— Прощай! Прощай!

И вдруг Роже почудилось, что из-за деревянной обшивки стены донесся звук легких шагов, едва уловимый шум, напоминавший звук шагов сильфиды, чуть слышно ступающей по ковру из цветов. Юноша растерянно приподнялся на своем ложе, он тяжело и прерывисто дышал; надеясь и трепеща всем телом, он не сводил глаз с картины, теперь уже окутанной мраком; однако, несмотря на темноту, ему померещилось, будто рама, которую одну только и можно было еще различить в ночном мраке, снова пришла в движение; вскоре у него уже не оставалось сомнений: картина медленно поворачивалась вокруг своей оси.

Констанс появилась вторично; на сей раз призрак отделился от деревянной обшивки стены и, осторожно спрыгнув на пол, устремился к юноше, восклицая:

— Роже! Роже! Я не умерла! Роже! Я вовсе не тень Констанс! Я сама Констанс!

И в ту же самую минуту шевалье, почти обезумев от счастья, в самом деле почувствовал, что он сжимает в своих объятиях не тень, а живое существо из плоти и крови.

В нескольких словах Констанс объяснила Роже все, что произошло.

Пока наш беглец с трудом добирался из Амбуаза в Шинон, аббат Дюбюкуа успел примчаться в Ангилем, где он рассказал барону и баронессе о новой выходке своего воспитанника; и тогда с полным основанием решив, что Роже направился в Шинон, они стали обдумывать, каким образом положить конец его упорной любви, грозившей совершенно лишить покоя родителей обоих молодых людей. И тут аббату пришла в голову счастливая мысль: он посоветовал барону распустить слух о смерти Констанс. Баронесса, чье материнское сердце говорило, что эта неожиданная новость причинит ее сыну много горя, долго противилась столь хитроумной уловке; однако в конце концов ей пришлось уступить убедительным доводам мужа, и барон отправился в путь, дабы вовлечь в заговор настоятельницу монастыря.

Случилось так, что одна из монашенок скончалась как раз днем раньше, и это обстоятельство помогло осуществить намеченный план.

Мы уже видели, как именно он был приведен в исполнение. Не подумали, увы, только об одном — о том, каким сильным и упорным окажется горе юноши, когда он узнает о случившемся, и, главное, никто не мог предвидеть, к какому крайнему решению он придет под влиянием своего горя.

И вот когда благодаря аббату Дюбюкуа в Ангилеме стало известно, что Роже решил стать иезуитом, новость эта повергла барона и баронессу в полное отчаяние. Как мы уже знаем, барон тотчас же отправился в Амбуаз, уповая на то, что его отцовское влияние образумит шевалье и заставит его стать более рассудительным; однако после первого же разговора с сыном достопочтенный дворянин убедился, что мысль удалиться от мира крепко засела в голове шевалье и ее оттуда никакими силами не выбьешь.

Он тотчас же написал жене и сообщил ей о печальной уверенности, которой проникся.

И тогда баронесса в свою очередь придумала план, подсказанный ей материнским сердцем: она решила призвать на помощь Констанс, которую шевалье считал умершей, с тем чтобы та побудила несчастного юношу отказаться от его безрассудного намерения. Баронесса лично отправилась в Безри и так настойчиво просила виконтессу, так умоляла виконта, что те не могли устоять перед ее слезами и согласились на то, чтобы их дочь сыграла роль посланца потустороннего мира, дабы сохранить шевалье Роже Танкреда для мира земного.

После этого баронесса и написала мужу, просила его уговорить сына возвратиться хотя бы на одну или на две недели в Ангилем до того, как он примет окончательное решение; отказать отцу в такой просьбе Роже не мог. Мы уже видели, как протекли первые двенадцать дней пребывания шевалье в отчем доме и как его упорство сделало неизбежным вмешательство Констанс.

Таким образом, все произошло именно так, как хотели родители юноши; механизм, сооруженный самым искусным столяром из Лоша, легко вращался вокруг своей оси; барон и баронесса заметили, какое сильное впечатление произвело на их сына первое, а затем и второе появление Констанс; третье ее появление должно было окончательно закрепить достигнутое. Констанс, которую вместе с виконтессой де Безри поместили в одной из самых отдаленных комнат замка, со слезами на глазах и с отчаянием в душе окончательно распрощалась с Роже, но тут горе взяло в ней верх над всеми прочими соображениями, и девочка в свой черед приняла отчаянное решение: воспользовавшись тем, что мать спит, она встала, оделась и на цыпочках вышла из комнаты; освободившись от бдительного ока тех, кто дотоле наблюдал за нею, диктовал, что говорить, принуждал ее сдерживать свои чувства, Констанс, переходя из одного коридора в другой, осторожно добралась до деревянной обшивки стены, за которой она обычно занимала место, привела в действие пружину и снова предстала перед шевалье, но теперь уже не как бесплотная тень, а как существо из плоти и крови, способное свести его с ума.

Роже умел принимать быстрые и внезапные решения; правда, в первую минуту юноша оторопел — он был похож на заживо погребенного человека, которого вдруг извлекли из могилы, и тот, открыв глаза, опять увидел небо и возродился к жизни и к счастью, и у него достало сил лишь на то, чтобы не рухнуть на пол под бременем радости, но, как только эта минута прошла, шевалье понял, что случай, что он так долго искал, сам плывет ему в руки, — случай единственный, неповторимый, мимолетный, и Роже тотчас же решил, что ни за что его не упустит.

В мгновение ока шевалье был готов, Констанс в свое время уже писала ему, что ее собственная жизнь принадлежит не ей, а возлюбленному и он может распоряжаться этой жизнью по своему усмотрению, поэтому, когда Роже предложил ей немедленно бежать и добраться до первого же селения, где они обвенчаются, она не только ничего не возразила в ответ, но пылко заверила юношу, что готова следовать за ним хотя бы на край света. И шевалье больше не сомневался, что счастливая развязка их романа близка.

Оба тут же вышли из комнаты; бесшумно, точно тени, скользя по коридорам и по лестницам, они очутились наконец во дворе. Роже бегом кинулся на конюшню и оседлал Кристофа, с некоторых пор отдыхавшего от былых изнурительных поездок; будучи от природы животным добрым и послушным, Кристоф не мешал своему хозяину делать то, что тому было угодно. Затем шевалье осторожно приоткрыл створы широких ворот и вскочил верхом на Кристофа; перед тем как сесть на коня, он поставил Констанс на тумбу и подъехал теперь к этой тумбе; девочка взобралась на круп лошади, и, как только она надежно уселась позади него, Роже пустил коня вскачь.

Часа два они мчались во весь опор, и так как дело происходило в июле, когда дни в году самые длинные, а ночи самые короткие, то уже начало светать. Роже подумал, что им следует немедленно остановиться, ибо всякому, кто их увидит, непременно покажется странным, почему это юноша и девушка скачут галопом на одной лошади. В ту же минуту он заметил по правую руку от себя селение и узнал Шапель-Сент-Ипполит; он направился прямо туда.

Все свои представления о брачных делах Роже почерпнул из романов того времени. Ну а в романах того времени если родители препятствовали заключению брака, то его без их ведома совершал какой-нибудь славный сельский священник, который буквально понимал слова Господа Бога, советовавшего нашим праотцам плодиться и размножаться, и полагал, что он выполнит предписания Библии, если обвенчает как можно больше супружеских пар. Вот почему Роже с полным доверием приближался к дому пастыря; юноша постучался; дверь ему отперла дородная и добродушная с виду домоправительница лет тридцати пяти или сорока, и он сказал, что хотел бы побеседовать с господином кюре.

Кюре в это время собирался идти служить раннюю мессу, и шевалье счел это добрым предзнаменованием. Как можно короче он объяснил священнику, что именно привело его сюда, и спросил, не может ли святой отец незамедлительно обвенчать его и Констанс. Добрый пастырь улыбнулся нетерпению юноши, но тут же разъяснил, что прежде необходимо выполнить некоторые формальности: молодым людям, к примеру, надобно исповедаться, назвать свои имена и фамилии и подтвердить под присягой, что они не близкие родственники, брак между коими запрещен церковью, и так далее и тому подобное; он присовокупил, что на совершение всех этих формальностей уйдет целый день, а то и полтора, и поэтому, несмотря на всю свою добрую волю, он не может совершить брачную церемонию раньше завтрашнего или даже послезавтрашнего дня; покамест, прибавил он, молодые люди останутся у него в доме: Роже — под надзором его самого, а Констанс — под наблюдением домоправительницы. Такая задержка очень не понравилась юноше, и он из всех сил настаивал на своем; однако кюре был непреклонен, а так как он заявил, что всякий священник будет не более сговорчив, чем он, то Роже предпочел остаться в Шапель-Сент-Ипполит и не ехать в другое село, ибо такая поездка не сулила ему более скорого венчания, но могла привести к тому, что по дороге их узнают или, во всяком случае, приметят.