Олег. Почему? Ты, мать, выглядишь молодо. Чем черт не шутит?

На сцепе спускают задник с нарисованным маяком на фоне синего моря. Лариса, жена драматурга, в своем платье, но в гриме читает монолог у самой рампы, адресуя его темному пустому залу, где чуть различимы внимающие ей режиссер и драматург. Лариса не может сдержать волнения. Сбивается. И начинает снова. Она, уже немолодая актриса, выглядит как новичок на экзамене.

Режиссер (склонившись к Олегу). Я был прав. Она выглядит абсолютной девчонкой.

Олег (иронично). Вы мне льстите. Хотя при таком освещении не скажешь, что ей уже за сорок.

Режиссер. Милый Олег Николаевич, в своем стремлении быть объективным, вы становитесь несправедливым… к своей жене. Она выглядит абсолютно юной, а при ее таланте… и трепетном отношении…

Олег. Не уговаривайте меня… Я же не спорю. Мы не слышим текста, произносимого Ларисой, а лишь видим, как она шевелит губами, ее мимику, жесты. На колено Олегу ложится женская рука с перстнями на пальцах. Рядом с ним присела молодая актриса с лисой, накинутой на плечи, и мордочка зверька чем-то смахивает на ее красивое острое лицо.

Молодая актриса (шепотом). Преодолеть возраст так же трудно, как земное притяжение.

Олег испытующе смотрит на нее. Она не отводит взгляда, а ее рука скользит по его бедру, поигрывая пальцами. Молодая актриса. Вам не обобраться сплетен и обвинений в протекционизме.

Широкий затылок со складками жира.

Ватные, вышедшие из моды, плечи. Зычный, уверенный голос.

Олег и режиссер театра, сидящие перед ним, почтительно слушают.

Затылок. Да… еще… напоследок. Главный герой… лицо отрицательное. И надо, чтобы зритель к нему относился соответственно. Поэтому никаких славян на эту роль… Есть же у вас в театре актер по фамилии… (заглядывает в бумажку)

Фельдман. Жалобы пишет, что его затирают, не дают играть. Ну, вот ему и роль. Пусть порезвится.

Драматург спускается по лесенке и на повороте сталкивается с Фельдманом, слащаво-красивым актером с глупыми круглыми глазами.

Фельдман (с дурным пафосом). Олег Николаевич! Вы не только великий драматург, но и порядочнейший человек. Таких святых сейчас мало.

Олег. Э-э… не совсем понимаю.

Фельдман. Как же? Дорогой мой! Весь театр, как пчелиный улей, гудит о вашем благородстве… В наше время… Вы меня понимаете… настоять на моей кандидатуре на главную роль… когда мне уже пять лет дальше «Кушать подано» ничего не светило… Это подвиг… нравственный и гражданский..

Олег. Но, но! Слухи о моем… благородстве сильно преувеличены.

Фельдман. Не скромничайте. Вы меня спасли, я возрождаюсь из пепла, как… эта… птица… как ее…

Олег. Пенис! Птица пенис! Не уподобляйтесь ей, Фельдман, пенис в переводе на ваш язык…если не ошибаюсь, означает… поц.

Перед туалетными столиками друг против друга наводят грим, глядясь в зеркала, в которых отражается и визави, две соперницы-претендентки на главную роль: жена автора пьесы, уже далеко не юная, но весьма моложавая Лариса, и актриса намного моложе ее — Наталья.

Лариса, робко поглядывая на соперницу, нервно накладывает крем на лицо, мучительно подбирает краски, способные сделать ее моложе, скрыть дряблость кожи, морщинки у глаз.

Наталья смотрит в зеркало уверенно и вызывающе. Ее кожа свежа и гладка.

Взгляд задорный и насмешливый.

Обмен взглядами между ними — немой диалог трепетной и легко ранимой Ларисы и уверенной в победе и потому чуть снисходительной Натальи.

Лариса примеряет светловолосый парик с тугой косой, Наталья качает головой и великодушно предлагает другой, свой.

Наталья. Коса только подчеркнет, что вы пытаетесь выглядеть девчонкой. А этот подойдет лучше.

Супруги завтракают. Лариса пробегает глазами газету и резко отшвыривает ее.

Лариса (в слезах). Оказывается, меня не утвердили на роль. И ты… ни слова мне… Я узнаю об этом из газет!

Олег. Где? Что?

Берет газету. Там — портрет молодой актрисы и ее статья. Он пробегает глазами строчки: «Автор пьесы не только талантливый драматург, но и верный друг театра. Он выдвигает молодых актеров на ведущие роли… Объективен и строг в своих оценках».

По лицу Ларисы текут слезы.

Олег складывает газету, виновато смотрит на Ларису.

Олег. Прости. Но есть ситуации, когда я бессилен.

Лариса. В который раз ты меня предал… И даже нажил капитал на этом.

Олег закатывает глаза, морщится, потирает рукой сердце.

Лариса (встревожено). Давит?

Олег. Дай таблетку.

Идет спектакль. На сцене, изображающей лесную полянку, резвятся зайчики, танцуют, взявшись за лапки и потряхивая длинными мягкими ушками, беззаботно напевают примитивную песенку. У зайчат человеческие лица. С нарисованными усиками. На теле — синтетический мех.

Один из зайчишек — Лариса, Изображает веселье и беспечность, а в глазах — смертельная тоска.

Вприпрыжку, с песней, зайчата гуськом уходят за кулисы, взбегают друг за дружкой по витой железной лестнице. На одном из пролетов весьма интимно любезничают драматург и молодая актриса, соперница Ларисы, получившая главную роль. Они не видят Ларисы. А она, в нелепых заячьих усиках, с растопыренными ушами, смотрит из меха, как из иллюминатора, и слезы, размазывая грим, бегут по ее щекам.

Режиссер, с одышкой поднимавшийся по лестнице, переводит всепонимающий взгляд с Ларисы на воркующую пару, улыбается Ларисе сочувственно и печально и обнимает ее за плечи.

Режиссер. Но, но… вытрем глазки. Грим попортим.

Режиссер водит Олега вокруг маяка, осторожно придерживает у края обрыва. Олег утомленно внимает ему.

Олег. Милый, вы — режиссер, вам и карты в руки. Я согласился на ваши уговоры приехать на съемки не для того, чтобы вас поучать или даже консультировать. Я бежал из Москвы, чтоб здесь отдохнуть, полечить нервы. Благо, вы обещали санаторий, лечение электросном. Это не блеф?

Режиссер. Что вы, дорогой! Все улажено. И санаторий… и электросон. Завтра первый сеанс. Уедете свежим, как огурчик.

Олег. Чем могу быть вам полезен?

Режиссер. Этот маяк вас устраивает? Он не совсем такой, как вы описывали, но более удобен для съемок.

Олег. Ради Бога. Меня устраивает этот маяк, так же как и вы — в качестве режиссера.

Режиссер. Это одобрение или… порицание?

Олег. Оставляю на ваше усмотрение.