— Что тут у вас, прапорщик? — спросил я у Кмита.

— В деревне — враг, — доложил он. — Поляки. Первые выстрелы они сопровождали ругательствами на польском. Скорее всего, кавалерия. Гусары, если быть точным.

— С чего вы взяли? — удивился я.

— Вот, — Кмит протянул мне кусочек свинца — пулю для гусарского мушкетона. — Они до опушки леса не долетают. Падают в десятке шагов от первых кустов.

— Понятно, — кивнул я и неожиданно спросил у прапорщика: — Послушайте, Кмит, фамилия у вас польская, не так ли?

— Я из Малороссии, — ответил тот, совершенно не удивившись вопросу, — мои предки Кмиты из Белой Церкви воевали ещё вместе с Богданом Хмельницким против Польши.

— Ну, тогда, прапорщик, у меня нет сомнений в вас. — Я вынул из кобуры «Гастинн-Ренетт» и протянул его Кмиту.

— Благодарю вас, господин поручик, — вежливо отказался тот, — у меня есть огнестрельное оружие. Более эффективное на больших дистанциях.

Он снял со спины штуцер и подал мне. Я осмотрел нарезное ружьё, на прикладе красовалась латунная табличка с гравировкой «Лучшему стрелку Дворянского полка. Победителю стрелковых соревнований».

— Ермолаев, — обратился я к фельдфебелю, возвращая прапорщику ружьё, — подай-ка мне своё ружьё.

— Вашбродь, — протянул мне оружие фельдфебель. — Вы бы глянули в вашу зрительную трубу на деревню.

— Что там такое? — спросил я, вешая ружьё на плечо.

— Да вот, вашбродь, — как-то неуверенно сказал Ермолаев, — углядел Сашка Осипов, самый глазастый из наших… Ну так вы гляньте в трубу-то…

Я понял, что ничего путного от фельдфебеля не добьюсь, и решил последовать его совету. Сняв с пояса чехол с дешёвенькой подзорной трубой, я разложил её и направил на деревню.

Да. Глазастый парень наш Сашка Осипов. Вот только лучше бы мне этого не видеть. Я считал себя бывалым солдатом, видавшим виды, — и бой, и лагерь после боя, однако то, что я увидел в деревне… Меня едва не вывернуло наизнанку.

— Так это… вашбродь, — напомнил о себе Ермолаев, — правда, что Сашка сказывал, или как?

— Если про повешенных, то — да, — ответил я. — Солдаты пограничной стражи и простые поселяне…

— Сволочи, — процедил сквозь зубы Ермолаев.

— Мы с ними посчитаемся, Ермолаев, — заверил его я. — Обязательно. Кмит, за мной!

Не задавая вопросов, прапорщик пошёл за мной. Я сделал пять шагов, поправил кивер и крикнул в сторону застянка.

— Эй, там, за стенами! Русский кто разумеет?! — и добавил: — Parler franГais?

— Псякрев! — донеслось с той стороны. — С тобой говорить не о чем!

— Ладно бы солдат, — не смотря на это продолжил я, — но детишек с бабами за что перевешали?!

— Хлопы! — голос из-за стены был полон пренебрежения. — Вам, русским, служили!

— Невежлив ты, пан! — с усмешкой крикнул я. — Я стою перед тобой, как на ладони, а ты за брёвна спрятался! Неужели, пуль наших боишься? Так мы не стреляем!

Поляки же продолжали стрелять по нам, хотя пули их не долетали до нас, падали у самых наших ног.

— Вот он я, коли так интересно! — крикнул шляхтич, поднимаясь над частоколом в полный рост. Он был без сомнения красив, от таких барышни всегда без ума, однако неподалёку от него болтались в петлях покрытые кровавой коркой человеческие тела. Их пытали и повесили по его приказу.

— Поручик Суворов! — представился я, касаясь пальцами козырька кивера. — К вашим услугам! — И уже тише добавил. — Держу пари, вы, прапорщик, не сумеете сбить с него кивер. Ставлю пять рублей.

— Принимаю, — также тихо ответил Кмит, как бы невзначай положив руку на ремень наградного штуцера.

— Ротмистр Шодровский! — тем временем лихо козырнул польский гусар, от чего ментик лихо взлетел над его плечом.

В тот же момент прапорщик Кмит скинул с плеча свой штуцер, коротко взвёл курок и нажал на спуск. Голова гусара дёрнулась, как от удара в лоб, кивер с белоснежным султаном слетел с его головы.

— Ах вы ж курвины дети! — растеряв весь лоск, заорал лишившийся головного убора гусар. — Кровь Христова! Русские псы! Предатели!

— Полезай обратно за стену, шляхтич драный! — в тон ему крикнул я. — От меня ты пулю в лоб получишь!

Я скинул с плеча унтерское нарезное ружье и выстрелил в гусара, неосторожно высунувшего голову между заострённых кольев. Пуля разнесла ему лицо, оставив кровавую кашу.

— Идёмте, Кмит, — махнул я прапорщику. — Нам пора к солдатам.

— К чему всё это представление, господин поручик? — спросил у меня Кмит.

— Я хочу зацепить его гонор, — ответил я. — Спровоцировать атаку.

— Господин поручик, — протянул Кмит, — разумно ли это? Гусар в застянке не меньше эскадрона или дивизиона, а нас только взвод. Они нас просто сомнут.

— Не сомнут, — покачал головой я. — Не забывайте, прапорщик, у нас есть артиллерия. Штабс-капитан Ермилов зарядил орудия картечью. Сейчас попрошу нацелить их на ворота застянка, главное, успеть.

— А что если поляков не удастся спровоцировать? — резонно спросил прапорщик.

— Согласен, трюк довольно дешёвый. Но если слухи о польском гоноре не врут, гусары просто обязаны напасть на нас. Мы же оскорбили их командира, да ещё так жестоко. Если он не захочет атаковать сейчас, выведу солдат на опушку, и мы дадим несколько залпов с безопасной дистанции. Благо, патронов в достатке. Такой наглости гонористые шляхтичи не стерпят.

— Не проще ли было убить его?

— Тогда они, скорее, не стали бы атаковать, а засели в застянке.

— Но ведь можно расстрелять застянок из пушек или дождаться батальона…

— Второй вариант неприемлем, прапорщик, — отрезал я. — Во-первых: это означало бы, что мы не справились с поставленной задачей. А во-вторых: эскадрон, тем более, дивизион гусар просто так границу не переходят. Значит, скоро должны подойти подкрепления из-за границы. Вот они нас точно сотрут в порошок. Разносить же застянок из пушек — глупо. Нам здесь ещё укрепляться и, возможно, оборону держать. Как вы предлагаете делать это без стен? А возможно, и с почти разрушенными домами.

— Может и так, — не стал спорить Кмит, — но всё же, должен заметить, что вы слишком сильно рискуете.

— Господин штабс-капитан, — кивнув Кмиту, обратился я к Ермилову, — разрешите спросить: вы орудия зарядили?

— Зарядили, поручик, — кивнул тот. — А в чём дело?

— Не могли бы вы развернуть их на застянок, — предложил я.

— Для чего?

— Вы, думаю, видели нашу с прапорщиком эскападу, — заметил я. — Думаю, её хватит для того, чтобы выманить гусар из застянка. Как только они ринуться на нас, вы дадите залп по ним.

— Умно, — согласился штабс-капитан. — На дороге, в лесном массиве такой густоты, гусары ударят прямо по дороге и попадут под перекрёстный залп орудий моей батареи. Не завидую я тогда этим гусарам. — Он обернулся к прислуге своих пушек и зычным голосом принялся командовать: — Разворачивай орудия! Нацеливай на дорогу!

— Спасибо, Ермолаев, — сказал я фельдфебелю, возвращая ружьё и, скомандовал, как только фейерверкеры споро установили пушки на новые места. — Стройся за орудиями! Примкнуть штыки!

И тут ворота застянка заскрипели и из них вихрем вылетели польские гусары. Штабс-капитан Ермилов нервно потёр шею, вглядываясь в мчащихся на нас конников.

— Ближе, ближе, — бормотал он себе под нос. — Можно и сейчас пальнуть, но всех не сметём, хоть и в перехлёст вдарим. — Он поднял руку над головой, но командовать не спешил. — Как только мы залп дадим, молодой человек, вы тут же из мушкетов добавите. Стреляйте прямо в дым, не важно, что ничего видно не будет. Вы многих убить сумеете, даже вслепую, главное, не дать им опомниться… Приготовьтесь, ребята, — оборвал он сам себя, — сейчас пальнём. Так вот, — я понял, что штабс-капитан вновь обращается ко мне, — после залпа погодите немного, пока дым не рассеется и двигайте в штыковую. Но не раньше, чем рассеется дым. На поле много коней будут биться в агонии. Могут ваших людей покалечить…

Да будешь ты стрелять или нет! Гусары уже за мушкетоны взялись!