Зато у меня в жизни было то, чего никогда до этого не было. Экс ДХ16.

Без Тэдди я бы и не узнал никогда, что так бывает, что такое возможно.

Не знал бы, что можно летать, парить, возноситься от одного только присутствия рядом любимого человека. А то, что это не взаимно, любви не отменяет.

Была она, была. Однополосная. Ведущая в никуда. В пропасть. В которую я сейчас и лечу со страшным свистом.

И пусть. Пусть приезжают, доломают, заставят, выпотрошат. Зато закончится этот театр абсурда. И можно будет сжаться в комочек и выть в голос, катаясь по полу, пока не сорву связки, не выору, не выстону все, что накопил за эти 6 дней.

А потом бережно отделю зерна от плевел и буду тетешкать и перебирать свои сокровища, счастливые мгновения по пальцам, по крупицам. Вот их у меня никому не отнять. Даже падре.

Мой внутренний магнит все еще чувствовал Тэдди, даже не видя его.

Смешно. Все сломалось, а настройки у магнита работают.

Поплевшись к выходу из кухни, не поднимая головы, как сомнамбула, чтобы привести себя в порядок перед приездом падре, я почувствовал приближение Колина, и его теплые, горячие руки нежно обняли меня. А губы уткнулись мне в шею, ошпаривая кипятком мурашек, разбегавшихся по всему телу.

Странное ощущение. Заледеневшая душа, ошпаренная кипятком. Хм. Дохуилионы продолжают сыпаться. ДХ17

- Мальчик мой, Эззи, солнышко. Пожалуйста, доверься мне. Я желаю тебе только добра, пожалуйста, поверь в это.

Асподь!!!

Как же хотелось довериться этим рукам, этому голосу, этой последней надежде на чудо! Но во мне что-то умерло, заледенело, превратилось в камень, и я просто физически не мог даже расслабить напряженные плечи.

Я был гипсовой подделкой той мраморной статуи Микеланджело, которой совсем недавно так восторженно любовался Колин. Я казался себе собранной из кусков грубой копией аляповато склеенного разбитого муляжа. Где-то не хватало частей, где-то выпирали лишние обломки, торчали куски проволоки.

- Сейчас-то это зачем, Колин? Ты всё уже сделал. Отработал гонорар. Не растрачивай понапрасну свой театральный талант. Или ты репетируешь перед следующим клиентом?

- Я пытаюсь тебя спасти, глупенький ты мой.

...подпиши документы, иначе они убьют тебя.

...потом хоть на яхту, хоть куда

...останься в живых.

...лучше велосипед, чем катафалк.

...тебе... нам нужно пережить сегодня,

...доверься мне, мальчик мой.

Если бы ты знал его, Колин.. если бы ты всё знал... Есть вещи куда хуже быстрой смерти.

Но ты не знаешь.

Всё бесполезно.

Гриндевальд прибыл минута в минуту. Гребаная пунктуальность. Именно поэтому, в пику ему, я разбрасываю вещи и не слежу за порядком. Началось это противостояние еще с момента нашего знакомства, а потом вошло у меня в привычку.

Умытый и причесанный, я сидел на диване, не зная куда деть руки, чтобы скрыть дрожь и подступающую истерику.

- Здравствуй, Геллерт, – механически произнес я, сцепляя дрожащие руки в замок.

Падре заговорил с Колином и их слова доносились, словно через вату.

Когда он подсунул мне папку с документами, я посмотрел на Колина.

Он незаметно кивнул.

Еще вчера с утра я бы покуражился, взбрыкнул бы, дал достойный отпор Гриндевальду, но сегодня я был замороженной, снулой рыбой, без сил, без желаний, без капли жизни внутри, все вокруг потеряло смысл.

Колин ломает профессиАнально. Технично. Грамотно.

Сегодня мне было всё равно.

Вот и всё. Вот и всё. Вот и всё, – билось в голове. Никаких чувств. Холод, мороз, безразличие.

Я даже не видел, что там написано, буквы плавали перед глазами, действительность была размыта, сознание уплыло и спряталось где-то глубоко внутри.

Когда моя кардиограмма-подпись была проставлена на всех документах, Геллерт потянул меня в мою комнату:

- Теперь можно и выезжать, пойдем, соберем твои вещи.

Не глядя на Колина, чтобы не видеть торжествующей улыбки и радости от светящихся в глазах больших и красивых цифр стоимости контракта, (медведи любят бабло), я поднялся с идущим по пятам падре в свою комнату.

Бросая вещи в чемодан я вдруг наткнулся взглядом на этот дневник, который не должен был лежать так ровно, так выверено, так идеально на этой тумбочке.

О, нет!

О, нееет! Колин читал его!!! Когда? Вчера, когда я готовил ему кофе и продумывал монолог с признанием.

Шит. Шиииит!!! А потом позвонил Ньют. И заверте...

Весь он прочитать не успел. А что успел? До звонка Ньюта, с моим корявым почерком.. Самое начало?

О, Господи!

Так вот откуда растут ноги. Так вот откуда..

- Подойди-ка ко мне, Эзра.

Чертов падре! Я даже забыл на минуту, что он здесь!

Я забыл, что я в его власти. Забыл, каким может быть гипнотическим и сладким до тошноты его голос, его движения, и взгляд, как у гигантской змеи.

Против воли я сделал два шага к нему.

Желтый земляной червяк!

Его мерзотные прикосновения к моему лицу, масляный взгляд, скользнувший по моим дрожащим губам, а потом со злобой уткнувшийся в засос на шее, который оставил Колин, вызывали во мне тошноту. К горлу подкатил комок.

- Раздевайся.

- Зачем? Зачем мне нужно раздеться?- трясущимися губами выдохнул я.

- Ты знаешь зачем, Эзра. Плохие мальчики должны быть наказаны. Ты – очень плохой мальчик, Эзра. Не заставляй меня применять насилие, ты же понимаешь, что здесь, в этом прекрасном, но уединенном шале, никто за тебя не вступится? Зачем усложнять жизнь нам обоим, просто разденься и попытайся получить удовольствие. Ты умеешь, я знаю. Раздевайся.

Как в моих кошмарных снах.

Как когда после смерти мамы я проснулся в его кровати раздетым. После влитого в меня алкоголя картинка никак не складывалась целиком. Что было, что привиделось...

Нечем дышать.

Нет спасения.

Нет сил.

Нет выхода.

Никто не поможет.

Вот и всё. Вот и всё. Вот и всё...

Отключиться. Перетерпеть. Не думать. Это не я. Меня нет. Здесь только пустая оболочка.

Рубашку я с трудом снял сам, постоянно путаясь в пальцах, пуговицах, рукавах.

Джинсы с трусами снял он.

И зашипел, глядя на синяки и отметины, оставленные Колином, брызгаясь ядом.

- Небось тут трахались, суки. Со всеми трахаешься, сучонок, только не со мной. Ничего, теперь ты никуда не уползешь. Теперь ты мой. Нагибайся, Эзра, папочка дома.

И он набросился на меня, прижимая всем своим весом к кровати.

“Папочка” из его губ встряхнуло и чуть не вывернуло меня наизнанку. Придало внезапно сил и желание сопротивляться. Но он был очень тяжел и разъярен. Чувствуя добычу под собой, ему снесло крышу. Ноздри раздувались, в глазах полыхал огонь, он дорвался до желанного трофея. Все то, что я ему не позволял, оказалось внезапно доступно и билось под ним в тщетной попытке освободиться.

- Ты мне не папочка, – с ненавистью выплюнул я ему в лицо.

– КОЛИН!!! – во всю глотку заорал я. Оно как-то само вырвалось в последней надежде на спасение. Живым не дамся. Не дамся. Нет. Жажда жизни пробила ледяную корку, и когда внизу что-то загрохотало, а потом Гриндевальда внезапно отбросило от меня, я даже не сразу понял, что случилось.

Мозги не соображали, я мог только фиксировать взглядом, как Колин надел наручники на пришибленного Геллерта, и оттащил его к стенке.

- Одевайтесь, господин Бербоун. – в меня прилетел комок одежды.

Мозги все еще тупили, но руки уже натягивали на себя без разбора какую-то одежду.

- Господин Гриндевальд, вы мне еще не заплатили.

...советую не усугублять свою ситуацию.

...видеокамера ... запись того, что тут только что случилось

...как вы пытаетесь изнасиловать приемного сына,

...попадет в интернет,

...ваша репутация

...наша безопасность

Когда Колин заговорил, я, наконец-то, отмер и проснулся, что-ли. От адреналина в крови все еще потряхивало, но тело уже начало слушаться. Забросив в рюкзак самое главное, мобилку, дневник, какую-то нужную мелочевку, я бросился к Колину, но остановился в шаге от него.