесь все зависело от настроения князя двуликих в данный момент. Главное, чтобы в названии были цветущие сады, Нисеяма и его, Анрира, героическая смерть. Желательно такая, после которой он уже не сможет вернуться в мир живых, ибо, по представлениям Кейташи, человек с настолько пострадавшей честью не должен жить.

Анрир мысленно одернул себя - и снова он не о том думает. Не к месту автобиография вспомнилась, да еще и Кейташи... Хорошо жить человеку с мышлением прямым, как дорога к замку Великого князя, и такими же твердыми убеждениями, как камень, из которого она сложена.

Когда перед Анриром встал выбор - похоронить заживо себя или честь, он выбрал честь, и не жалел об этом.

«Гроб» пришел в движение, выкатывая почти бессознательное тело наружу. Сегодня на дежурстве были Сальный и Доходяга. Анрир вообще недолюбливал лекарей и всяких «естествоиспытателей», а эти двое так и вовсе вызывали у него нервный зуд. Особенно Сальный. Неужели так трудно мыться хотя бы раз в пару дней? Хорошо, что странные и непрактичные белые халаты им стирали на службе и выдавали каждый день чистые. К тому же Сальный был ужасно дотошным. С непоколебимым упрямством он выполнял над Анриром все процедуры из оставленного списка.

В противоположность Сальному, Доходяга был ленивым, но добродушным малым. И если старший лекарь куда-то уходил, то этот тощий парень садился, доставал из кармана непонятный прибор и с кем-то общался, судя по всему, через письма. Его бурлящие эмоции здорово веселили Анрира: какое-никакое, а развлечение. Потом Доходяга переписывал предыдущую страницу журнала на новый лист и увозил Анрира в палату.

Доходяга даже не поленился и притащил для Анрира подушку и теплое одеяло, периодически поправлял их, перекладывал бесчувственному пациенту руки и ноги, переворачивал его набок, возил в помывочную, короче говоря, Доходяге Анрир симпатизировал больше всего.

 Между собой лекари почти не разговаривали. Лишь изредка бросали парочку слов, судя по эмоциональной окраске, сугубо ругательных. Видимо, заносчивый прим слишком близко к сердцу принял слова Анрира о способности освоить язык и, как мог, старался не допустить этого.

Мысли постоянно путались в голове, перескакивая с одного на другое - препараты, постоянно поступающие в кровь, делали свое дело. Но не так хорошо, как хотелось бы его новым хозяевам.

К своей досаде, нового гостя Анрир почувствовал только тогда, когда тот переступил порог комнаты с «гробом».

- Здравствуйте, Карен Сергеевич! - вразнобой произнесли Сальный и Доходяга, подскочившие при виде вошедшего. Странно, что они назвали прим-лорда неправильным именем, он что, скрывал свою сущность?