- Отрубим мы эти чертовы лапы, ой отрубим… - заверял его отец Филиппо.

Сатанинские лапы?! И тут страшная мысль пронзила мой мозг: до меня дошло, что во время того, как падре Браккони подавал вдове причастие, на его руках были тонкие шелковые перчатки.

8. Большая охота

Вспоминая события последующих дней, у меня постоянно складывается впечатление, все все это происходило не наяву, но было неким жестоким спектаклем или последствием сонного кошмара. Словно в легенде о ларце Пандоры, все гадкое, скрытое в самых черных закоулках души, вылезло на верх, залило улицы, по коврам вползло в Palazzo delia Giustizzia и залило всех нас словно помои и содержимое клоаки.

Признания донны Пацци привели к тому, что никто из пойманных не мог уже отпереться от своей роли в "шабаше". Потому одни лишь уменьшали ее, иные взваливали вину на других, считая, будто бы таким вот образом спасут головы себе и своим ближним. Говорили, что уже готовы последующие списки обвиняемых. Тем временем, из Венеции и Неаполя прибыли прославленные палачи, умелые в искусстве вызывать боль и извлекать правду на свет божий, при одновременном сохранении подозреваемого при жизни. Следствие вступило в новую фазу, тем более, когда Арнольф Гривальди на пытках сознался, что видел евреев, которые при помощи дьявольских штучек отравляли колодцы, тем самым приведя заразу в город. Той ночью загорелись дома в Юдерее, и там начали твориться страшные вещи, толпа осквернила синагогу, детей убивали прямо на улицах, женщин же, согнав их в здание старой миквы, спалили живьем. Только лишь с рассветом Дамиано Мальфикано во главе центурии войска, от имени Синьории положил край этой геенне.

Наиболее разумные мужи замечали неконтролируемое нарастание безумия, но они не видели, как всему этому противостоять. Отрицать наличие чар означало встать в рядах виноватых. А что еще могли они делать? Беспомощен был и сам кардинал Гаэтани. Видя, что дело выскользнуло из его рук и, что самое паршивое, бьет оно, в основном, по сторонникам папы римского, перепуганный, он слал письма в Рим с вопросами: что же делать? Вот только Святая столица молчала. А вот епископ Розеттины, Агосто, свойственник Торрелли, мог только лишь взывать к умеренности. Он даже посылал фра Джузеппе письма, приглашающие того к себе во дворец, на диспут, но тот, опасаясь за свою судьбу, предпочитал просто благодарить за подобную честь. Создав себе штаб-квартиру на колокольне церкви Санта Мария дель Фрари, окруженный гвардейцами Барццуоли и десятком молодых и, как он сам, одержимых монахов, он руководил толпами, утверждая, что для контакта с Господом никакие посредники ему не нужны.

- Вот если бы у Агосто был темперамент Пьедимонте, - вздыхал практически не трезвеющий в эти дни Маркус.

- И что мог бы он сделать, чтобы удержать фра Джузеппе?

- Да хотя бы предать его анафеме за то, что он главенствует в самосудах, и тем самым проколоть пузырь ненависти и болезни.

- А если бы монах обвинил епископа?...

- А он, наверняка, и сам его обвинит…

Опасаясь за судьбу Маркуса, я неоднократно уговаривал кго сжечь или, п крайней мере, спрятать свою картину с демонами. Тот отказывал, но как-то раз схватил нож и в ярости начал кромсать свой шедевр, рвать его на кусочки, после чего отправился сжечь его в камине.

Тем временем, по явному указанию Орландо Мальфикано, Лодовико покинул Розеттину, направляясь в Венецию, откуда он должен был перебраться к императорскому двору. Дважды он уговаривал меня ехать туда вместе с ним.

- Никто не знает, что мы там были, только лучше быть подальше отсюда, когда начнется процесс, - убеждал меня юный граф. – Похоже, дела идут к худшему.

Меня так и подмывало спросить, насколько же дела пошли вопреки первоначальным замыслам дона Орландо. Но я сдержал себя. Мне хотелось, чтобы никто не знал, что я подслушал переговоры старого графа, и что мне известно об интриге, в которой Пьедимонте должен был стать всего лишь слепым орудием..

- Езжай со мной, - повторял Лодовико. – Даст бог, все успокоится, тогда мы и вернемся. Отец утверждает, что к осени все завершится.

Я отказался. Не мог я покинуть тетку Джованнину. Ведь уж это я был ей должен. Хотя ни в чем помочь не мог. С отчаянием глядел я, как гаснет в ней жизнь, как водит она за мной своим единственным здоровым глазом, пытаясь выговорить простейшее слово: "Фре… ддино, Фре… ддино!".

Тем временем, повсюду велись усиленные поиски Аурелии и Беатриче, имена которых чаще всего повторялись в признаниях допрашиваемых. Только ведьмы словно бы под землю провалились. У меня были причины судить, что обе они спрятались за могучими стенами дворца семейства Мальфикано. И если бы они еще там и оставались. Великую куртизанку погубила, о ирония судьбы, излишняя самоуверенность и набожность. В день Нисхождения Духа Господня она отправилась в церковь, где, вся в черном, заняла место среди иных вдов. Никто ее и не распознал бы. Так нужно было случиться несчастью, или это был, как считают некоторые, перст судьбы, что во время молитвы от свечи загорелась ее вуаль. Она, конечно же, молниеносно затушила огонь, на миг открыв лицо.

Ее узнала соседка из семейства Урбини. И развопилась во все горло:

- Колдунья! Колдунья в храме Божьем!

Тут же монахи из свиты Пьедимонте схватили демаскированную женщину, которая от страха потеряла сознание, и поволокли ее через толпу, бросающую камни и оскорбления, во Дворец Правосудия. С нее содрали одежду и наверняка бы растерзали на клочки, если бы не фра Джузеппе, который успокоил чернь, поучая ее о том, что не стоит дарить Беатриче быструю смерть, поскольку для ведьмы предписаны долгие пытки и неспешный костер.

Его послушали. Я же, наблюдая все эти события с высоты Лоджиа дель Пополо, бессильно плакал, видя попрание красоты.

Еще в тот же день капитан Барццуоли, большой приятель семейства Мальфикано, прибыл в тюрьму с полномочиями от Пьедимонте, чтобы забрать синьору де Монтенегро и поместить ее в отдельной башне, где бы она могла выздороветь, не давая ни малейшего шанса какому-либо мстителю. Начальник предварительного заключения обратился к кардиналу. О чудо, Галеани отказал в выдаче.

- Ее место среди других, - распорядился он. – Разве ее не разыскивали как одну из наиболее известных stregantes (волшебница, колдунья – ит.)?

Говорят, что такое авторитетное заявление весьма смешало капитана. Но уверенности он не утратил.

- Донна Монтенегро – известная личность, ваше Преосвященство, она была представлена императору…

- Да разве мало прелюбодеек и блудниц отирается при дворах?

- Тем не менее, она мать вельможного бастарда фон Кострина, что в родстве с имперским домом. Применение к ней пыток, а потом и казнь могут вызвать гнев светлейшего императора Священной Империи.

- Над законом родов имеется еще справедливость, а над императором – Господь, - уверенным тоном возразил князь Церкви. – Синьора Беатриче де Монтенегро должна остаться в Palazzo delia Giustizzia под опекой моего личного медика.

Так что ничто не могло спасти Беатриче, лишь ее тяжелое состояние временно защищал ее перед пытками.

И что же творилось со мной в те дни. Моя слабенькая, но все же тлеющая вера угасла. Пережитое мною потрясение было слишком огромным. И уж полностью я усомнился в авторитетах. Ведь кем они оказались? Орландо Мальфикано ради своих личных интересов приготовил подлую провокацию; мой "отче-отец" из простейшей трусости и опасения за свою голову поначалу уговорил синьору Пацци дать лживые показания под присягой, а потом, чтобы женщина случаем не отказалась от своих показаний, отравил ее, осквернив святое причастие. И даже Великий Инквизитор не пожелал искать правду, предпочитая мстить сторонникам императора. Если Справедливый Бог и существовал, то теперь ему было самое время заговорить. Но Он молчал. Молчал он и последующие дни и ночи. Дни и ночи, наполненные муками одних, преступлениями других и развлечением для черни. Напрасно тихие и спокойные люди всматривались в небо, ожидая громов. Небо молчало. Неужто и вправду небо было всего лишь вихрем лишенных духа раскаленных камней, как убеждал меня Маркус, а до него – Протагор?

Первого июня собрался Большой Совет Республики. Падре Браккони взял меня с собой в качестве собственного секретаря, так что я мог участвовать в том важнейшем событии, которое должно было сильно повлиять – в соответствии со всеми знаками на Небе и Земле – на будущее Розеттины.

Зал был огромный, светлый, вот только на время заседания на окнах повесили конские чепраки, чтобы вопли черни не пятнали серьезности собрания. Под старым антаблементом, помнящим еще времена крестоносцев, поставили лавки, за столом президиума сели семеро Старейших – самых влиятельных граждан Розеттины. На лицах патрициев была выписана неподдельная забота, подавленность и – я бы сказал – беспомощность.

После нескольких выступлений, столь же красноречивых, что и ничего не значащих, выступил Дамиано III Мальфикано. Он был выше брата, красота его была зрелой, его мужественность и силу лишь подчеркивал шрам на щеке, полученный им в стычке с гельветами.

- Синьоры, братья, - сказал он спокойным, мужественным и звучным будто лютня голосом, - сам я не разбираюсь в вопросах чар и чертей так, как Его Преосвященство или же вы, достойные отцы. Сам я – солдат. А задача солдата – защищать родину и порядок в ней. И потому, более чем выслеживание проказ с дьяволом, меня беспокоит состояние безопасности нашего города. Может ли вот уже какой день править чернь, могут ли нарушаться законы, можно ли убивать невинных людей, даже если они не признают Иисуса Христа своим богом?! – Среди патрициев разошелся шорох понимания, а молодой вельможа продолжал: - Относительно виновности и наказаний обвиняемых, пребывающих в Palazzo delia Guistizzia решение примет суд, я не сомневаюсь, оно будет справедливым. Этот же трибунал поручит выполнение этого приговора светским властям. Но, прежде чем наказание осуществится, синьоры братья, давайте подумаем о том, что мы имеем дело с особыми материями. Даже в лоне Церкви, нашей Матери, нет полной ясности взглядов. Имеются голоса, утверждающие, будто бы магия и чары – это исключительно собрание иллюзий, следующих из наивной веры простого народа, другие же уверены, будто бы те являются свидетельством вмешательства сатаны в наши земные дела. Тем более мы должны быть осторожными в отношении доказательного материала…